Страница 91 из 93
— Я ведь, когда три дня назад возвращался сюда после второго нашего успешного задания — помните, с учебной гранатой… а, не помните, я же там один был… словом, когда вы тут устроили вечеринку с Датчем, Реви и прочими — я же тогда с получки купил вам всем подарки. Но вручить их прямо в тот же день не получилось, наутро мы рванули на катер искать сокровища, а потом снова как-то все завертелось — так они тут и пролежали. В общем, похоже, нужное время настало только сейчас.
Он пошарил под кроватью и вытащил не особенно и большой мешок. Залез внутрь рукой вслепую.
— Брал, честно скажу, не сильно заморачиваясь, руководствовался сугубо рабоче-крестьянской смекалкой и мощным принципом «нравится». Хотя, если подумать, определенный смысл они с тех пор приобрели — безо всякого моего участия, правда.
Он растопырил ладонь. На ней лежала огромная морская раковина, переливающаяся всеми цветами радуги. А еще точнее, этими цветами переливался лежащий внутри изумруд.
— Ленка… мы с тобой глубоко ныряли, и не всегда то, что находили внизу, в темноте, нам нравилось. Но разве это повод останавливаться? Держи — камешек, я думаю, отлично будет смотреться под твои глаза.
Глаза девушки, робко принявшей в руки раковину, сияли куда ярче изумруда.
— Мику… — Ружичка держал дивный цветок нежного светлого оттенка, странным образом напоминавшим цвет глаз девушки. — Мы пели разные песни на разных языках — но всегда понимали друг друга. Это волшебный лотос, который никогда не увядает, точно так же, как не может завянуть наша дружба… и ты.
— Я… я очень люблю цветы… — прошептала Мику. — Но мне их никогда не дарили, спасибо тебе, Сашка…
— Славя… — коробочка была больше и массивнее, по краям шла тонкая резьба, а внутри… — ты не любишь мясо, но обожаешь сладкое, я запомнил. Это буа лои — рисовые шарики в кокосовом молоке — национальное тайское лакомство. Они сладкие, нежные и чуть-чуть, самую малость, солоноватые. Точно как слезы — тебе должно понравиться.
— Что случилось с тем человеком, который предлагал заботиться только о себе? — тихо спросила Славя. — Когда ты был настоящим, тогда — или теперь?
Ружичка опустил глаза.
— Алиска… в старом Сиаме, говорят, делали отличное серебро с травлением. Пришлось побегать, но этой штуке точно больше ста пятидесяти лет, а возможно, и больше двухсот. В любом случае, нам с тобой придется выпить эту чашу до дна.
Алиса уставилась на высокий кубок, который, казалось, излучал мягкое серебристое свечение. На стенках вились и сплетались узоры, напоминающие не то растения, не то замысловатый геометрический код, а может, древние письмена, вспыхивающие и гаснущие в неверном сумеречном освещении — тайны древнего Таиланда были для нее тайной за семью печатями.
— Спасибо… — растерянно пробормотала она. — Мы… я… как-то не подумала тебе ничего такого подарить.
— Да у меня-то подарок уже есть, — пояснил парень. — Лисапет уже в наличии, а я очень давно его хотел. Датч молодчина, не забыл упаковать на крышу машинки, а ребятушки балалайкины тоже не сплоховали, перегрузили. Так что я таперича обратно с подарком, и как раз здесь все отлично.
— А с чем тогда «не-отлично»? — вопрос Мику должен был прозвучать шутливо, несерьезно, но что-то сорвалось. Слова повисли в воздухе, тревожа и мешая. Ружичка устало потер глаза.
— Пару дней назад мне снился сон… Я его даже не вспомню сейчас, знаю только, что проснулся с ощущением того, что едва не совершил какую-то ужасную ошибку, за последствия которой мог бы потом еще долго расплачиваться. И на душе было такое смешанное чувство — тяжесть от того, что чуть было не совершил, и облегчение оттого, что все обошлось.
Он посмотрел пустым взглядом перед собой.
— Это была та ночь, когда я изменил тебе, Аля. Сон оказался ложным.
Мику с Леной переглянулись ошеломленно, наивные души. Алиса вспыхнула, как лампа в комнате для проявки фотографий. Славя вздохнула — долго, укоризненно.
— Разве обязательно было снова все это пере…
— Обязательно, — отрезал парень. В голосе его не было злости или гнева, но там было кое-что похуже — плотная, могильная уверенность в собственной правоте, и еще тупое упрямство локомотива, который прет вперед, не считаясь с препятствиями — такова его нечеловеческая, машинная сила. — Можно долго молчать, и застенчиво улыбаться, и читать стихи на закате, но это ни на шаг не приближает нас к решению проблемы.
— Проблемы? — тихо сказала Славя, но ее не услышали.
— За всей этой внешней мишурой, и всей этой важностью нашей секретной миссии, и всеми этими прекрасными новыми способностями, я как-то проглядел и перестал замечать главное. Тебя, меня — нас. Я забыл, что такое друзья, как можно с ними поступать, и как — нет. Я… видел цель и считал, что к ней нужно дойти любыми средствами, а остальное приложится само собой. Я потерял путь. Я ошибался.
— Саш, я тебя не обвиняю, — покачала головой Алиса. — То, что случилось, оно, ну…
— Я взрослый человек, — прервал ее Ружичка. — И в состоянии обвинить себя сам, когда вижу, что облажался. Но я конструктивен, и способен не только посыпать голову пеплом, но и наметить и осуществить решение проблемы имеющимися средствами. В общем, мне придется уйти.
— Что? — Лена очнулась первой, убаюканная покаянными речами. — Как уйти? Куда уйти?
— Мне снятся сны, — парень выглядел очень усталым, слова падали тяжелыми солеными каплями. — Где я на войне. По-прежнему там, у себя — дома. Где я нужен, где меня ждут, где просят прийти — и не могут дождаться. Там остались дорогие мне люди, и они сейчас страдают. Там… там сейчас очень плохо. Я долго не мог понять, что означают все эти видения, но все оказалось очень просто. Я должен вернуться.
— Должен, значит? — перемена, произошедшая с Алисой, была разительной. — А здесь ты, получается, не нужен? Здесь твоя помощь не требуется? Дорогих тебе людей не проживает?
— Ты говорил, что никогда не сможешь оставить… нас. — Славя медленно покачала головой.