Избранное

В 1914 году вспыхнула война, и он вернулся в Италию, где его сразу призвали в альпийские стрелки. На горе Фьор, откуда был виден дом, где он родился, Нин в конце 1917 года попал в плен к австрийцам и был отправлен в Маутхаузен. Под мундиром он носил на шее красный платок с портретом Ленина, а внизу желтыми буквами было написано: «Vive Lénine!»

Вернувшись из плена, измученный и исхудалый, он сначала работал на восстановлении нашего разрушенного городка и после принялся за «раскопки». А еще он женился на Марии Коста по прозвищу Смуглянка.

Молодожены вдвоем отправлялись на гору Коломбара или на гору Форно, перекапывали старые траншеи, и Нин говорил своим товарищам по работе:

— Полюбуйтесь, каково буржуазное общество: сперва оно заставляло нас убивать и разрушать, а теперь, чтоб мы могли выжить, заставляет рисковать жизнью на такой работе.

Копаясь в земле, изрытой снарядами, он часто находил останки убитых солдат, тогда его охватывала печаль и злоба, потому что это были такие же люди, как он, такие же, как его товарищи, которых он встречал по всему свету: это были пролетарии.

Вместе с двумя друзьями, Пьеро Парлио и Валентино Наппой, он решил построить дом, потому что каждый человек должен иметь свой дом: построил, оставил в нем свою Смуглянку и отправился в Америку, чтобы выплатить оставшиеся долги. Шесть лет он как каторжный трудился на рудниках.

Нин рассказывал Чернявому о своей жизни в долгие вечера при светомаскировке, и однажды Чернявый попросил его показать платок с надписью: «Vive Lénine!». Нин расстегнул рубашку, и поверх майки Чернявый увидел красный платок, выцветший от пота и времени.

Как–то раз зимой из города прибежал человек и сообщил, что чернорубашечники готовятся прочесать округу, Чернявый и еще несколько человек ушли в лес, петляя, чтобы запутать следы на снегу.

Чернорубашечники пришли, начали обыскивать все дома от погреба до чердака, коровники, сеновалы и амбары. У Нина они завалили поленницу, штыками стали протыкать картошку в зимней кладовой. Мария проклинала их и кричала, что они хамы и нахалы. С какой стати портить картошку, которая досталась таким трудом? Зачем разбрасывать повсюду сено, рискуя устроить пожар? Нин молча и спокойно следил за каждым движением этих бесноватых, а внутренне трепетал за двух английских солдат, которых уже неделю укрывал в проеме между поленницей и хлевом. Никто не знал, что они там спрятаны, ни жена, ни сын не знали. Мавр Коста — его тесть — привел их к нему вьюжной ночью. И теперь чернорубашечники, вместо того чтобы опрокинуть дрова наружу, привалили их к стене еще больше, и англичане остались под дровами. И ясное дело, сидели помалкивали.

Когда чернорубашечники пришли обыскивать дом Чернявого, то офицер, проверив над дверью номер дома, громко выкликнул его имя. Даже мальчишки и те сказали, что такого нет, даже сестра Нельда, а мать заявила, что после восьмого сентября не имеет от него никаких известий. В сарае фашисты отвязали Линду, офицер сел на нее верхом, и все они возвратились в город.

Вечером Чернявый вышел из леса и направился домой. Мать рассказала, как его искали и как увели лошадь. Он страшно огорчился, узнав о Линде, и тотчас же через заснеженные поля бросился к сыроварне, чтобы посоветоваться, что тут можно сделать.

Отец, Сильвио и Массимо, когда увидели его, запыхавшегося, возбужденного, подумали, что случилось самое ужасное, потому как тоже видели чернорубашечников.

— Линда! — сказал он. — Моя лошадь! Они увели Линду. — И заплакал, как ребенок. — Как я теперь буду забирать молоко без Линды?

— Может, что–нибудь придумаем? Поговорим со старым мэром, — предложил Сильвио.

Массимо покачал головой, почесал в затылке и сказал:

— Для этих закон не писан.

Чернявый домой не вернулся, а отправился за советом к Нину. Постучав в дверь, он услышал на кухне голоса и торопливые шаги, немного погодя Мария отворила верхнее окошко.

— А, это ты, Чернявый, — сказала она, — обожди, сейчас открою.

Англичане сидели на соломе, готовые в любой момент спрятаться в яслях под сеном. При виде двух иностранцев Чернявый даже позабыл про свою лошадь. Он робко поздоровался, сел и стал слушать, как Нин разговаривает с ними по–английски.

— Понимаешь, — объяснял ему потом Нин, — эти двое бежали из концлагеря. Они должны были пробыть до весны здесь, и никто об этом не знал, но тут заявились чернорубашечники, ищут их. На этот раз все обошлось, но они, конечно, вернутся, и если найдут их, то как минимум спалят мой дом, а их отправят в Германию. А ты про свою лошадь! Речь идет о людях, а не о лошадях. Слушай меня хорошенько, ты ведь знаешь, что в лесу наши ребята, так вот этих двоих надо переправить к ним. Мой Эрранте слишком молод для этого, а я у всех на виду. Может, ты их проводишь?

Чернявый проводил двух английских солдат и остался в горах. Он встретил там земляков, которые были чуть постарше его: Альфредо, Бепина, Джакомо, Нико, Альбино, Милио, и еще многих, кого он не знал, — они, в отличие от местных жителей, объяснявшихся на диалекте, говорили по–итальянски.

А тем временем черные бригады вместе с немцами и власовцами наводили ужас на всю округу: искали английских солдат, евреев и уклоняющихся от воинской повинности, но ни разу никого не поймали.

Как–то в мае Чернявый спустился с гор повидать своих и переодеться. Он вышел из лесу и крадучись пробрался к дому Нина, все время держась каменных оград, которыми были обнесены поля. Мария поливала огород и, подняв голову, увидела в зарослях горошка его улыбающееся лицо.

— Чернявый! — тихо ахнула Мария. — Ступай немедленно в хлев и затаись там. Фашисты только что ушли от нас и теперь у твоих!

Он остался ужинать. Мария дала ему белье Нина и фланелевые брюки: те, которые были на нем, держались на булавке. Когда стемнело, он, не заходя домой, вернулся в лес, потому что черные бригады все еще шныряли по округе, сопровождаемые Ваккой.

В горах постепенно формировался организованный отряд. Союзники пару раз сбрасывали грузы в районе Кампо — Галлина — там было оружие и взрывчатка. В городе действовал подпольный комитет Сопротивления, туда входил и учетчик сыроварни Массимо. Была установлена связь с городами на равнине и с горными районами, даже самыми отдаленными. Через наше плоскогорье переправлялись люди из Швейцарии на Балканы и наоборот. Начались акты саботажа. В Мальга — Фоссетте собрался отряд, большую часть которого составляли люди с образованием и студенты из города. Там были и два англичанина. Командовал отрядом Тони Джуриоло, известный антифашист из Виченцы, а Чернявый, который хорошо знал горы, был у них проводником.

В ночь с четвертого на пятое июня появилось большое количество войск. По всем дорогам в горы поднимались вереницы грузовых машин с немцами, фашистами и власовцами. Они блокировали зоны, со всех сторон окруженные дорогами и гребнями гор, устанавливали посты, откуда можно было бы контролировать любое движение, и прочесывали местность при поддержке артиллерии. Стреляли, поджигали лесничьи сторожки и хижины пастухов.

На закате дня они вернулись в город, и в этот самый вечер на перекрестке дорог видели человека с седой головой, родниковая вода переливалась через край его ведер, бледный и неподвижный, глядел он на грузовики, которые спускались по дороге Сант — Антонио. Казалось, он старался проникнуть взглядом сквозь брезент на грузовиках и даже глубже, в сердце тех, кто сидел внутри. Это был Джованни, подручный сыровара, отец Чернявого.

Спустя год война закончилась, и я вернулся домой. Я уединился, как раненое животное, которое зализывает раны в своей норе; я знал о партизанской войне в моих горах и о голоде, который был здесь, но теперь мне нестерпимо тяжело было праздновать вместе со всеми, слушать речи, рассказы о подвигах и о пережитых ужасах. А кроме того, я вынужден был искать работу, но не знал, чем заняться, и уже решил было эмигрировать.

Как–то в полдень ко мне пришел Сандро. Вместе с доном Анджело, тетушкой Коринной и другими он был назначен партизанским командованием собирать тела павших в боях и расстрелянных, но не всегда было легко определить точное место — земля, трава и мох схоронили их. Некоторые уже были найдены и опознаны, церковь Сан — Рокко была вся уставлена гробами. Тут лежали люди из Гранеццы, из Черного Леса, из Коломбары, из Мальга — Фоссетты, но многих еще не нашли. В том числе и Чернявого.