Никарагуа. Hora cero

Октябрь. Опять советский военный госпиталь

В понедельник Кольцов съездил утром в типографию «Barricada», отвёз 1‑ю часть учебника. Занятия прошли нормально. После работы состоялось профсобрание. Отчёт Тюхти прошёл гладко, хотя на 50 % — это была «липа». Но выборы прошли бурно. По предложению Сергея, ликвидировали профоргов и избрали профбюро (5 человек). Председателем стал Павел Бортников (из Киева), второй «адъютант Его превосходительства» (Мирзояна). Вартан изменил тему политсеминара и назначил новых руководителей групп. Его настроение, как и Орлова, Сергею не понравилось. Что–то они опять задумали…

По слухам, занятия должны были закончиться к ноябрю. Под угрозой «научные исследования» преподавателей философии, до сих пор никто ничего не сделал. Ренсо купил новую машину.

Кольцов присутствовал на «партактиве» в посольстве (по поводу открытия учебного года в сети «политпросвещения»). К нему подошёл Крашенинников: оказывается, вернулся из отпуска Барсуков и он вновь понадобился. После собрания Сергей с «коллегами» заехали выпить пива. Вечером смотрели по ТВ «Политический диалог» (начало) между Серхио Рамиресом (СФ) и Константино Перейра (PLI). Последний был весьма сдержан, первый — самоуверен. Относительно «интернационалистов» оба в разной степени согласились с их пребыванием, но… не «допускать их к власти».

В субботу Кольцов в Масайю со всеми не поехал. Сходил в «Дипмагазин» и купил электробритву «Fillips», часы ”Casio» с солнечными батарейками (для сына) и блок аудиокассет (10 штук). Истратил 130 $. Вечером сидел у ТВ, посмотрел «Театр Вестерн» и музыкальную программу. Затем выступали кандидаты Соцпартии и Народной социал–христианской партии.

В воскресенье по ТВ выступали весьма умеренные Доминго Санчес и Густаво Табладо (PSN) об «аграрной реформе» (о которой все говорили, но практически ничего не делали).

Продолжал читать книгу Омара Кабесаса: «…Уже через несколько месяцев нахождения в герильи, когда ты уже адаптировался и превратился в партизана, то, что является наиболее тяжёлым не есть кошмар ущелья, не есть ужас гор, не есть пытка отсутствия еды, не есть преследование врага, не есть то, что идёшь с грязным телом, не есть то, что идёшь в зловонье, не есть то, что должен постоянно быть мокрым…, а есть «soledad» [тоска одиночества], ничего из этого не является настолько тяжёлым, как «soledad». ”Soledad» есть нечто ужасное, чувство одиночества неописуемо, а там было много «одиночества». Отсутствие кампании, наличия серии предметов, которые исторически человек города привык иметь рядом, сжился с ними, «soledad» по шуму автомобилей, который ты стал забывать. …Тоска о хороших песнях, которые тебе нравились… тоска по женщине… тоска по сексу, тоска по образу твоей семьи, твоей матери, твоих братьев, тоска по твоим товарищам по колледжу… тоска по ощущению запаха города,… тоска по кино… эта навязчивая тоска против твоей собственной воли, в том смысле, что ты хотел бы иметь эти вещи, но не можешь, потому что не можешь оставить герилью, потому что ты прибыл сюда бороться, это было решение твоей жизни. Эта изоляция, эта тоска — наиболее ужасна, наиболее тяжела, то, что больше бьёт… Это было отречение».

Кабесас описывает, как однажды в «трудную минуту», он вспомнил Че Гевару: «нового человека Че, и вплоть до того, что я понял значимость того, что хотел сказать Че, когда говорил о новом человек: человеке, который даёт больше людям, чем нормальный человек может дать людям, но ценой жертв, ценой уничтожения своих недостатков, своих пороков. …До нас, наконец, дошло, «jodido», [ «чёрт бы тебя побрал»]. Потому что все мы хотели быть как Че…».

…В понедельник утром Кольцов проторчал два часа в посольстве в ожидании Барсукова. На занятиях в Департаменте он психанул из–за наглого поведения кое–кого из слушателей, прервал лекцию и прочитал «нотацию». Но, как сказал Умберто, «слишком поздно». Дома настроение у Сергея не улучшилось.

В разговоре с Вероникой о «контрапартес» решили «снять» Ломбардо с поста завсекции философии и искать «студентов–стажёров». Кольцов съездил в типографию «Barricada», сдал 2‑ю отредактированную часть учебника («истмата»). Есть надежда, что в ноябре появится книга. Занятие с политэкономистами прошло нормально. В Департаменте неожиданно появились знакомые ребята из Коста — Рики Эдуардо Сакс и Родольфо Минойо, которых Кольцов пригласил к себе домой. Говорили о возможности приглашения его на работу в Коста — Рику (на 3–6 месяцев). Затем с Минойо поужинали в «Terraza», где к ним присоединился Ренсо. Закончили вечер в баре «Интерконтиненталя». Время прошло интересно. Новая машина Ренсо смотрелась хорошо.

На следующий день Кольцов провожал ребят–костариканцев. полных надежд на будущую встречу в Сан — Хосе. После «обеда» он просматривал в университете газеты…

В стране активно проходили предвыборные «дебаты»:

Госсовет продлил срок регистрации кандидатов до 1 октября. В Масайе 3000 человек не позволили Артуру Крузу провести митинг. Шесть партий, участвующих в выборной кампании, предъявили ультиматум. Социал–демократическая партия отметила 5‑ю годовщину в кинотеатре «Агери», выступили Артуро Круз и Педро Х. Чаморро: «Советский империализм ошибается, желая осуществить в Никарагуа революционный эксперимент по марксистско–ленинскому проекту, потому что здесь не годится этот проект, здесь этот проект тонет…». «Сандинистская революция — это политический, экономический и социальный труп», — заявил молодой руководитель СДП Луис Ривес Сельва. Константино Перейра (PLI) сказал: «в правительстве существует структура власти, которая подчиняется ни желаниям Революции, ни никарагуанского народа, ни даже партийному институту (FSLN), а лишь частным семейным интересам». Клименте Гвидо (PCD) заявил, что «народ Никарагуа должен выбрать либо западную демократию или попасть в руки международного коммунизма». Компартия (в Манагуа), Соцпартия (в Ривасе), Консервативная партия (в Эстели) провели свои предвыборные митинги. В воскресенье были стычки в Эстели (PLI) и в Хинотеге (PCD). В Манагуа прошло заседание Либерального Интернационала (по инициативе В. Годоя). Виргилио Годой обвинил Сандинистский Фронт в том, что сандинисты хотят установить «партийную диктатуру». Даниэль Ортега, Серхио Рамирес и Томас Борхе резко выступили против оппозиции. По решению «совещания в верхах» созывается «Национальный диалог» с участием профсоюзных, массовых организаций, церкви и оппозиции. На Атлантическом побережье совершил вояж с критикой сандинистов лидер индейцев–мискитов (в эмиграции) Бруклин Ривера.

…Вечером к Кольцову заехал Андрей Иванов (представитель СОДа), привёз график лекций, посвящённых 67‑й годовщине Октябрьской Революции. Для Сергея начиналась «его работа»! Ночью у него был приступ почек (как в прошлом году). Виталий (шофёр ГКЭС) привёз нового посольского врача Юрия Малахова. Сергея доставили в никарагуанский военный госпиталь, где ему сделали обезболивающий укол и вернули домой. Так он дотянул до утра…

Утром Михаил Саенко отвёз Сергея в госпиталь «Ленин Фонсека» (где работали советские врачи). Он проторчал больше 2‑х часов, сдал анализы, сделал рентген. Вартан за ним не приехал и ему пришлось звонить в ГКЭС. Моторин прислал машину. Во второй половине дня он чувствовал себя лучше (его накормила обедом Надя Ромашина). Спал спокойно.

Проснулся Сергей в отличном настроении… и взялся стирать. После этого начала подниматься температура (37,5, 38, 39!) Созвонился с Юрой Малаховым. Вартан привёз его, и они опять поехали в госпиталь «Ленин Фонсека». И опять всё началось сначала: анализы, рентген — 6‑ть часов! Юра сказал, что почки работают нормально, камень вышел и, вероятно, застрял в мочевом пузыре. Вечером дома Сергей сбил температуру (обливаясь потом). Заезжал Ренсо, сообщил, что в Манагуа прилетел Вилли Брандт, и увёз Евгения Орлова в университет на встречу с ним. После гречневой каши с молоком Сергей лёг спать, но спал плохо, большую часть ночи провёл в туалете. Настроение было скверное.