Пояс Койпера

Не знаю, где она воспитывалась и воспитывалась ли вообще, в приличном обществе не принято перебивать старших, только вдруг задумчиво заметила:

— Странно как-то ты звучишь! Такое чувство, что боишься замолчать…

Наглое существо, а ведь мы, насколько я помню, даже еще и не женаты! Ладно бы это сказала Нюська с ее опытом затяжной окопной войны, откуда у Анюты приемы рукопашного боя? Препираться в жару по телефону — хуже некуда, но и упускать возможность попенять ей за наглость мне не хотелось.

— А я, к твоему сведению, не колченогий рояль, чтобы меня настраивать! Помнишь Смоктуновского в «Гамлете»: вы хотите на мне играть, а играть на мне нельзя-а-а!..

Но она меня не слушала, а как бы в продолжение сказанного уточнила:

— …словно в лихорадке!

Нужен был дождь, очень нужен! Между тем туча притормозила, зависла в нерешительности над крышами дальних домов.

— Где ты находишься? В городе? — Умолкла, что-то подсчитывая в уме. — Встретимся на нашей лавочке на Тверском через час! Нет, опоздаю… лучше через полтора…

— Только не воображай, что ты мне что-то должна! — начал было я, но в ухо уже сыпались дробью короткие гудки.

Кто бы мог подумать, что у такой милой женщины столь авторитарный и решительный характер. Но и лицемерить лишний раз не стоило, видеть ее я хотел. Шел по улице в толпе и пытался понять, что со мной случилось. А что случилось — это точно! Жизнь на вкус стала другой. Какой? Это мне еще предстояло узнать. От себя не уйти, начать ее с чистого листа не удастся, но прошлое уже успело подернуться дымкой. Я чем-то жил все эти годы, чему-то радовался и огорчался, но теперь этого было не рассмотреть. Наверное, моими глазами на мир мог смотреть вышедший из долгой и опасной болезни человек.

А еще я думал о Феликсе, потому что не мог о нем не думать. Нет, он меня не предал, а пытался защитить от ненужной, а то и разрушающей личность информации. Если бы это было не так, я бы взял жирный фломастер, вымарал его из своей жизни и пусть не скоро, но забыл. Я ему верил и, пожалуй, больше, чем себе. Правила, по которым он играет с Котовым, мне не были известны, и слава Богу! В мире зазеркалья, где ему приходится вращаться, выкрутасы политики и большие деньги создают миражи, это не может не откладывать на людей отпечаток. Да человек никогда и никому не говорит всей правды, даже себе. Особенно себе…

Поднял голову. Ноги сами привели меня на Тверской. Я стоял на том месте, с которого была видна макушка бронзовой головы Александра Сергеевича. На ней отдыхал голубь. Я смотрел на наглую птицу и думал: как при знании человеческой природы его угораздило написать про науку чтить самого себя. Не нашлось никого ему сказать, мол, очнитесь, верный мой приятель, посмотри вокруг. Кому она, эта наука, нужна? В школе преподавать ее некому, а потом уж поздно, жизнь во всяком случае не научит…

Побрел вниз по бульвару. Тем временем на город наползла набравшая угрожающий цвет туча. Висевшая в воздухе напряженность превратилась в нервозность. Страшно хотелось выпить. Кафушка находилась поблизости, но зайти в нее я побаивался. Не было желания напороться на чертову ведьму, мало ли что еще придет ей в голову. Заглянул с опаской через витринное стекло, за стойкой, на мое счастье, стояла молодая женщина. Одного взгляда на меня ей хватило, чтобы потянуться к бутылке и нацедить в стакан пятьдесят граммов водки. Положила на бумажную тарелочку бутерброд с копченой колбасой. Именно это мне и было нужно, а еще поговорить. О чем-нибудь постороннем, чтобы вымести из головы метлой кружившие хороводом мысли.

По-видимому, девушка тоже соскучилась по человеческому общению, потому что очень скоро рассказывала:

— Представляете, ездила тут с приятелем на Волгу, думала отдохнуть, так над водой серый дым стелется! Ощущение, я вам скажу, жутковатое. Хотели пожить в кемпинге недельку, упросила тетку меня подменить, так на второй день сбежали. Безумное какое-то в этом году лето, люди вконец остервенели, друг на друга кидаются…

Вытащила из протянутой ей пачке сигарету.

— Так это была ваша родственница?

— Успели с ней познакомиться?.. — стрельнула в меня глазами барменша. — Странная, да? Все так говорят! Жизнь у нее не сложилась, вот и вбила себе в голову, что ясновидящая и может предсказывать будущее…

Не то чтобы все это время я чувствовал гнет пророчества, но мне как-то сразу полегчало. Люди недолюбливают ведуний, даже зная, что те врут напропалую. Боятся, что мысль материальна. С души свалился камень, здоровенный, должно быть, булыжник. Но и настроение девушки за стойкой заметно изменилось. Она вдруг погрустнела, как бывает, когда люди вспоминают о чем-то неприятном.

Не желая ее беспокоить, я положил деньги на стойку и направился к выходу, как вдруг, непонятно для кого из нас двоих, она сказала:

— И что странно, предсказания сбываются…

Потянув на себя ручку двери, я оказался на улице. Пересек проезжую часть и опустился на ближайшую скамью. Первые крупные капли дождя уже разбивались о землю. Ураганный ветер стих, и потемнело так, что впору было зажигать фонари. По противоположной стороне бульвара бежали в поисках укрытия люди. Ливень хлынул разом, разверзлись небесные хляби. Я ждал его, я его призывал. Только он мог смыть с души тоску и разогнать морок подступившей липкой дури. Вода по гравию центральной аллеи текла рекой, пришлось забраться на лавку с ногами. Молнии рубили одна за другой, раскаты грома слились в канонаду. Рядом упала сломанная ветка. Рубашка и джинсы промокли до нитки. Пачка сигарет в кармане раскисла, смял ее и кинул в урну. Попал. Сидел на бульваре один-одинешенек. Все в руках Божьих, думал я, задирая к небу голову, чего зря суетиться! Все будет так, как будет, и уж точно никак иначе…

Женщина под бетонным козырьком театра отчаянно размахивала руками. Дождь все не унимался, стоял между нами стеной. Спустив ноги в поток, я пересек чавкающий под ногами газон, перелез через чугунный заборчик. Машины в пробке на Садовом кольце глушили от безысходности моторы, впереди, в тоннеле под Новым Арбатом передвигаться можно было только на лодках. На лобовых стеклах работали обезумевшие «дворники».

Мокрая, как курица, Аня наблюдала за тем, как я лавирую между бамперами. В облепившем тело платьице она выглядела очень сексуально. Потоки дождя захлестывало под козырек, и она то и дело расправляла складки намокшей ткани. Сломанный зонт держала в руке, словно трофей. С меня текло, как со снеговика в Сахаре в знойный полдень, но небо над головой уже просветлело, а над дальними крышами стало совсем ясным и голубым.

Достав мокрый, хоть выжимай, платок, я вытер мокрый, словно только что из-под душа, лоб.

— Хорошая погода, не правда ли?

Аня продолжала молча меня рассматривать. Пришлось пригладить по возможности волосы и вообще приосаниться.

— На тебя, как на живца, можно ловить сексуальных маньяков.

Она даже не улыбнулась. Не знаю, что выглядывала на моем лице, но смотрела не отрываясь. В штиблетах хлюпало, я снял их и вылил грязную водичку. Любимые, они никогда уже не будут выходными. Носки, прежде чем выкинуть в урну, зачем-то выжал. Асфальт под ногами не успел остыть, и это был приятно. На улице тем временем начали появляться первые прохожие. Пробегая мимо, они с интересом на нас поглядывали.

— Представляешь, какое совпадение, в Тадж-Махал тоже не пускают в обуви!

Анька продолжала молчать, но глаза у нее, впрочем, как и все остальное, были на мокром месте.

Я ее опередил.

— Не стоит, Анют! Плакать в дождь бессмысленно, никто не заметит…

Но слезы из глаз уже текли, через них она и улыбнулась. Закусила губку.

— Я… бывшего мужа… чтобы за Катькой в случае чего приглядел…

— А что, дело хорошее! — одобрил я. — Неча мужиков распускать, а то сядут на голову!

Улыбка Аньки стала шире, но и слезы потекли обильнее. По-видимому, эти явления были между собой как-то связаны.

— Думала, все, жизнь кончилась…