Страница 14 из 28
«Какие же изменения произошли в школе при новой власти? Ветхие учебники новыми не заменялись. Карандаш и грифель делились на трёх учеников. Новых тетрадей для первого и второго классов также не было.
С чердака снимали старые учебники и тетради и писали между строчек. Чернил тоже не стало. Осенью заготовляли дубовые яблочки, выжимали из них сок, опускали в него старые ржавые гвозди, и получались коричневые чернила. Ручки тоже делали самодельные, но перо нельзя было заменить, так что приходилось его беречь, а то находили дома старые перья, подтачивали их и писали. С топливом тоже было плохо. Денег на дрова отпускалось мало. Были случаи, что каждый ученик, идущий в школу, приносил полено – два из дома. Иногда занимались в неотапливаемых классах. За парты садились, не раздеваясь. Учительница приходила в класс тоже одетая. В квартире у нее был холод, отапливалась только кухня. Керосина не было».
Ее комната освещалась маленьким ночником или свечкой. Муж учительницы – Петр Панков – после того, как зачитал на сходке последние события, произошедшие в нашей стране, больше в школе не появлялся.
Дочери учительницы Галина и Валентина оканчивали гимназию и тоже не стали приходить домой на воскресенье. Елена училась в гимназии первый год, она часто навещала мать. А когда дочь Елена бывала дома, то она замещала мать. В отсутствие дочери учительница просила прийти Сашку Привалова. Он окончил гимназию и где-то учился на лесничего.
Закончился учебный год. По деревне прошёл слух о том, что учительница куда-то уезжает. А куда? Никто об этом не знал. И не знали точно, когда поедет. Однажды в субботу вечером школьная сторожиха пришла домой и поведала соседям – школьникам, что Серафима Александровна завтра уезжает. Вечером же Манька и Аленка Борисовы сообщили об этом соседям – школьникам Дуньке и Феоктисте, а от них узнал Лёнька Кириллов и сказал Васе. А вечером уже знала вся улица. Утром ученики пошли в школу, чтобы проводить учительницу, а по дороге передавали другим. Возле школы собрались почти все ученики деревни. Возле школьной изгороди стояло три подводы, на которые погрузили вещи. На одну подводу погрузили большой сундук, окованный белой жестью, ящики, корзины, тюки, увязанные крест накрест тонкой бичевой, – на другую. Третья подвода оставалась под «живой» груз. Учительница приехала в Белоусово двадцать лет назад. За это время создали с мужем большую семью, накопили и вещей. Говорили, что когда были маленькие дети, Панковы держали и корову.
Наконец, все вещи были уложены и увязаны. Ездовые ждали отъезда. К школе стали подходить женщины с улицы, жившие рядом со школой, чтобы проститься с учительницей. Ученики прижались к изгороди и ждали, когда выйдет учительница. Первой выбежала из коридора маленькая Марийка и забралась на телегу. Сторожиха тётка Паша принесла на руках маленького Шурика и посадила рядом с Марийкой. У сына Володьки в обеих руках небольшие корзины с продуктами. Сама Серафима Александровна несла небольшую бельевую корзину. Ездовой нёс большой тюк, который положил в задок телеги, чтобы удобнее было сидеть. Учительница поставила корзину, подошла к ученикам и тихо, спокойно хотела что-то сказать, но не смогла. По её щекам покатились слёзы. Она вынула из кармана жакета носовой платок, вытерла слёзы и заговорила:
– Прощайте, мои дорогие ученики. Я от вас уезжаю навсегда. Не поминайте меня лихом. Может быть, кому из вас я и делала плохо, но этого требовал мой учительский долг. К вам приедет новая учительница. Слушайтесь её. Учитесь хорошо. Будьте дисциплинированными.
Учительница потрепала некоторых учеников, стоявших рядом с ней, по щекам, поцеловала их в лоб, некоторых в щёки, подошла к тёте Паше, поцеловала её в губы и села на телегу. Тётя Паша по очереди поцеловала всех детей. Ведь тётя Паша эти двадцать лет была не только как уборщица, но и как прислуга и нянька. Подводы тронулись.
– Прощайте, мои дорогие ученики! Прощайте, бабоньки!
Володька на ходу вскочил на телегу и тоже громко крикнул:
– Прощайте, ребята!
Подводы завернули за угол школы. Тут же были полевые ворота. Отворили их.
Дорога шла под уклон, и кони побежали небольшой рысью, а все смотрели и смотрели вслед удаляющимся подводам, оставляющим за собой облака пыли. Вот колёса простучали, переезжая небольшой деревянный мостик. Сразу стихло. Дорога пошла на подъём. А когда подводы переехали бугор, дорога снова пошла под уклон, и было видно, как последний раз помахали белым платком. Это были последние прощания учительницы.
Через неделю в деревню приехала другая учительница, Глафира Ивановна Катюшина. Была она молоденькая, красивая, носила длинную косу. В школе был открыт 4-й класс, в нем учились переростки, которым было уже по 15–16 лет. Глафира Ивановна занималась со вторым и четвертым в «маленьком классе», так называлось отдельное помещение. Четвероклассники занимали две парты в задних рядах, их было шесть человек, второклассников восемнадцать человек.
Во время перемен старшие ученики выгоняли младших из класса, и дверь закрывали на крючок. Парты составляли к дверям, а после перемены второклашек и учительницу в класс не пускали. Учительница от этого часто плакала. Завуч Анна Григорьевна тоже ничего не могла сделать, так и мучились с ними всю зиму.
Однажды по деревне прошла молва, что скоро понесут икону Казанской Пресвятой Богородицы. Все ждали этого дня. Мать сказала своим детям, что, когда понесут икону по деревне, то они должны сесть на дорогу, чтобы «святая прошла через них». Этот день вскоре настал. Из деревни Елкино к школе подошли люди. К этому времени подошли и деревенские, которые приняли от них иконы. Народу было много. Все пошли через мост в деревню. Собралось много ребятишек. Вася, его братья и сестры сделали так, как сказала им мать. Они сели на дорогу друг за дружкой, и вся процессия прошла над ними. Икона была очень большая, ее несли на полотенцах две здоровые женщины. Впереди шли монахини и пели молитвы. У одной женщины на груди висела большая медная кружка, в которую встречающиеся на улицах люди клали деньги. Эта процессия прошла всю деревню и дальше пять верст до следующей деревни Игнатьево. Такое шествие было устроено монахами из какого-то монастыря: собирались средства на постройку храма.
После февральской революции настало смутное время. Рогожное производство прекратилось. Заработков зимой не было. Все ждали весны. Весной по реке пойдёт лес, будет и работа. Рядом с деревней стоял химический завод. Весной в затон заходило много леса, а когда вода уходила, требовалась выгрузка его на берег, а для этого нужна была рабочая сила. Мать и брат Борис нанялись на завод и работали там почти всю весну и лето. Отец и старший брат Яков перешли на постоянную работу к Левохиным на «Губу» (так называли помещичье имение). Отец работал на полях на паре лошадей, а брат пас скот. Василий часто бегал помогать брату, загонять скот. Приходил и к отцу на поле. Бывало, когда он боронил, Василий забирался на коня и ездил на нем. Вечером с отцом ехали на конюшню. Оставался с ними иногда и на ночь. Спали в каретнике, на сеновале.
«В начале августа в деревне справляли престольный праздник Самого Господа. Проходило моление. Староста назначил две подводы ехать в село Глухово за батюшками. Принесли большие деревянные иконы, поменьше были за стеклом, большой деревянный крест, посохи, на которых были прикреплены иконы на полотне – хоругви. Большие иконы были прикреплены к шестам. Все это располагалось вокруг кирпичной часовни, которая стояла посреди деревни. На крестах к каждому святому лику прикреплялась зажженная свеча. Народ все подходил и подходил, пришли батюшки, и начался молебен. Ребятишки тоже по очереди держали ручные фонари и стояли возле каждой иконы.
И вот молебен закончился. Вся процессия направилась по прогону к полевым воротам. В это время выгонялся в поле скот под окропление. Каждое животное батюшки окропляли святой водой.
Потом шли вокруг всей деревни по полям, кадили и кропили святой водой, эта круговая процессия шла верст пять и приходила обратно к правым полевым воротам, по прогону подходила к часовне, и снова проводили молебен. Некоторые крестьяне давали старосте заявки на домашний молебен. У богатых были молебны в доме. Иконы заносились в дом и во двор. К бедным заходили только батюшки, а иконы оставались на улице. За такие молебны и цена была разная. Староста давал батюшке список, и он знал к кому заходить. Батюшки служили молебны и в «кредит», то есть до другого праздника. После служения молебна батюшка всегда вынимал из кармана блокнот, в который записывал должников.