Треснувшее зеркало

— Значит, вы можете хотя бы мысленно восстановить тот момент. Миссис Бэдкок с мужем поднялись по лестнице к Марине Грегг перед мэром.

Она отрицательно покачала головой.

— Мне очень жаль, но я так и не могу ее вспомнить.

— Это не существенно. Полагаю, что вам было хорошо видно Марину Грегг и что вы все время держали ее в поле зрения и наводили на нее объектив довольно часто.

— Совершенно верно. Большую часть времени. Я ловила удачный момент.

— Вы знаете, как выглядит человек по имени Ардвик Фенн?

— Да. Я знаю его довольно хорошо. Телевидение. И кино.

— Вы его сняли?

— Да, сняла его, когда он поднимался с Лолой Брюстер.

— То есть сразу же после мэра?

Она на минутку задумалась, потом утвердительно кивнула.

— Да, примерно так.

— Примерно в это время Марине Грегг неожиданно стало плохо. Вы не заметили странного выражения у нее на лице?

Марго Бенс наклонилась вперед, открыла пачку и достала сигарету. Закурила. Она не ответила на вопрос, но Дермот не торопил ее. Он ждал, стараясь угадать, над чем она сейчас размышляет. Наконец она отрывисто произнесла:

— Почему вы меня об этом спрашиваете?

— Потому что это вопрос, на который я очень хочу получить ответ. Ответ, на который можно положиться.

— А вы думаете, на мой ответ можно положиться?

— Признаться, да. У вас наверняка есть привычка очень внимательно наблюдать за лицами людей в ожидании появления определенного выражения, каких-то удачных моментов.

Она утвердительно кивнула.

— Вы не заметили чего-нибудь в этом роде?

— Значит, это заметил кто-то еще?

— Да. И не один человек, но описывают они все по-разному.

— Как?

— Один сказал мне, что ей стало плохо.

Марго Бенс медленно покачала головой.

— Другой, что она была испугана. — Он немного помолчал, затем продолжил: — А еще один утверждает, что у нее было застывшее выражение лица.

— Застывшее, — задумчиво повторила Марго Бенс.

— Вы согласны с последним утверждением?

— Не знаю, может быть.

— Это было сформулировано даже более романтично, — продолжал Дермот. — Словами старого поэта Теннисона: «Треск зеркала раздался вдруг: „Проклятья знак!“ — сковал испуг прекрасную Шэлотт».

— Зеркала там не было, — проговорила Марго Бенс, — но если бы было, вполне могло треснуть. — Она резко встала. — Подождите, — сказала она. — Я не стану описывать, я сделаю кое-что получше. Я вам покажу.

Она откинула дальний край занавеса и на несколько мгновений исчезла. Он слышал, как она что-то бормочет себе под нос.

— Черт ногу сломит, — сказала она, появляясь из-за занавеса. — Никогда не найдешь, что надо. Но я нашла.

Она подошла к нему и протянула блестящий глянцем снимок. Это была очень хорошая фотография Марины Грегг. Ее руку сжимала рука другой женщины, стоявшей перед ней спиной к камере. Но Марина Грегг не смотрела на женщину. Взгляд ее был устремлен не прямо в объектив, а чуть левее, в сторону. Самым интересным, как показалось Крэддоку, было то, что лицо ее ровным счетом ничего не выражало. На нем не было страха или боли. Женщина на снимке не мигая смотрела на что-то, находившееся перед нею. И это что-то вызвало в ней такое сильное чувство, что она просто физически не могла отразить его на лице. Раз в своей жизни Дермот Крэддок видел такое выражение лица у человека, которого секундой позже сразила пуля…

— Вы довольны? — спросила Марго Бенс.

Крэддок глубоко вздохнул.

— Да, спасибо. Трудно, знаете ли, прийти к какому-то решению, когда свидетели преувеличивают или им что-то кажется. Но в данном случае действительно было что-то, и она это «что-то» увидела. Можно мне взять снимок? — спросил он.

— Да, конечно. У меня есть негатив.

— Вы его не посылали в газеты?

Марго Бенс отрицательно покачала головой.

— Странно. Почему? Ведь снимок очень выразительный. За него могли недурно заплатить.

— Я бы ни за что этого не сделала, — сказала Марго Бенс. — Если ты случайно заглянул в чью-то душу, неловко получать за это деньги.

— А вообще вы знакомы с Мариной Грегг?

— Нет.

— Вы ведь из Штатов?

— Я родилась в Англии. Правда, училась в Америке. Вернулась оттуда года три назад.

Дермот Крэддок понимающе кивнул. Он знал ответы на свои вопросы. Они лежали среди прочих сведений на его рабочем столе. Девушка, казалось, отвечает искренне. Он спросил:

— А где вы учились?

— На студии «Рейнгарден». Какое-то время занималась в мастерской Эндрю Куилпа. Он мне очень много дал.

«Студия „Рейнгарден“ и Эндрю Куилп»… — Крэддок вдруг насторожился. Имена показались ему знакомыми.

— Значит, вы жили в Севен-Спрингсе?

Она смотрела на него с интересом и удивлением.

— Вы неплохо обо мне осведомлены. Вы что, наводили справки?

— Вы очень известный фотограф, мисс Бенс. О вас, между прочим, писали в газетах. Почему вы приехали в Англию?

Она пожала плечами.

— Просто люблю перемены. Кроме того, я ведь вам говорила, что родилась в Англии, хотя еще в детстве попала в Штаты.

— Наверное, в совсем раннем детстве?

— В пять лет, если вас это интересует.

— Да, интересует. Мне кажется, мисс Бенс, вы могли бы рассказать мне больше того, что рассказали.

Лицо ее приняло более жесткое выражение. Она смотрела на него не мигая.

— Что вы хотите этим сказать?

Дермот Крэддок взглянул на нее и рискнул. Для начала у него было совсем немного: студия «Рейнгарден», Эндрю Куилп и название города. Но у него было чувство, будто за спиной его стоит старая мисс Марпл и подзадоривает его.

— Мне кажется, вы знаете Марину Грегг лучше, чем пытаетесь мне это внушить.

Она рассмеялась.

— Докажите. Это ваши фантазии.

— Фантазии? Не думаю. И доказать можно, это только вопрос времени. Ну, мисс Бенс, не лучше ли рассказать правду? Что Марина Грегг в детстве удочерила вас и что вы прожили у нее четыре года.

Она резко, со свистом втянула в себя воздух.

— Разнюхал, мерзавец, — прошептала она.

Он был слегка ошарашен, насколько это отличалось от ее прежней манеры. Она встала, тряхнув своими черными волосами.

— Ну, хорошо, хорошо, правда! Да. Марина Грегг забрала меня с собой в Америку. Нас у матери было восемь. Она жила в какой-то трущобе. Она была, наверное, одной из сотен женщин, которые пишут первой попавшей кинозвезде, которую случайно увидели или о которой слышали краем уха, и рассказывают душещипательную историю, умоляя усыновить ребенка, которому родная мать ничего не может дать. Меня от всего этого просто мутит.

— Вас было трое, — подсказал Дермот. — Трое детей, взятых на воспитание в разное время и в разных местах.

— Да, верно. Я, Род и Ангус. Ангус был старше меня, а Род почти младенцем. Мы жили замечательно. Просто замечательно! У нас было все! — Она с издевкой повысила голос. — Одежда, машины, роскошный дом, слуги, великолепное образование, воспитание и превосходная еда. Всего в избытке! И она сама, наша «мамочка». «Мамочка» в кавычках, которая играла свою роль и кудахтала над нами, как наседка, позируя перед фотографами! Ах, какая милая, сентиментальная картина!

— Но она действительно хотела иметь детей, — вставил Дермот Крэддок. — Это не было просто рекламным трюком.

— Возможно. Да, наверное, это действительно было так. Она хотела детей. Но она не хотела нас! Во всяком случае, по-настоящему. Это просто был великолепно разыгранный спектакль. «Моя семья». «Как восхитительно иметь свою семью». А Иззи ей потворствовал, хотя он-то должен был понимать, что к чему.

— Иззи… Это кто — Исидор Райт?

— Да, ее третий или четвертый муж, забыла какой. Вообще-то отличный человек. Думаю, он понимал ее и иногда тревожился за нас. Он был добр с нами, но не прикидывался отцом. Он не чувствовал себя отцом. По-настоящему его волновала только его писательская работа. Я потом прочла кое-какие его вещи. Мрачные и довольно жестокие, но сильные. Думаю, когда-нибудь его назовут великим писателем.