Завистливая душа

Микаш уже успел понаблюдать за белоземцами. Они действительно отличались от зареченцев. Такие тихие и спокойные снаружи, с плавной речью, не допускающие лишних эмоций, будто они истощают их телесно, а внутри горят, как сталеплавильные печи, вспыхивая то гневом, то страхом, то раздражением. Прав был старый милорд Тедеску, такие унижения не простят и помнить будут долго.

— Так батюшки здесь нет. И ты быть не обязан. Лучше найди себе кого-нибудь, а то так и проходишь всю жизнь девственником. Слышишь, дорогая, этот пентюх ни разу с женщиной не был.

Микаш покривился.

— И все же я вынужден настаивать, чтобы вы вели себя прилично. Милорд Веломри могущественный человек. Если ваше поведение заденет его честь, то проблемы будут у всех и замять их даже вашему батюшке не удастся.

— Да что ты все нудишь, как нянька старая? Кто ты вообще такой, чтобы мне указывать? А ну как велю тебя высечь при всех, сразу всю спесь забудешь.

Еще в детстве, когда сестра с матерью были живы, белоглазая старуха предрекла, что у него внутри приютился жуткий зверь. Иногда Микаш чувствовал, как он скребется когтями изнутри. Обычно это помогало во время битв, когда силы были уже на исходе, воспаляло кровавую ярость, превращало в неистовый стальной вихрь. Именно за эту несокрушимость и приглянулся он милорду Тедеску. Но иногда, как сейчас, эта ярость становилась настолько нестерпимой, что хотелось выпустить зверя на волю и всех порешить. Всех, кто издевался, смеялся и плевал в его сторону. Пока его самого не заколют, как дикого зверя.

— На! — Йорден швырнул в него медальон с портретом невесты. — Полюбуйся на бледную мышь, раз никого лучше сыскать не можешь.

— Как знаете, — прошептал Микаш, крепко сжимая медальон в руках, и вышел.

Забился ото всех подальше, укрывшись прохудившимся одеялом, и долго рассматривал потрет. До чего же красивое лицо! Каждую черточку можно изучать часами и восхищаться совершенством. Интересно, какая она в жизни. Только это любопытство и гнало вперед.

Они с немолодым уже камердинером Олыком, приодетые, как вся прислуга, стояли в толпе у дверей приемного зала. Ильзар выглядел куда помпезней и богаче замка милорда Тедеску, хотя красота эта была сумеречная, холодная, как и все в этом суровом северном крае. Было в нем свое очарование. Правда, думалось Микашу, что отец невесты решил пустить пыль в глаза женишку дочери. Не слишком хорошая идея, учитывая завистливый норов Йордена.

Ждали невесту.

— Почему молодой хозяин так предубежден против своей невесты? — осторожно поинтересовался Микаш.

— Да что ж ему не предубежденным быть, он чай ее не знает. Говорят, серая мышь, невзрачная и скучная.

— А на портрете красивая.

— Так художники всегда льстят, чтобы побольше золота выручить. Да ты ж знаешь, какие лица у высокородных. Печать презрения и надменности даже красивых портит.

Да, только это меня и спасет.

— Идут! Идут!

Возбужденный шепот стих. В зал торжественно прошествовал милорд Веломри под руку со своей дочерью. Они подошли близко. Микаш подался вперед, ближе, только потому что она не смотрела в его сторону. Сердце пропустило удар и болезненно затрепетало в груди. Еще красивее, чем на портрете. Тонкая, изящная, хрупкая. Волосы дивного лунного цвета приподняты в высокую прическу, обнажая стройную шею. Глаза! В такие глаза можно смотреться, как в кристальные озера этого сурового края. Выделяющиеся алым на бледном лице губы как нежные лепестки розы. Так и манят прикоснуться. А платье… дурацкое пышное платье не шло ей абсолютно, наоборот отвлекало, портило всю невероятную красоту этого запредельного создания.

— Какая… — вырвался тяжкий вздох.

— Да обычная, — пожал плечами Олык.

— Да нет же, разве вы не видите? Разуйте глаза, она прекрасней всех женщин в этом зале.

— Мальчик, ты не болен? — Олык приложил ладонь к его лбу. Микаш тут же ее смахнул.

— Я серьезно. Во всем Мидгарде не сыщется никого, кто бы смог ее затмить.

— Точно болен. Любовной лихорадкой, — Олык усмехнулся. — Только ты смотри, на высокородную рот не разевай — проблем не оборешься.

— Да все равно она на меня даже не взглянет.

— Почему это? Ты парень видный. Не думаю, что у нее тут много ухажеров сыщется при таком-то строгом папаше. Смотри, как на молодого хозяина смотрит. Будто голову оторвать хочет, не меньше.

— Спорим? Я подойду к ней так близко, что смогу прикоснуться, а она меня даже не заметит.

— Ну, спорим, — нерешительно пожал Олык подставленную руку.

Микаш подошел к одному из слуг с подносом с закусками, забрал его и направился к центральному столу, где сидели невеста с женихом. Наглость, немного везения и капельку внушения. Телекинетиков здесь нет — вряд ли кто засечет легкое вмешательство. Йорден с наперсниками так и вовсе никогда не понимают, что ими манипулируют.

Неловкость между ними Микаш ощущал прекрасно. Принцесса спрашивала про дорогу, Йорден самозабвенно жаловался на все подряд и клял ее край последними словами. Она злилась, поджимала губы и теребила салфетку. Он сыпал комплиментами, а она быстро просекала их неискренность и переводила тему.

— А много вы их убили, ну демонов?

Йорден стушевался. Вот оно. Они слишком заняты разговором и не заметят. Стоя позади них, Микаш протянул ладонь и аккуратно провел по ее оголенной шее, такой уязвимой, кожа гладкая и нежная, как самая дорогая шелковая ткань. Нет, лучше! Не удержался и подался чуть ближе. Аромат волос, мята и ромашка, дурманили голову. Хотелось больше, еще больше. Прикоснуться губами. К этому чуду. Нет, это было бы слишком опрометчиво.

— С сотню, должно быть. Я не считал, — лепетал меж тем Йорден.

— Мне казалось, вы только-только испытание прошли, — в ее голосе проскальзывали нотки сарказма.

— Да… в Доломитовых горах.

— По дороге туда вы повстречали целую сотню демонов?

Микаш едва сдержал смешок. Умная девочка.

Я бы прошел для тебя все дороги, которые только есть в Мидгарде, одолел все невзгоды, убил всех демонов, достал звезду с неба, бросил весь мир к твоим ногам. Я бы смог… А если бы не смог, то вырвал свое пламенеющее сердце. Но нет, я не стану тебя тревожить. В моих жилах не течет древняя кровь высокородных. Я никогда не стану тебя достоин.

Они собирались танцевать. Микаш поспешил убраться. Милорд Веломри уже оборачивался, подозрительно рыская взглядом по углам.

— Ну ты и пройдоха! — похлопал Микаша по плечу Олык. — Держи монету, честно заработал.

Микаш спрятал медьку в карман.

— Почему он предпочитает ей служанок?

— Да это у высокородных всех так. Верность для них пустой звук. Муж спит с камеристкой, жена с садовником. Все путем! И ты счастья попытай, чего сохнешь так-то? Может, глянешься ей.

— Нет, не хочу так.

Хочу быть им. Сейчас, как никогда раньше. Танцевать с ней. И плевать, что не знаю ни своих, ни этих чопорных высокородных танцев. Говорить с ней, держать в руках, называть своей, не отпускать никогда. Никогда и ни с кем не делить.

— Ох, пострел уже побежал, гляди-ка.

Слова Олыка хлестнули плетью. Микаш распахнул глаза и в последний миг успел перехватить Йордена у дверей.

— Не уходите! Оставить невесту в день помолвки, чтобы барахтаться в простынях со служанкой — верх неучтивости!

Йорден вырвал у него свое запястье.

— Да что ты себе позволяешь?! Ты мне не мамочка. Дражен позаботится об этой дурочке. А если я проведу с ней еще хоть минуту, то просто сдохну. Она не только уродлива, она еще и тупа, как пробка! Вот уж наградили невестушкой.

— Перестаньте, — холодно укорил его Микаш. Зверь царапался когтями куда неистовей, чем прежде. — Вы оскорбляете ее только за то, что она поняла вашу ложь и не смогла это скрыть.

— Ох, защитничек нашелся! Прям под стать этой овце. Ну так иди, отдири ее, если так хочется. Пентюх!

Йорден шел прочь, а Микаш представлял, как захрустят позвонки в его цыплячьей шее, если ее свернуть. Он обернулся к танцующим. Дражен кружил ее по залу.