Никарагуа. Hora cero

На площади «19 июля» народ ждал папу с 12-ти часов. Собралось несколько десятков тысяч людей. Наконец, прибывший на своём стеклянном и бронированном «папамобиле» Иоанн Павел II, после исполнения (по радиотрансляции) религиозных гимнов, начал свою проповедь… с призыва к защите священников и единства церкви. Это можно было понять в контексте происходивших событий в стране. Католическая церковь в Никарагуа заняла откровенно антисандинистскую позицию. Лишь отдельные священники, — Карденаль (министр культуры), Д’Эското (министр иностранных дел) и другие, — были на стороне революционного правительства. За это никарагуанский архиепископ требовал отлучения их от церкви. Папа явно выразил свою позицию на стороне иерархов церкви. Его призыв к новому «крестовому походу» против «врагов» церкви прозвучал достаточно понятно.

С крыши дома «Болонья» было хорошо видно и слышно, что происходило на площади Революции.

Народ быстро понял, что папа призывал к «примирению» с «контрас» и поддерживал оппозицию. Тогда народ зашумел. Из толпы стали раздаваться возгласы: «Мы хотим мира!», «Власть народу!», «Родина или смерть!». Наконец гимн Сандинистского Фронта, подхваченный многотысячной толпой, заглушил радиотрансляцию последних слов папы. Разгневанный «непониманием» папа вынужден был срочно покинуть трибуну в плотном кольце полутора десятков церковных иерархов в белых сутанах. Это было сделать нелегко и папе буквально пришлось прорываться к своему «папамобилю». Руководители Фронта остались на трибуне. Трудно себе представить, что они чувствовали, так как многие из них были глубоко верующими католиками. Папа, по сути, предал их анафеме.

Однако в аэропорту папа был препровождён со всеми государственными почестями. Он вылетел в Коста — Рику, затем посетит Панаму.

На следующий день после визита папы римского в Манагуа, вечером в «Болонью» приехал чилиец Луис Салазар вместе с уругвайкой Сильвией и Хуаном Гаэтано и забрал Кольцовых к итальянцам, которые жили за городом, по дороге на «Крусеро». Там уже был эквадорец Пако Фьерро. Расположились во дворе дома, вокруг деревянного стола под ветвями большого старого дерева. На железной решётке, положенной на камни, в которых тлел костёр, жарили мясо «по–чилийски», которое приправлялось итальянскими специями и никарагуанской «зеленью». Всё это запивалось ромом со льдом. Вокруг была звёздная ночь и тишина. Все были возбуждены вчерашними событиями на площади Революции, где они присутствовали. Спорили жарко. Все считали себя «марксистами», но к религии, а значит к папе римскому, относились по–разному. Все были единодушны в том, что папа выступил провокационно, фактически поддержав оппозицию церкви и «контрас» как равноправные политические силы. Но мнения расходились в том, каковы будут последствия этого события. Всё–таки в католической Латинской Америке влияние Рима значительно. И с этим вынуждены считаться политические и государственные руководители. Кольцов рассказал, как решили этот вопрос большевики после Октябрьской революции, и напомнил, как умно «нейтрализовал» католическую церковь Фидель Кастро на Кубе.

Домой Кольцовых отвёз Пако. Ночью у Сергея вновь болело сердце.

В понедельник Кольцов присутствовал в университете на лекции о Карле Марксе доктора Александра Серрано, молодого (лет 35-ти) посла во Франции. Оказалось, что он — автор той рукописи «Философия и кризис», которую Сергей рецензировал по просьбе Хуана Гаэтано. Лекция произвела приятное впечатление, хотя она была прочитана в «еврокоммунистическом» духе и опиралась на идеи «праксиса» и «одного Маркса». Вечером Серрано выступил по телевиденью.

В Никарагуа началась 100-дневная кампания, посвящённая столетию со дня смерти Карла Маркса. Команданте Виктор Тирадо объявил, что Сандинистский Фронт будет опираться на марксизм–ленинизм, как на теоретическую основу построения нового общества. Даже священники–министры заявили, что они — тоже «марксисты». В преддверии 100-летия со дня смерти Карла Маркса газета «Nuevo Diario» начала печатать статьи о марксизме.

«Международный женский день» начался с утреннего визита в «Болонью» Ивана Петухова и Хуана Гаэтано. Каждая женщина дома получила по две корзины цветов. Вечером Петухов приехал с супругой. Затем подъехали Луис, Хуан и Альфонсо (знакомый кубинец из «Планетария»). Женщины развернулись, стол был накрыт богато. Сидели долго. Говорили много, в основном о визите папы. Однако не всем обитателям дома это было интересно. Так что вскоре с гостями остались только Кольцов и Орлов. Гости разъехались поздно.

На другой день Кольцов заехал в CNES, по просьбе Эрвина, который хотел обсудить с ним проект «преобразования» идеологической комиссии. Неожиданно туда нагрянул Чукавин к доктору Арагону (сменившему доктора Флореса) по поводу стипендии ЮНЕСКО. Он рассказал Сергею, что теперь Рябов «переводит стрелки» с Колтуна на Векслера. Так что, похоже, «Великий комбинатор» проиграл в этой партии.

Вечером Кольцов присутствовал в никарагуанском Союзе журналистов, где Петухов проводил «Круглый стол» в связи со 2‑й годовщиной XXVI съезда КПСС. Выступали Орлов, Хуан Гаэтано, Густаво Тальма, Мигель Мурильо (из экономической школы). В заключение выступил советский посол. Сергей находился рядом с ним, на случай «консультации», и отвечал на вопросы. Присутствовали журналисты «Радио Сандино», телевидения, корреспонденты всех газет. Всё прошло хорошо, включая «коктейль». Посол остался доволен. После этого вся кампания, без посла, отправилась к Петухову, где долго говорили (и пили) об университетском руководстве и о визите папы.

Иоанн Павел II продолжает своё турне по Центральной Америке. Сальвадорская радиостанция сообщила о раскрытом в стране «заговоре» с целью убийства папы римского во время его визита в страну. В Гондурасе он говорил о правах женщин. В Гватемале — о чём говорил, пока не известно. В Гондурасе сообщили о расстреле захваченных партизан. Сандинистский Фронт выступил в печати с разъяснением по поводу визита папы в Никарагуа. Общий тон — разочарование. Радио сообщило, что погиб команданте Санчес, который утонул, пытаясь спасти детей.

«La Prensa» пишет о боях в Кабуле и о нападении на советское посольство и районы, где живут советские специалисты.

Между тем в Манагуа стали исчезать из продажи мясо, молочные продукты и лекарства.

Среда оказалась для Кольцова сумасшедшим днём. Утром он заехал в посольство, чтобы забрать фотоматериалы по Карлу Марксу для выставки. Но наскочил на посла, который пригласил его к себе в кабинет для беседы о подготовке лекции о Карле Марксе. Лекция нужна была срочно. Поэтому ему был придан в помощь секретарь посольства Ермак, который забрал его к себе домой «на обед», где они быстро выполнили задание. Потом он отвёз Сергея в университет.

Ночью Сергей почувствовал боли в районе почек. Так как это было впервые, он не придал этому значения.

Утром Кольцов отправился в университет. Оттуда его вызвали в посольство на заседание «партактива» в связи с празднованием столетия со дня смерти К. Маркса. Посольское руководство была застигнуто предстоящим врасплох, так как впервые столкнулось с латиноамериканской (испанской) традицией отмечать юбилеи Великих людей не по дням рождения, а по дням смерти. Во время заседания с Сергеем случился новый приступ. Он вынужден был выйти из помещения, но деваться ему было некуда. Он прилёг на диване в коридоре, где его и нашёл встревоженный Векслер. Он же срочно отвёз его домой.

Но дома Кольцову стало совсем плохо. Он вынужден был позвонить Рябову и попросить вызвать посольского врача. Юрий Васильевич Гастев, с которым Сергей был знаком, приехал часам к 10-ти очень недовольный тем, что его побеспокоили. В его обязанности не входило предоставление медицинской помощи «специалистам», к тому же по специальности он был… педиатром. Он предположил, что это — почечные колики и отвёз на своей машине Сергея в военный госпиталь, который находился недалеко от их дома. На этом он счёл свой врачебный долг исполненным и отбыл домой. Сергей долго лежал в коридоре на каталке, на которой его привезли, испытывая страшные боли в пояснице. Но на его призывы никто из проходивших мимо врачей и медсестёр не обращал внимания. Наконец, где–то в полночь, ему сделали обезболивающий укол и поставили капельницу. Всю ночь его рвало. Это было ужасно. Под утро боль утихла. Понимая, что здесь никому не нужен, он встал и покинул госпиталь.