Воспоминания минувших дней

Свадьба началась ровно в пять часов. К семи гости разошлись, и остались только самые близкие друзья: Ди-Джей со своей женой Салли, Мозес, судья Гитлин с супругой Зельдой и родители Энн.

Ди-Джей взглянул на Мозеса.

— Ты действительно думаешь, что нам удастся продержаться три недели? До суда только неделя.

— Ничего. — Мозес улыбнулся. — Прорвемся.

— Ладно, хватит о делах, — вмешался Джек.

— Извините. — Я поднялся с места. — Я сейчас вернусь. Перемахнув через изгородь, я вошел в дом Энн и быстро поднялся в ее комнату.

Даниэла, счастливо улыбаясь, лежала на кровати.

— Какая она красивая! — восхищенно сказала Энн.

— Мы как раз говорили о ней, — с улыбкой произнесла Кристина. — Знаешь, может, тебе лучше оставить ее здесь…

— Нет, — решительно ответил я. — Заверни ее в одеяло, и поедем ко мне.

Взяв Даниэлу на руки, Энн осторожно села в машину. Вырулив на улицу, я въехал в свои ворота и остановился перед домом. Поднявшись по ступенькам, я нажал на кнопку звонка.

Дверь открылась, и на пороге появилась мать. Увидев нас, она застыла от изумления. Пожалуй, впервые в жизни я видел ее такой удивленной. Пройдя мимо нее, мы вошли в комнату. Гости были поражены не меньше, и со всех сторон на нас посыпались вопросы. Наверное, мы отвечали бы на них до вечера, но вмешался судья Гитлин. Он всегда нравился мне, и я часто думал, что он очень похож на отца. Как и отец, он всегда носил с собой бутылку виски, правда, шотландского, а не бурбона, и Зельда кричала на него точно так же, как моя мать кричала на отца.

— Оставьте его в покое, — сказал судья, поглаживая седую, тщательно расчесанную эспаньолку. — Пусть он сам все расскажет. Думаю, это будет интересно всем.

Я с благодарностью посмотрел на него. Бережно взяв Даниэлу из рук Энн, я передал ее матери.

— У нас в машине есть детское питание и все, что нужно для ребенка, — сказал я.

— Сейчас ей ничего не нужно, — ответила мать. — С ней все в порядке. У нее такие красивые глаза…

Судья понимающе посмотрел на меня.

— Все в порядке, Джонатан, успокойся, не торопись.

Я оглядел комнату и начал рассказывать. Мне не хотелось никого задевать, и я тщательно подбирал слова. Начал я с похорон, когда смерть отца собрала нас вместе. Что мы на самом деле знали о нем? Каждый из нас ответил бы по-своему и, наверное, оказался бы прав. Отец был сложной, многогранной личностью, намного превосходящей все наши представления о нем. Он был самим собой.

Должно быть, я говорил долго. Я рассказал о том дне, когда мы с Энн отправились в путь, и закончил нашим возвращением. Когда мой рассказ подходил к концу, пробило десять.

Я снова оглядел гостей.

— Джеб и Бетти не успели окрестить свою дочь, и она осталась без имени, — сказал я. — Я назвал ее Даниэлой, в честь отца. Мне хочется, чтобы она осталась с нами. У нее нет ничего, даже свидетельства о рождении. Джеб хотел съездить в Фитчвилль, но так и не смог.

Судья Гитлин задумчиво посмотрел на меня и отпил виски. На этот раз Зельда ничего не сказала.

— Понимаешь, Джонатан, это не так легко сделать, — тихо произнес он. — Ты пока еще несовершеннолетний, и вряд ли суд сделает тебя опекуном ребенка.

— Почему? — удивился я. — Ведь нужно только свидетельство о рождении. Вот она и получит его, а в качестве отца буду фигурировать я.

— Так не делают, — возразил судья. — Сначала они будут долго искать родственников и просить их удочерить девочку, если все откажутся, передадут дело властям штата.

— Какая глупость! — вскричал я. — Если это, действительно, так, то я лучше уйду из дома и возьму ее с собой.

— Это тоже не выход, Джонатан, — произнес Гитлин. — Хотя мне кажется, все можно уладить. Только для этого потребуется помощь твоей матери и Джека.

— Для чего?

— Если они согласятся удочерить ее, думаю, я смогу кое-что сделать. Но… Они должны решить этот вопрос сами. В таких вещах мы не имеем власти.

Я повернулся к матери. Она смотрела на Даниэлу, и на ее лице блестели слезы. Подойдя к ней, Джек наклонился к девочке и внимательно посмотрел на нее, словно знакомясь.

— Знаешь, — неуверенно сказал он, — я всегда хотел иметь девочку.

В следующем месяце, сразу после Дня благодарения, мы с Ди-Джеем отвезли отца домой. После первых холодов земля уже подмерзла, и копать было трудно. Оставив рабочих у могилы, мы поднялись на вершину холма, туда, где Джеб принял последний бой. Нашему взору предстало пожарище, на котором в беспорядке валялись остатки дистиллятора. Дойдя до места, где стоял шкаф, я остановился. Казалось, я был здесь вчера, но сейчас от этого места меня отделяла пропасть.

Мы спустились к хижине. Она уже начала разваливаться. Занавески, которыми в свое время так гордилась Бетти, превратились в тряпки, а новая краска осыпалась со стен. Почти все окна были разбиты, и в доме гулял ветер.

Ди-Джей взглянул на меня.

— Вот, значит, где наши корни. Честно говоря, я не знал.

— Этого вообще никто не знал. Я сам ни о чем не догадывался, пока отец не привел меня сюда. Именно здесь я понял, какой он на самом деле добрый, и как я любил его.

Мы вернулись на кладбище. Могила уже была готова, и рабочие, увидев нас, прикрыли ее брезентом и отправились к катафалку за гробом.

Я посмотрел на Дэниэла. Он кивнул рабочим, и те стали осторожно опускать гроб в могилу. Мы с самого начала решили не приглашать священника, поэтому никаких церемоний не было. Когда гроб достиг дна могилы, рабочие вытащили ленты и отошли в сторону, освобождая нам место. Мы подошли к могиле и, мысленно простившись с отцом, бросили по горсти земли. Рабочие стали быстро засыпать могилу. Комья земли глухо ударялись о крышку гроба. Закончив работу, могильщики собрали лопаты и пошли к катафалку.

Мы остались одни. Ди-Джей посмотрел на меня, я кивнул, и он, повернувшись к могиле, тихо сказал:

— Он лежит здесь, в месте, где должен быть.

Моряк вернулся из плавания, охотник с добычей — из леса…

По лицу Ди-Джея скатилась слеза. Я крепко пожал ему руку.

— Прислушайся, Дэниэл, отец говорит с нами.

Мы услышали шепот. Он был похож на шелест листвы:

— Спасибо вам, мои сыновья.