Страница 23 из 61
захлопывались. Это напоминало ворчание родителя из-за плохо себя ведущего
ребенка. – Он не хотел тебя напугать, – объяснил он, хотя слова давались с
трудом. – Просто так Дом… расстраивается.
Дэлайла обдумывала услышанное, скользя взглядом по исписанному листку
с нотами. Он чувствовал, что она собирается задать очевидный вопрос.
– Такое уже случалось? – спросила она.
– Нет… – он попытался уклониться от прямого ответа: – Но я и девушку
домой еще ни разу не приводил, помнишь?
Было странно пытаться защитить и Дом, и их отношения с Дэлайлой
одновременно. От этих противоречивых чувств его подташнивало.
– Тогда откуда тебе знать, почему все так случилось?
Гэвин дернул одним плечом. Привычный жест ощущался сейчас
неправильным и нечестным.
– Просто знаю. Дом так похож на родителя. Он расстроился, когда ты
заговорила о моем уходе. Но он бы тебя не ранил. Он не плохой, Дэлайла.
Просто…
– Просто испугался, что ты уйдешь, – закончила за него она. Это
прозвучало как утверждение, словно она и сама долго думала и пришла к
такому заключению.
– Видимо, так. Все это в новинку… с людьми. Ему никогда не доводилось
делиться мной с остальными. Да и я никогда не хотел уйти. Похоже, Дом еще и
сам не знает, как решить эту проблему.
Дэлайла провела пальцем по гладким клавишам, мягко нажимая, чтобы
прочувствовать их поверхность, но не издать звук.
– Ты никогда не думал, что случилось с твоими родителями? Странно это, но после вчерашнего нельзя не задуматься, почему есть только ты и Дом.
Гэвин рассеянно нажал на несколько клавиш, медленно сменяющие друг
друга фа и соль, потом ми и соль. От этой темы он уже немного… устал.
Дэлайла не знала, сколько часов, дней, недель или даже месяцев он думал о
родителях, об объятиях матери, когда болел, о помощи отца, когда строил
самолетики, играл музыку, хотел… поговорить.
– Я думал о них все время. Когда мне было семь, я был одержим желанием
найти хоть что-то, но есть лишь одна фотография. У нее были каштановые
волосы. Это все, что я знаю.
Дэлайла скользнула рукой от его колена до середины бедра.
– Может, ты на нее похож.
Только прикосновение руки Дэлайлы к его ноге помогал сфокусироваться
на этой комнате и не давал Гэвину уйти в то место, где бывал редко и где думал
– по-настоящему – о матери. У Гэвина были ее волосы, ее бледная кожа и
большие темные глаза. Он видел на фотографии, что у них одинаковой формы
носы. Он прекрасно помнил, что у нее было лицо в форме сердечка и
сдержанная и осторожная улыбка. Гэвин подозревал, что и в этом они схожи.
– Я нашел фотографию в ванной пару лет назад, – сказал он. – Дерево там
вздулось от сырости, и я вытащил один из выдвижных ящиков, что плохо
держался. На дне лежала фотография.
Дэлайла ничего не сказала о том, как странно было найти фотографию в
таком месте, будто кто-то намеренно ее спрятал, да и Гэвин сам не раз задавался
этим вопросом, но вместо этого она спросила:
– А откуда ты знаешь, что это она?
– На фоне была коляска с ребенком, – объяснил он, – старая и
покосившаяся, явно из антикварного магазина или чего-то в этом духе. Думаю, она была, судя по фото, что я видел, немного странной. Эксцентричной даже. У
нее были длинные волнистые волосы, она носила безразмерные и свободные
вещи. Она была прекрасной, но похожей на хиппи. На бродягу. И с крыши
коляски свисали странные вещицы. Наконечник стрелы, перо, деревянный
медведь, несколько монеток и что-то еще, что я не смог узнать. Но некоторые из
них я знал. У меня был наконечник от стрелы, сколько я себя помню. Так что
коляска явно была моей.
Гэвин задумался, что Дэлайла может посчитать, что фактов слишком мало, чтобы делать вывод, но она уже загорелась новыми вопросами. Повернувшись к
нему лицом, Дэлайла согнула ногу и поставила колено на скамейку между
ними, прижавшись к его бедру. А потом совершенно естественным движением
она дотянулась до его руки и обхватила ее ладонями.
– Ты когда-нибудь спрашивал о своих родителях?
– Я честно не знаю, с чего начать, чтобы люди не поняли, что я там один, –
ответил он и сглотнул. – Обо мне заботятся. Меня любят. Если социальная
служба или еще кто-то узнает, что у меня нет родителей, то меня заберут. Меня
будут воспитывать там и разлучат с Домом. Когда я вырос, чтобы понять это…
я знал достаточно, чтобы понимать, как плохо это будет.
– И куда она исчезла? – спросила она едва слышно, глядя на его пальцы. –
Нам нужно это понять.
Здесь Гэвин обычно прекращал думать на эту тему. Он мог представить, что был несчастный случай, после которого он остался на попечении Дома, или
– что еще хуже – она намеренно бросила его там.
Но, как и ожидалось от Дэлайлы, ее это все не испугало.
– Мы должны отыскать объяснения, не дав при этом людям понять, что ты
живешь один… – она потерла свой средний палец о кончик большого. – Найти
способ, чтобы не подставить вас обоих.
В такой близи нельзя было не заметить, как ее ресницы касаются щек, когда
она моргает, как морщит лоб, когда задумывается. Она переплела свои пальцы с
его, разглядывая каждый. Его рука выглядела огромной на фоне ее: гигантские
ладони с длинными тонкими пальцами, испачканными чернилами. Он начал
отвлекаться от разговора и просто начал представлять, как его большие ладони
будут смотреться на разных частях ее тела, которые он еще не видел, но когда
она заговорила, он снова вернул свое внимание к теме.
– А ты не думал, – начала она, замолчала и прикусила нижнюю губу. Гэвин
заметил это и в ответ облизнул свои губы. – Ты не думал, что Дом что-то сделал
с…
Кровь Гэвина превратилась в лед, он подался вперед и приложил пальцы к
губам Дэлайлы, чтобы она замолчала.
– Молчи, – прошептал он, взглядом блуждая по комнате. Сама мысль, что
Дом сделал что-то плохое, заставила все внутри сжаться. Он только представил, что Дом мог бы услышать их разговор об этом, и ему тут же стало не по себе.
Ему только что послышалось шарканье? Скольжение? Та часть Гэвина, что
за последние двадцать четыре часа стала параноиком, была уверена: что-то
двигалось – вытянулось или развернулось – под его ногами. Ковер накрывал
алюминий, алюминий стоял на цементе, а цемент – на земле, в которой были
камни и жуки, корни деревьев. Он замер и встретился взглядом с испуганной
Дэлайлой.
– Что такое? – пробормотала она из-под его пальцев, но он смог лишь
покачать головой. Пот скатывался по шее на спину, Гэвин закрыл глаза, досчитал до десяти, встал и подошел к двери, открыв ее, чтобы посмотреть на
ряды деревьев, что обрамляли дорожку к улице Малберри.
Где жили соседи.
Закрывая дверь, он сказал:
– Это она бросила меня, Дэлайла. Она бросила, а Дом – нет. Больше я
ничего не знаю.
У стен были уши. У неба – глаза. И Гэвин задумался, были ли где-нибудь
ответы на вопросы, которые он не решался задать, и где вообще их стоило
искать.
***
Гэвин подозревал, что сходит с ума. Разве можно в один день чувствовать
себя защищенным, а в другой – настолько встревоженным? Дом не изменился, а
вот он – да. Он стал подозрительным и недоверчивым, и когда скрывался за
поворотом от дома, то чувствовал укол вины. Дом защищал его от зимних бурь
и одиноких дней. Кормил его и одевал, был всем, что ему было нужно. До
появления Дэлайлы.
Он задумался, проходили ли через это все родители и дети. Трудности
взросления, – так он назвал это. И так оно и было. Чего бы ни хотел Дом, Гэвин
уже не был мальчиком, поглощенным моделированием самолетиков и
коробочками Лего. Многое изменилось, и они оба должны к этому привыкнуть.