Страница 22 из 28
У меня, как кинжалом, пронзило насквозь все тело. Сердце гулко заколотилось, холодок сжал все внутри живота. Захлестнула обида. Я оделась, давясь незаслуженным оскорблением, пошла в райком, написала заявление, и меня приняли в комсомол. Так я стала атеисткой. Коля был рад моему поступку, но его кратковременный восторг быстро прошел. Я не допускала его до себя, он был мне противен. Я не могла находиться с ним рядом. Я поняла, что этого человека я больше не люблю. Я пошла в больницу и сделала аборт. Потом уехала к матери в деревню. На этом моя связь с Богом и замужество закончились.
– Да, дорого ты заплатила за атеизм.
– Жизнью неродившегося ребенка. И мне стыдно за это, – сказала она задрожавшим голосом и заплакала.
– Настенька! Родная моя, – приблизился к ней Василий. – Я не дам тебя в обиду. Ну, перестань, не надо.
Они пошли дальше, и сколько они так шли, молодые, сильные, простор открывшейся Ветлуги будто распахивал им навстречу свои объятия. И лес звенел от птичьего гомона. И река размеренно несла свои воды. И все краски жизни с ее великим многообразием дел для приложения молодых сил лежали перед ними.
– А ты помнишь, как я в школе тебя приглашал погулять?
– Да, – с удовольствием подтвердила Настя. – Ты два раза приглашал. А после я все ждала, когда ты еще позовешь.
– Тебе хотелось, чтобы я позвал?
– Очень. Я все ждала, а ты не звал, а потом вовсе в школу ваши деревенские перестали ходить.
– Ты такая гордая была. Да разве ты пошла бы?
– Нет, не пошла бы. А все-таки мне хотелось, чтоб ты еще позвал.
Василий долго смотрел ей в глаза, потом медленно перевел взгляд на губы. Она это увидела, но не отвернула голову. И, как бывает между сердцами, которые тотчас узнают друг друга, как только оказываются поблизости, они очень скоро поняли, что им надо быть вместе.
Была ночь, свежий холодок освежал щеки, подмерзали ноги, а шуба была мягкая и ласковая. От нее пахло отцовским полушубком. А Вася крепко захватил ее за тонкую поясницу так, что не вырваться и не перевести дыхание, и стал целовать. Тихие звезды в вышине колыхались и пропадали с глаз.
– О-ой, погоди, погоди… – дрожала она, как дрожит осиновый лист на ветру. – Скажи хоть, как ты добрался до меня.
Он тихо, удовлетворенно смеялся в овчину, чтобы их не услышали, и не отпускал. Задыхался, словно после долгой ходьбы в самую жару летом.
– Настюшка, – шептал он ей прямо в ухо. – Очень просто. Вскочил на коня и прискакал к тебе.
– Ну, Василий, Василий… Чего ты? – упрямилась она, не пытаясь оттолкнуть его от себя.
Они процеловались чуть не до рассвета. За плетнем громко дышала и пережевывала сено корова, а в доме все не потухал свет, и им казалось, что впереди у них долгая и счастливая жизнь.
Небо стало светлеть, и они, крадучись, пошли в хату. За столом увидели они отца и мать, они пили чай и неспешно о чем-то говорили.
Долгая, видно, была у них беседа. А молодые несмело остановились у порога, и никак не понять было, кто тут лишний – пожилые, что беседовали у стола, или они, молодые, сгорающие от стыда. И не было никого, кто был их счастливей, потому что влюбленные видят, чувствуют, понимают и боготворят только друг друга.
На Покров сыграли свадьбу. Терентий из своего подворья подарил сыну пять овец и десяток кур, чтобы было с чего начинать хозяйство. Родители Анастасии Иван да Матрена тоже решили от сватов не отставать, подарили прялку да домашнюю утварь.
Женатый человек Василий Замыслов работал вдвойне, втайне лелеял мечты о том, что когда-нибудь, а это случится непременно в самые ближайшие годы, он заработает денег, купит дом, обзаведется хозяйством, что Настюшка будет гордиться своим мужем, и заживут они лучше некуда, радуясь успехам своих детей, которых у них должно быть обязательно много. Потому он не знал усталости, всю зиму работал на мельнице по размолу государственного зерна. Работа эта была непростая, требующая большой физической силы, которой Василия Бог не обидел. И все пока у него складывалось, как нельзя лучше.
К 1928 году они уже имели своё хозяйство, правда, коня у них не было. В обработке земли помогал отец. Он имел земельный надел на три души.
Шел сев. Земля, точно гребнем, была расчесана зубьями борон. Василий пошел к отцу на поле. Издали он увидел его и двух своих сестер.
По полю шел Терентий, лукошко, точно огромная спелая тыква, висело у него на груди. В белой холщовой рубахе, в серой шапке он торжественно шагал по делянке, мерно взмахивая правой рукой, и зерна, просвечивая на солнце, падали на землю частым золотым дождем. На меже стояли его дочери Анна и Ольга, наблюдали за севом.
Терентий дошел до конца делянки, постучал по пустому лукошку и крикнул:
– Семена кончились! Поторопитесь-ка там.
Василий оглянулся. Возле одинокого дуба стояла бестарка с семенами. Он подбежал к ней. Кобыла с жадностью припала к молодой траве у обочины дороги, не обращая внимания на Василия. Насыпал зерна в лукошко и принес отцу.
– Добре, сынок. Давай сам и зачинай сев.
Василий одел через плечо лукошко и пошел вслед за отцом.
Трудные годы были тогда для их хозяйства, отойдя от отца, не имея надела, хозяйство приходилось наживать за счёт своего горба. Отказывали себе во всём. Ели постную похлёбку без масла, о сахаре даже и не думали. Вскоре родился сын Роберт, а через два года дочь Галина. Детям нужно было молоко. Тогда Василий решил во что бы то ни стало приобрести корову. И собственное жилье.
«Приходилось много работать и в хозяйстве, и на стороне. Проработал я зиму, скопил деньжат, к весне купили тёлку.
После Масленицы мы с Яковом ушли в «верха» на погрузку клеток, грузовых плотов. Всю весну и лето сплавляли лес на Волгу.
Осенью 1928 г. я приобрел свой домишко.
Отходничество я не покидал вплоть до организации колхоза. Летом в хозяйстве управлялась жена. Казалось бы, жить стало лучше, но из лаптей все равно не вылезали».
Осенью деревню стали посещать разные уполномоченные «двадцатипятитысячники». Они собирали бедняцкие собрания, агитировали народ. Рассказывали про хорошую жизнь без богатеев и кулаков, агитировали за преимущество коллективного хозяйства. Крестьяне-бедняки сомневались в успехе колхозного строя, середняки боялись расстаться со своим хозяйством, а кулаки чувствовали в скором будущем свою погибель и всячески настраивали бедноту на то, чтобы на собраниях выступали против колхоза.
Многолюдно было на собрании деревни Белоусово и Красного хутора осенью 1928 года, когда конкретно встал вопрос об организации колхоза. Всего было подано тринадцать заявлений от некоторых коммунистов и комсомольцев. В числе этих заявлений было и заявление Василия Замыслова. На собрании была создана инициативная группа, которая решала текущие вопросы.
Желающие вступить в колхоз подавали заявления в инициативную группу. По мере их поступления собиралось собрание и разбирало заявления о приёме в колхоз. Были случаи, что зачитывали заявления крестьян, не желающих вступать в колхоз.
На втором собрании было избрано правление колхоза. Председателем колхоза выбрали Николая Шишляева.
К началу 1929 г. в колхоз вступило больше половины крестьянских хозяйств. Колхоз назвали «За урожай». В колхоз пошла и вся зажиточная часть деревни. Начался разговор по поводу тягловой силы, инвентаря, семенного зерна, скота.
Весной произвели полный учёт всего имущества, а главное семян, особенно у зажиточных. Каждое вступающее хозяйство обязано было сдать определенное количество семян. Как правило, у зажиточных крестьян забирали всё семенное зерно.
К этому времени Василий уже окончил дневные курсы агроуполномоченных. Ему было поручено проводить учёт семян и принимать их в общественные склады, после чего под его руководством проводилась очистка и сортировка семян. Для этого применялись очистительные машины: «Триумф» и «Триер». Анастасия управлялась дома с детьми, но от общественной жизни не хотела отставать и подала заявление о приеме в партию. На партийном собрании ее приняли в члены ВКП(б).