Избранное

На сей раз он уехал со спокойной душой, поездка в Рим уже не казалась ему невероятным событием. Он преспокойно сел в вагон первого класса, словно всю жизнь только в нем и ездил. Снял пиджак, развязал галстук и даже не постеснялся расшнуровать ботинки — они были новые, купленные перед отъездом и сильно жали.

Вечерело, когда он подъезжал к Риму, но солнце еще не зашло. Он смотрел и ничего не узнавал: желтеющие поля, ветерок с моря, веселые пригороды, огромный, залитый светом, чистый вокзал, постовые в белоснежной форме, сморенные усталостью, добродушные римляне, дома, дворцы, совсем не мрачные, не закупоренные, а распахнутые настежь, хранили ласковое тепло летнего дня.

Он остановился в том же пансионе, теперь можно было не опасаться холода. Хозяйка вышла к нему в халате из чьей–то спальни на первом этаже. Он успел заметить, что в комнате царит ужасный беспорядок, но дверь тут же захлопнулась.

Вслед за хозяйкой он поднялся по темной лестнице, где пахло мочой и потом, вошел в мрачную и душную каморку. Хозяйка распахнула ставни: кровать, вешалка, ночной столик, комод, один–единственный стул. Убожество, духота, вонь. Шаркая ногами, хозяйка удалилась; он закрыл дверь, разделся до пояса и стал мыться. Тошнотворное ощущение грязи и липкости постепенно исчезало; по мере того как вода, текущая из крана, становилась все холоднее, он приходил в себя.

Потом он растянулся на кровати и задремал.

Ужинать он пошел к «Моряку», погулял среди светящихся вывесок и роскошных витрин, заглянул в кино, где шел фильм про индейцев. Поначалу очень развеселился, но потом вспомнил о детях, которые были в лагере «ЭНПАС», вспомнил, как он водил их на такие фильмы, подумал, как они далеко, одни, и снова загрустил. Он вернулся домой, но заснуть не смог, духота была невыносимая, в голове мутно, и сам как вареная курица. Прямо как в плену в Индии, где по вечерам время словно останавливалось и казалось, в мире нет ничего, кроме беспредельной тоски и отчаяния.

Министерство находилось рядом с пансионом, даже на трамвае ехать не надо. Он тщательно побрился, надел чистую рубашку, строгий галстук, отряхнул свой серый костюм, протер ботинки носовым платком и вышел на улицу. Ему было назначено явиться к восьми.

Вот и министерство — огромное, тяжеловесное здание. Его охраняли карабинеры и полиция. Черные блестящие машины на полной скорости въезжали под арки, разносчики выкрикивали названия утренних газет. Служащие, чиновники, женщины, мужчины целыми толпами устремлялись к подъездам; привратники и охранники окидывали входящих безразличным профессиональным взглядом. Неверной походкой он робко засеменил вслед за толпой в этот храм бюрократии. Он очутился в квадратном дворе, очень похожем на двор средневекового замка, в центре фонтан, облезлые пальмы и снова черные блестящие машины — по углам под портиками. Портики похожи на монастырские, но без арок и колонны квадратные. Множество стрелок и указателей: лестница А, лестница Б, Директорат… Отдел… На него пахнуло кофе и тостами; он прошел мимо бара, где толпился народ. Поднялся по лестнице, следуя указателю «Директорат», клетка лифта ползла в цокольный этаж. «Наверно, там хранятся циркуляры и бланки», — подумал он. Он поднялся на несколько ступенек, и тут громкий голос остановил его. Почему–то он сразу понял, что вопрос обращен именно к нему.

— Вам куда?

Сконфуженный, он быстро обернулся.

— В директорат. Я пришел сдавать экзамен.

— Какая группа: B или C?

— C.

— Надо было спросить, — сказал совсем молоденький вахтер, одетый в черную униформу, всю расшитую галуном; второй, рядом с ним, довольно ухмылялся.

— Извините, я вас не заметил.

— Ладно, ладно. — Вахтер великодушно простил ему неуважительное отношение. — Поднимитесь на два пролета, поверните направо во второй коридор, третья дверь налево. Там будет длинный коридор. Пройдите до конца.

— Спасибо.

Он поднялся на два пролета, вместо того чтобы повернуть направо, повернул налево и попал в лабиринт бесчисленных коридоров и дверей. На одной из дверей он прочел: «ГОСПОДИН МИНИСТР» — и прямо прирос к месту. Тут его окликнул вахтер в ливрее — он давно уже наблюдал за ним, — спросил, что он ищет, он объяснил, запинаясь и путаясь, и вахтер любезно довел его до самого места.

В длинном коридоре, где горел свет, ожидали другие конкурсанты. Они с интересом разглядывали друг друга, словно стараясь угадать, у кого шансов больше. Прошел слух, что экзамены отложили на вечер, между тем все теснились у стола, за которым сидел вахтер и где под стеклом лежала ведомость с результатами экзамена, который состоялся накануне. Из какой–то двери вышла пожилая, сильно накрашенная женщина в черном фартуке.

— Участники конкурса группы С, приготовиться! — сказала она.

И, вызвав первого по списку, скрылась за дверью.

Один за другим конкурсанты входили к секретарю комиссии, который был в чине советника второго разряда. Секретарь проверял документы, делал пометку на заранее заготовленном листке и говорил каждому:

— Экзамены состоятся вечером, в двадцать один час.

Когда вошел наш конкурсант, секретарь ободряюще улыбнулся ему и, подмигнув, сказал:

— Хорошо подготовились? Ну стоит ли так волноваться! — И вполголоса задал ему несколько вопросов по государственному строю. — На этом все засыпаются. Повторите. До вечера.

Он вышел, в коридоре негромко переговаривались конкурсанты. Среди них многие уже сдали экзамен накануне и теперь обсуждали вопросы и оценки. Другие должны были сдавать только завтра, но приехали в Рим на день раньше, чтобы потолкаться в приемных, узнать, как сдают.

Кончив регистрировать документы, секретарь вышел к ним, попрощался и всех отпустил. По коридору сновали деловитые машинистки и чиновники с кожаными портфелями под мышкой, сонные вахтеры лениво отвечали на телефонные звонки, курьеры разносили телеграммы, официанты несли на подносах напитки и кофе.

В одиннадцать часов он выбрался на волю и пошел бродить по Риму. Он был совершенно оглушен уличным движением и почти ничего не сумел посмотреть из того, что себе наметил. Вернувшись к пансиону, он позавтракал «У моряка». Ему вспомнился тот зимний вечер, когда он впервые пришел сюда, вымокший и окоченелый; сейчас ему казалось, что он у себя дома. Официант, явно из Абруцци, улыбаясь, бросился ему навстречу и подал меню. Он вернулся в пансион вспотевший и усталый. Разделся, умылся и прилег на кровать, решив повторить по учебнику государственный строй. Простыни липли к телу, тошнотворный запах въедался во все поры, ему казалось, что государственный строй мрачной тучей навис над сонным городом, задыхающимся в послеполуденном зное, и давит на него всей своей тяжестью.

Ему удалось поспать около часа. Потом он зашел в аптеку купить что–нибудь от головной боли, затем в кафе перекусил печеньем, запивая кофе с молоком, и в половине девятого был у министерства. Смеркалось, легкий ветерок качал листья пальм в пустынном дворе, и он почувствовал горьковатый аромат дуба и лавров. Впервые город приблизился к нему вплотную, проник в кровь. Горьковатый запах в пустынном дворе министерства — вот, оказывается, чем был для него Рим. Он прислонился к колонне, закурил, а потом подошел к фонтану, чтобы насладиться этим Римом, который он подсознательно все время искал и только сегодня наконец обрел.

Шаги под портиком вернули его к действительности, к экзаменам. Вновь он очутился в длинном полутемном коридоре, где нервно расхаживали, проглядывая конспекты, десятка два конкурсантов. Члены комиссии уже собрались, и секретарь вызвал первого по списку. Томительно потекло время, все поглядывали на часы, нетерпеливо ожидая, когда выйдет первый экзаменующийся. Наконец он появился, сам не свой от волнения, его окружили и засыпали вопросами — он с трудом отвечал на них.

— Ну как?

— Что тебя спрашивали?

— Что там за люди?

Вахтер зашикал и попросил отойти подальше. Женщины восклицали: «Боже мой!», оправляли платья, приводили в порядок прически. Какая–то тощая старая дева спокойно вышагивала по коридору, в полный голос отвечая на воображаемые вопросы.