Страница 12 из 82
Адам чувствовал, что ответ кроется где-то совсем близко, под самой поверхностью этой загадки.
– Salve[9], – поздоровался Гэнси с деревьями. Всегда такой вежливый. Блу потянулась вверх, чтобы коснуться одной из ветвей. Ей не нужны были слова, чтобы здороваться с ними.
Привет, – прошелестели они в ответ по-английски. Листья мерцали под пальцами Блу.
– Адам? – позвал Гэнси.
– Дай мне минутку.
Они ждали, пока Адам найдет направление. Поскольку время и пространство на силовой линии были непостоянны, они запросто могли выйти из леса в совершенно другом времени или месте, а не там, где вошли. Это явление поначалу казалось капризным и абсолютно своевольным, но Адам, постепенно настраиваясь на пульсацию силовой линии, начал осознавать, что оно следует определенным правилам – только не тем линейным, к которым они привыкли в обычном мире. Это было больше похоже на дыхание. Дыхание можно задержать; можно дышать быстрее или медленнее; можно синхронизировать свое дыхание с кем-то, кто стоит рядом. Если хочешь перемещаться по Кэйбсуотеру без сюрпризов, нужно сориентироваться в его текущем ритме дыхания. Следовать за ним по течению, а не против него, если хочешь выйти там же, где вошел.
Закрыв глаза, Адам позволил силовой линии захватить его сердце на несколько ударов пульса. Теперь он знал, в какую сторону она тянется у них под ногами, чувствовал, как она пересекается с другой силовой линией далеко слева от них и еще с двумя где-то гораздо дальше справа. Запрокинув голову, он ощутил покалывающее сияние звезд в небе и определил свое положение относительно них. Внутри него Кэйбсуотер осторожно распускал тонкие плети ветвей, проверяя его настроение, но никогда не переходя границу, кроме как под давлением, а затем проник в его сознание и глаза, чтобы просканировать почву у него под ногами в поисках воды и камней для дальнейшей ориентировки.
Адам хорошо владел множеством различных навыков, поскольку отрабатывал их на практике, но это – как вообще это можно назвать? Ясновидение, считывание, магия, магия, магия. Он был не просто хорош в этом, он жаждал этого, желал, обожал до всеохватывающего ощущения благодарности. Он и не знал, что умеет любить. Когда-то они с Гэнси спорили об этом и даже ругались. Гэнси с легкой ноткой отвращения говорил ему: «Прекрати называть это привилегией. Любовь – не привилегия». Но у Гэнси всегда была любовь, и он всегда был способен любить. Теперь, когда Адам обнаружил это чувство в себе, он был как никогда уверен, что был прав. Началом всех начал в Адаме была потребность, его непрерывный пульс. Любовь была привилегией. Адам был удостоен ее и не хотел от нее отказываться. Он снова и снова хотел вспоминать это ощущение.
Едва Адам полностью раскрылся, Кэйбсуотер неуклюже попытался пообщаться со своим человеком-чародеем. Он взял его воспоминания, повертел их так и этак, вывернул наизнанку, приспосабливая их под иероглифический язык снов: гриб на стволе дерева; Блу, едва не упавшая при попытке отбежать от него подальше; корочка, покрывавшая порез у него на запястье; морщинка на коже, которая, как Адам знал, проявлялась у Ронана меж бровей; змея, исчезавшая в грязноватой воде озера; большой палец Гэнси, которым он касался своей нижней губы; раскрытый клюв Чейнсо и выползавший оттуда червячок.
– Адам? – позвала Блу.
Он всплыл из глубины своих мыслей:
– Да. Я готов.
Они пошли дальше. Было трудно сказать, сколько времени у них займет дорога к месту, где жила мать Ронана. Иногда они добирались туда мгновения, а иногда – годы. Ронан беспрестанно сетовал на это, неся в охапке Сиротку. Он попытался было уговорить ее идти самостоятельно, но она сразу же осела на землю бесформенной, бесхребетной амебой. Он не стал тратить драгоценные минуты на спор с ней, просто снова подхватил ее на руки, хмурясь.
Сиротка, кажется, догадывалась, что испытывает терпение Ронана слишком сильно, поэтому, пока он шел дальше, слегка встряхивая ее при каждом шаге, она принялась издавать монотонный звук, ритмично взбрыкивая копытцами в такт ходьбы. Через мгновение невидимая птица ответила на ее пение другой нотой, красиво гармонировавшей с нотой Сиротки на три тона выше. Девочка издала новый звук, на тон выше предыдущего, и другая птица пропела снова, опять на три тона выше ноты девочки. Третья нота – и третья птица. Они перекликались так некоторое время, пока вокруг ребят не разлилась песня – синкопированный дуэт Сиротки и невидимых глазу птиц, которых на самом деле могло и не существовать.
Ронан бросил на Сиротку сердитый взгляд, но было ясно, что именно он значил. Его руки, державшие ее, служили ей защитой.
От Адама не укрылось то, как хорошо эти двое знали друг друга. Сиротка не была случайным существом, извлеченным из прерывистого сна. Их поведение было накатанным, привычным поведением членов одной семьи. Она знала, как обходить его буйные всплески эмоций; он, кажется, точно знал, где пролегает граница его неприветливости и грубости в обращении с ней. Они были друзьями, хотя даже со сновиденными друзьями Ронана общаться было нелегко.
Сиротка все каркала свою часть песенки, и было очевидно, что эта аритмичная мелодия оказывала определенное влияние на настроение Гэнси и Ронана. Ссора в машине больше не занимала их мысли. Вместо этого Гэнси поднял руки над головой и принялся размахивать ими в такт музыке, будто дирижер, ловя падающие осенние листья, когда они пролетали слишком близко. Каждый мертвый лист, которого он касался кончиками пальцев, обращался плававшей в воздухе золотой рыбкой. Кэйбсуотер внимательно слушал его замыслы; вокруг него кружилось все больше листьев, ожидая его прикосновения. Вскоре их окружала целая стайка, даже поток рыбок, метавшихся в пространстве, сверкавших боками и менявших цвет, когда их чешуйки попадали в лучи света.
– У тебя всегда получаются рыбки, – сказала Блу, смеясь; рыбки щекотали ей шею и руки. Гэнси скользнул по ней взглядом и тут же отвел глаза. Потянулся за следующим листком. Между ними двумя сияло счастье; их любовь к волшебству этого места была чистой и простой.
Им обоим так легко быть светлыми.
Кэйбсуотер деликатно подтолкнул мысли Адама, поднимая из глубин памяти целую дюжину счастливых воспоминаний за прошлый год – ну, они наверняка были с прошлого года, поскольку даже Кэйбсуотеру не удавалось отыскать радостные воспоминания за период до появления Гэнси и Ронана в его жизни. Адам сопротивлялся. В его сознании мелькнули образы него самого – то, как его видят другие. Его скрытая улыбка, его удивленный смех, его пальцы, тянувшиеся к солнцу. Кэйбсуотер не очень хорошо понимал людей, но он учился. Счастье, настаивал он. Счастье.
Адам сдался. Пока они шагали по лесу, и Сиротка все пела и пела свою песенку, а рыбки метались в воздухе вокруг них, он выпустил в эфир собственный замысел.
Последовавший за этим оглушительный удар удивил даже его; он услышал его только одним ухом, но ощутил в обеих ногах. Ребята вздрогнули, когда атмосферу пронизал еще один тяжелый басовый звук, отмечавший начало следующего такта песни. Когда прозвучал и третий, это уже определенно была музыка. Каждое дерево, мимо которого они проходили, издавало обработанный бухающий стук, пока звук вокруг них не превратился в пульсирующий электронный бит, неизменно звучавший из машины Ронана или его наушников.
– Боже мой! – расхохотался Гэнси. – Неужели нам и здесь придется это терпеть, Ронан?
– Это не я, – ответил тот. Посмотрел на Блу. Та пожала плечами. Тогда он поймал взгляд Адама. Когда губы Пэрриша искривились в ухмылке, лицо Ронана на мгновение застыло, прежде чем расплыться в расслабленной улыбке, которую он обычно приберегал для каких-нибудь глупых выходок Мэтью. Адам ощутил прилив радости за содеянное и в то же время приступ нервозности. Он ходил по самому краю. Заставить Ронана Линча улыбаться щекотало нервы не хуже сделки с Кэйбсуотером. С такими силами не шутят.
9
лат.: приветствую