Страница 24 из 111
Фило выразил уверенность, что Мате тоже скоро научится отличать их по характерам. Пенелопа, как ей и положено, существо преданнейшее и добрейшее. Клеопатра, само собой, взбалмошна и коварна, что не мешает всем троим пребывать в самых дружеских отношениях.
Комната Фило показалась Мате очень симпатичной, хотя на его вкус здесь было чересчур чисто. Главное украшение ее составляли книги да еще сделанные из всякой всячины фигурки. Мате и прежде приходилось видеть подобные самоделки из корней, шишек и разной домашней дребедени: обрывков провода, пузырьков, пробок... Но эти привлекли его внимание по-новому.
Здесь не было ни зверушек, ни безымянных чудищ. Но даже не слишком искушенный в литературе человек мог бы сразу определить, что все это герои известных книг и пьес. Вот задумался, сидя на камне, длиннокудрый Гамлет. А вот развалился на пуфе завравшийся Хлестаков. Но особенно понравились Мате сделанные из древесного корня Дон-Кихот и Санчо Панса.
- Клянусь решетом Эратосфена, эта парочка определенно напоминает нас с вами.
- Пожалуй, - отозвался Фило, занятый приготовлениями к завтраку. - Мы и в самом деле чем-то похожи на прославленных героев Сервантеса. И, кстати сказать, не только внешне.
- Вот даже как!
- Во-первых, мы тоже чудаки. Во-вторых, странствуем по свету.
- В-третьих?
- В-третьих, несомненно оказываем влияние друг на друга.
- Что-то не помню, чтобы Дон-Кихот и Санчо Панса влияли друг на друга, - пробурчал Мате.
- Еще как влияли! Под конец каждый из них позаимствовал изрядную долю опыта и воззрений другого. Вполне естественно при таком долгом и тесном общении.
Шум и возня за дверью помешали Фило развить свою мысль. Он выглянул в прихожую и ахнул: Пенелопа и Клеопатра опрокинули стоявший на полу рюкзак Мате и с азартом гоняли его содержимое по паркету.
Мате, который тоже поспешил на место происшествия, воочию убедился, что отличить Клеопатру от Пенелопы не так уж трудно. Пойманная с поличным, Клеопатра царственно отвернулась и принялась как ни в чем не бывало вылизывать свои лапки, дескать, умываю руки. Пенелопа, напротив, вжала голову в плечи и виновато забилась в угол.
- Позор, позор и в третий раз позор! - произнес Фило тоном театрального трагика. - Пенелопа и Клеопатра, мне стыдно за вас! Что скажет наш уважаемый гость?
Но уважаемый гость ничего не сказал и принялся подбирать рассыпанные вещи. Фило помогал ему, самоотверженно ползая по полу. Вдруг глаза его расширились.
- Что это, Мате? - спросил он, недоуменно вертя в руках книгу в мягкой обложке.
- Как видите, книга об Омаре Хайяме.
- Ясно, - понимающе процедил Фило, быстро пробегая глазами страницы. Значит, сведения о математических трактатах и календарной реформе у вас отсюда?
- Да, - сказал Мате. - Глава шестая так и называется: "Обсерватория в Исфахане".
Фило посмотрел на него пристально: заодно не вспомнит ли Мате, как называется глава первая? Тот смущенно потер лоб.
- Первая... Гм! Представьте, забыл.
- Хотите, напомню? - предложил Фило, коварно улыбаясь. - Она называется "Поэт и ученый".
- Не может быть! - закричал Мате, вырывая у него книгу. - Как же я не заметил...
Мате выглядел таким пристыженным и несчастным, что у добросердечного филолога под ложечкой засосало. Он сочувственно дотронулся до костлявого плеча друга.
- Ничего не поделаешь, дорогой. От предубеждения до заблуждения - один шаг.
- Да, - покаянно закивал Мате, - всегда запоминал только то, что мне хотелось запомнить. Предубеждения делают нас слепыми.
- Это я и по себе знаю, - доверительно признался Фило. - С детства вбил себе в голову, что не способен к точным наукам. А между тем умудрялся ведь как-то сдавать экзамены! К тому же почти ничего не делая... Выходит, не так уж я туп. Попросту нашел удобную формулировку, позволяющую мне лоботрясничать: раз неспособный, так и стараться не стоит - все равно ничего не пойму!
В это время раздался пронзительный свист. Приятели вздрогнули.
- Похоже, нас с вами освистывают, - невесело пошутил Мате. - Кто бы это?
- Всего-навсего чайник, - пояснил Фило. - Между прочим, тоже член нашей семьи, и даже весьма уважаемый.
РЕШЕТО ЭРАТОСФЕНА
Фило пошел на кухню, позвякал там посудой и через некоторое время вернулся, неся на подносе два чайника, эмалированный и фарфоровый, покрытый вчетверо сложенной салфеткой.
-Люблю чай, - сказал он, внося поднос в комнату и ставя его на веселую красную табуретку. - А вы?
Мате, успевший уже водворить свои вещи на место, неопределенно пожал плечами.
- По лицу вижу, что равнодушны, - заключил Фило, - значит, не пробовали чая моей заварки.
Они сели за небольшой, аккуратно сервированный стол. Пенелопа и Клеопатра, которые сразу позабыли о своей провинности, умильно мурлыкая, терлись о ноги хозяина. Тот поставил перед ними на полу тарелку с мелко нарезанной колбасой, и кошки принялись за еду, деликатно подхватывая розовые кусочки свежими, как лепестки, язычками.
Осторожно наклоняя чайник, Фило наполнил стаканы дымящейся, золотисто-коричневой жидкостью.
- Вот как надо разливать чай! Ни одной чаинки в стакане. И заметьте: без помощи этого вашего пресловутого ситечка.
- Что еще за ситечко?
- Уж конечно не то, которое стащил Остап Бендер у вдовы Грицацуевой! Я имею в виду решето Эратосфена, которым вы клянетесь по всякому поводу. Кстати, давно хотел спросить, кто такой Эратосфен?
-Так вот вы о чем! - расхохотался Мате. - С вашего разрешения, Эратосфен Киренский - древнегреческий математик, живший примерно в третьем веке до нашей эры.
- Полно меня разыгрывать, - подмигнул Фило, - был бы Эратосфен математиком, не ходил бы он с ситом.
- Не с ситом, а с решетом.
- Какая разница! И то и другое - прибор для процеживания и просеивания. А что может просеивать математик? Не числа же, в самом деле!
- Отчего же! - возразил Мате, с наслаждением прихлебывая ароматный напиток. - Человек, просеивающий числа, никогда без работы не останется. Ведь чисел бесконечное множество!
- Допустим. Но какой смысл их просеивать?
- Надеюсь, вы все-таки не думаете, что Эратосфен просеивал числа сквозь обычное решето. Решетом Эратосфена называется придуманный им способ отыскивать среди натуральных чисел простые, то есть такие, которые делятся только на самих себя и на единицу.