Час нетопыря

— Боб, что ты пристаешь ко мне с такими идиотскими вещами?

— Я согласен, что это идиотство, но сам контекст меня тревожит. По-видимому, офицеры Шестого флота открыто взбунтовались после вашего решения о дисциплинарном увольнении вице-адмирала Мак-Грегора. Точно еще не знаю, что там происходит, но у меня есть основания думать, что ничего хорошего. Наконец, два часа назад в Калифорнии была основана Лига жертв ядерной агрессии, которую возглавил сенатор Роланд Петерсон. Как председатель сенатской комиссии по военным делам, он может вам причинить крупные неприятности.

— Хочешь, я скажу, что о нем думаю?

— Я думаю примерно то же самое, господин президент, но это дела не меняет.

— Что еще?

— Разве мало? Из других новостей стоит отметить, что папа Сикст VII призвал всех верующих молиться за души погибших в нашей катастрофе и позволил себе довольно едкие замечания насчет ненадежности всяких механизмов. Все знают, что наши механизмы оказались несовершенными, так что замечания эти популярности нам не прибавят.

— Хорошо, Боб, благодарю тебя. Я должен вернуться в Овальный зал. После увидимся.

Гаррисон возвращается на заседание Совета национальной безопасности с твердым намерением побыстрее его закончить. Через полчаса у него заседание чрезвычайной комиссии конгресса и правительства по оказанию помощи жертвам катастрофы. Через час он должен изучить доклад адмирала Прескотта и принять решение по поводу действий 665-го батальона в Бамбахе. Кроме того, ему необходимо узнать подробности о бунте офицеров Шестого флота, подписать ноту союзным правительствам, выслушать предложения о чрезвычайных ассигнованиях на помощь жертвам взрыва, подготовить текст ноты Советскому правительству, потому что проект, представленный государственным департаментом, никуда не годится. Да еще надо выкроить хоть минуту, чтобы узнать, как его любимая дочь Розмари сдала экзамен по испанскому языку.

— Пожалуй, на этом мы и закончим заседание, — бодро говорит он, входя в Овальный зал. — Кризис преодолен, я надеюсь, что мы извлечем из него необходимые выводы. Прежде всего я хотел бы поблагодарить господина посла за участие в нашей работе. Я надеюсь, господин посол, что при ближайшей поездке в Москву вы подробно расскажете о том, насколько мы вам доверяем, а также о том, как у нас принимаются важные решения. Я очень рад, что вы согласились провести с нами эти трудные часы. Уверен, что в своих воспоминаниях вы опишете этот исторический момент в соответствии с истиной, помня обо всем, что объединяет наши страны, несмотря на все существующие различия.

Посол собирается ответить Гаррисону, но в этот момент в Овальный зал входит военный адъютант президента майор Лавинь, который три часа назад сменил командора Мура. В правой руке майор несет чуть приоткрытый черный чемоданчик и знаком сообщает президенту, что его вызывают к телефону специальной связи. Президент с минуту колеблется, но затем вынимает из чемоданчика миниатюрный наушник и включает его в розетку. Лицо Говарда Гаррисона бледнеет уже второй раз за этот кошмарный день. Члены Совета национальной безопасности пытаются развлечь посла какими-то анекдотами, но вскоре умолкают, потому что по лицу президента можно видеть — случилось нечто ужасное.

Гаррисон выключает телефон, возвращает чемоданчик адъютанту и опирается на ручку кресла.

— Господин посол, — говорит он после минутного молчания, — произошло нечто чудовищное, я сам не могу в это поверить. Только что я получил сообщение командующего стратегическими ВВС генерала Фоули, что… нет, я должен начать сначала. Дело в том, что в нашу систему противоядерной обороны наряду с «цепным устройством», которое принесло столь трагические результаты сегодня утром, входит и так называемая «мертвая линия». Это самостоятельная электронная система, которая в течение шести часов после начала ядерной войны остается в полном бездействии, но вместе с тем совершенно не может быть обнаружена. Только в начале седьмого часа она приходит в действие сама, без участия человека, и запускает некоторое количество самых крупных боеголовок на заранее определенные районы вашей страны. Смысл ее в том, что в случае уничтожения всех наших центров управления, а также в случае отказа «цепного устройства» у нас остается еще зарезервированная возможность реванша, от которого вам не было бы спасения. Я уже не помню, кто из президентов одобрил создание этого устройства. Во всяком случае, это было в худшие годы «холодной войны». Вступив в должность, я подумывал поначалу распорядиться, чтобы «мертвую линию» демонтировали, но, как вы сами знаете, политика разрядки встречает на своем пути многочисленные препятствия. «Мертвая линия» является, а вернее, являлась наиболее тщательно охраняемым военным секретом нашей страны и как раз три четверти часа назад…

Гаррисон на мгновение умолкает, подходит к окну, из которого виден парк, яркие цветочные клумбы и ровненько подстриженная живая изгородь.

— Меньше часа назад, — продолжает президент, — «мертвая линия» самостоятельно сработала. Неизвестно, как это произошло. По всей вероятности, после объявления «ситуации W» надо было эту линию как-то разъединить или заблокировать. Не знаю. В самом деле не знаю. Я не военный инженер, не разбираюсь в этой кошмарной механике. Я думаю: может ли политик без технического образования управлять этой страной?

— Могу ли я узнать, что, собственно говоря, случилось? — спрашивает обеспокоенный посол.

— Шесть межконтинентальных ракет общей мощностью в десять мегатонн устремились в восточном направлении. Офицеры стратегических ВВС пытались их уничтожить сразу же после старта, но безуспешно. Удалось лишь частично изменить их направление. В результате одна из ракет упала в Арафурское море — это, кажется, где-то недалеко от Индонезии, еще четыре превратили в пустыню северо-западную часть Австралии в районе Дарвина, нанеся огромные разрушения и вызвав значительные человеческие жертвы. А шестая ракета, господин посол, упала на вашу страну, вероятно где-то в районе Южного Казахстана. Мощность боеголовки — одна мегатонна.

Посол молчит, смотрит на лица членов Совета и приглушенным, бесцветным голосом спрашивает:

— Вы рассчитываете, господин президент, что и на этот раз я буду убеждать свое правительство сохранять терпение и выдержку? Откуда я могу знать, что еще через шесть часов еще одна «мертвая линия» не обрушит на нашу страну новые ракеты мощностью в десятки мегатонн? Все должно иметь какие-то границы. Хотя бы границы здравого рассудка. Я не могу исключить того, что существуют и такие «мертвые линии», о которых вы вообще ничего не знаете. Например, такие, которые приходят в действие три дня спустя.

— Могу вас уверить, господин посол, — тихо говорит генерал Тамблсон, — что ничего подобного не существует.

— А вы абсолютно уверены, господин генерал, что ваши подчиненные не создали чего-то в этом роде без вашего ведома? Зачастую достаточно, как вы знаете, перебросить только один кабель. И потом, раз уж произошло столько случайностей, следует ждать, что будут и новые.

— Но, господин посол, — нервно вмешивается Рубин, — ведь Соединенные Штаты и Австралия не принадлежат к вашему лагерю, а тем не менее пострадали от взрыва. Если бы мы против вас что-нибудь замышляли, то не начали бы с бомбардировки собственной территории.

— Я думаю, — ледяным тоном отвечает посол, — что, прежде чем высказаться по этому вопросу, я должен связаться с Москвой. Извините, господин президент…

— Вы хотите покинуть заседание в такой ответственный момент? Я распоряжусь тотчас же соединить вас с Москвой посредством «горячей линии».

— Мне будет удобнее, — возражает посол, — разговаривать из своего посольства.

В дверях показалась секретарша Гаррисона.

— Москва вызывает господина посла.

Посол выходит в секретариат, вслед за этим направляется в туалет Натаниэл Рубин, который превосходно говорит по-русски и надеется, что сквозь какую-нибудь неплотно закрытую дверь услышит хоть обрывки разговора. Но он ошибается. Посол отвечает «да, да» и ограничивается коротенькими словечками. Конечно, разговор записывается, но у Рубина нет возможности прослушать запись тотчас же, не откладывая. Впрочем, разговор длится не больше полутора минут. Посол возвращается в Овальный зал с хмурым и напряженным лицом.