Страница 24 из 61
Ворота со скрипом открылись, и воздух вокруг него потеплел. Лозы
цеплялись за его футболку, когда он проходил мимо них. Дверь открылась, как
только он направился к ней. Из трубы появился черный дымок, закручиваясь в
спираль. Чем ближе он подходил к Дому, тем плотнее были облака. Это
напомнило ему поведение собаки, которая услышала, как ключи хозяина
звякнули в замке, и он мог почти представить, как из черного хода
высовывается хвост и бешено виляет.
Он поднялся на крыльцо, а оттуда – в дом, где пахло испеченным печеньем.
– Я дома, – сказал он, как делал каждый день.
Мебель словно повернулась к нему; все слушало. Но чего? Все было таким, как прежде, а он не мог избавиться от ощущения, словно что-то не так. Что Дом
ждет.
– Спасибо за печенье, – сказал он, идя по сверкающему полу и протянув
руку к тарелке, полной свежеиспеченного печенья с шоколадной крошкой. Его
любимого.
Дом никогда не приготовил бы печенье, если бы услышал, что Гэвин
говорил о матери, – он интуитивно это понимал. Но телевизор не включился.
Пианино не играло. Он нашел на стойке стакан с холодным молоком и отнес его
и тарелку на Стол на Кухне, усевшись и пытаясь ни о чем не думать. Его
тревога исходила не из страха, а из-за произошедшего вчера, и они оба – вместе
с Домом – словно ходили друг перед другом на цыпочках.
Все это заставило Гэвина подумать о раскрывшей секрет мужа
домохозяйке, но не сказавшей ему сразу, а решившей дождаться его признания, медленно, по слову за раз, пока не проговорится. Вот только Гэвин не знал, у
кого был секрет – у него или у Дома.
Глава шестнадцатая
Она
В поледующие несколько недель их отношения можно было назвать
бездомными. Гэвин не хотел приводить ее домой, а Дэлайла уверила, что ее
родители не позволят им прийти вдвоем к ней. Поэтому они бродили по улицам
их городка, обсуждая любимые конфеты и писателей ужастиков, фильмы и
огромные деревья. Порой он целовал ее во время этих прогулок – осторожные
прикосновения и внезапные укусы – но Дэлайла почти постоянно думала о том, как бы прижаться к нему всем телом. Это отчаяние исходило из растущей
привязанности к нему и с каждой гранью себя, что он ей раскрывал, а еще от
потребности знать, каковы ее шансы, если ему однажды придется выбирать
между ней и Домом.
Она подняла голову и заметила, что они добрались до места, где прогулки
всегда заканчивались: до ее дома. И здесь в их новом распорядке прогулок он
спрашивал ее о чем-нибудь, она отвечала и тянулась за поцелуем на прощание, а потом уходила домой и долго еще глядела в стену, пока не начинала мыслить
достаточно ясно, чтобы приступить к домашним заданиям.
Его ежедневные вопросы превратились в своего рода игру. На днях она
потребовала поцелуев на каждом углу улицы, и их прогулку он закончил
невинным вопросом: «Какой ты любишь виноград: черный или белый?» Но в
иной раз она погружалась в разговор или собственные мысли, и он внезапно
спрашивал у нее что-нибудь вроде: «Ты когда-нибудь спала обнаженной, совсем
без одежды?»
Когда он спросил об этом у нее две недели назад, его глаза стали такими
темными, а голос таким низким, что кожа Дэлайлы вспыхнула, а душа
потянулась к его.
И она наконец ответила:
– Нет. Но теперь буду.
Но в один промозглый четверг, когда ее дом слишком быстро появился в
конце улицы, а Дэлайла еще им не насытилась, Гэвин наклонился к ней, облизнув ее нижнюю губу, после чего сладко поцеловал ее и спросил, где ее
родители.
Он оглянулась, понимая, что голубого шевроле нет на обочине, а золотой
кадиллак не стоит на подъездной дорожке, и ответила:
– Понятия не имею.
Они втроем так и не научились устраивать уютные ужины, за которыми
обсуждались бы планы на день. Родители ожидали от нее, что на закате она
будет дома, делать уроки и мыть посуду после ужина. В свою очередь она
ожидала, что родители будут готовить еду и смотреть вечерние новости или
читать потрепанные романы. Так что она не знала, почему родителей нет, но и
не собиралась терять ни секунды. Она схватила Гэвина за руку и потащила в
дом. По какой-то причине ей хотелось, чтобы в этот раз он оказался в ее доме.
Его пальцы дрожали, сжимая ее руку, пока она показывала ему гостиную, столовую и кухню. Казалось, он больше всего боялся случайно до чего-нибудь
дотронуться, хотя в его доме она намеренно касалась предметов, и это, честно
сказать, забавляло Дэлайлу. Здесь ничего не могло его схватить, дотянуться до
него, пощекотать или задрожать под ним. Здесь не было ничего и никого, кроме
Дэлайлы.
Он посмотрел под ноги, под которыми скрипел пол.
– Почему на ковре пластик?
– Мама не любит грязь в доме, потому положила пластик там, где ходят
грязными ногами.
Гэвин ничего не ответил, но его хватка стала крепче, когда они добрались
до лестницы. Он поднимался следом за ней, а она улавливала надоедливые
запахи цветочного освежителя воздуха, моющих средств и пластика на ковре.
Ее спальня была такой же, как и у всех десятилетних девочек, понимала
Дэлайла. Почему между ее приездами родители никогда не обновляли комнату?
Было забавно, что они пытались не обращать внимания на рост Дэлайлы, – так
же и Дом Гэвина игнорировал его взросление.
Она закрыла за ними дверь, и его длинный темный силуэт отбросил тень на
всю комнату. Казалось, здесь едва хватает места, чтобы двигаться, не
столкнувшись друг с другом.
– Из-за тебя комната кажется еще меньше, – сказала она, подходя к нему
сзади. Он переключил внимание с ее маленькой кровати на коллекцию
керамических единорогов на полке. Комната была полна ее детских игрушек, и
она подумала, что Гэвину это могло казаться слишком блеклым в плане
отражения внутреннего мира, но слишком кричащим по цвету.
Дэлайла вспомнила обо всех ночах, когда она смотрела в потолок, ожидая, что перестанет о нем размышлять и сможет уснуть. Она слишком много ночей
провела в общежитии или у Нонны, и даже спустя три месяца после
возвращения домой она все еще чувствовала себя так, словно спала в чужом
доме.
Дэлайла не понимала, что смотрит на кровать, пока Гэвин не сказал:
– Вряд ли я смог бы здесь спать.
– Нет. Отец убьет тебя, это во-первых, и мы не будем…
– Я не б этом, – смущенно перебил ее он. – Я о том, как все отличается. В
школе или на работе я вполне могу находиться в обычных неодушевленных
пространствах. А эта комната словно должна быть живой… но это не так.
– Многие спальни неживые. Когда-нибудь мы станем старше, и у нас
будут…
– Все в порядке, – перебил ее он, быстро покачав головой. – Просто нужно
немного времени, чтобы привыкнуть.
Дэлайла нахмурилась, но выдавила из себя улыбку. По правде говоря, она
знала, как непросто будет Гэвину жить где-то еще, но однажды такой день
наступит. Несмотря на то, понимали они это с Домом или нет.
– Ты ведь знаешь, я все равно затащила бы тебя сюда, – сказала она, улыбаясь, – так что привыкай к тому, что дом может быть таким розовеньким и
скучным одновременно.
– Дэлайла, – резко прошептал он, подойдя так близко, что она
почувствовала, как вибрирует в груди его голос. – Нельзя так говорить. Пусть
это прозвучит странно, но если тебя что-то здесь услышит? Я не хочу давать им
повод тебя напугать.
Она разглядывала его, сокрушаясь от того, как потемнели от тревоги его
глаза.
– Похоже, у тебя развилась паранойя, – но глубоко внутри она так не
думала. Или не совсем. Она хотела, чтобы он согласился с ней, сказал ей не
беспокоиться, уверил, что вне Дома они оба в безопасности.