Страница 61 из 80
Алукард снова растягивает губы в невеселой ухмылке.
— Я думал, это достаточно очевидно, полицейская. Его полное имя и звание — обегруппенфюрер СС и обергруппенфюрер СА, рейхсляйтер Рудольф Гесс.
***
За те несколько часов, что мы с Алукардом тренировались налаживать мысленную связь без непосредственного вызова собеседника, я попыталась выжать все, что могла, из не слишком настроенного на посторонние разговоры вампира. По его версии, почти ничего из того, что говорилось о Рудольфе Гессе в официальной истории, не соответствовало действительности.
Да, один из ближайших сподвижников Гитлера. Член НСДАП с момента основания, официальный заместитель фюрера. Умен, отважен, решителен, беспощаден к врагам Рейха. А вот начиная примерно с 1941 года история начинала отличаться. Скажем, знаменитый полет Гесса в Великобританию был совершен, конечно, по поручению и с ведома Гитлера. Встреча с лордом Гамильтоном была санкционирована на обеих верхах и должна была быть использована для подковерных переговоров о сепаратном мире.
Но все сложилось не так, как планировалось. На территории Великобритании Гесс попал в плен, это стало известно общественности, и ценность «человека номер два» в Германии как переговорщика упала до нуля.
Зато возросла его ценность как заложника. В результате план «Морской Лев» был свернут, а Германия не предпринимала практически никаких шагов против островной Британии до самого конца войны.
На Нюрнбергском процессе, в своем нацистком прошлом Гесс не раскаялся, заявив: «Я ни о чем не жалею». Несмотря на протесты советской стороны, требовавшей смертной казни, был приговорен к пожизненному заключению в крепости Шпандау.
А потом на сцену вышла организация «Хеллсинг». Точнее, она проползла под сценой, вышла непосредственно на руководство тюрьмы и начала какие-то переговоры непосредственно с Гессом.
— На совершенно никому не известную тему, да, — поверила я. Я вообще ужасно наивный человек, многие знают.
— Меня там не было, — спокойно парировал Алукард. — До рождения Интегры оставалось еще пара десятков лет, а ее предки не слишком мне доверяли. Ума, кстати, не приложу — почему. Так что большую часть двадцатого века я провел как в полусне.
Ясно было только то, что Гессу предложили некую сделку. Какой-то эксперимент, от которого он поначалу в жесткой форме отказался, но в конце шестидесятых, после резкого ухудшения здоровья, как видно, изменил свою позицию.
Эксперимент заключался в попытке радикального продления жизни человека путем введения ему модифицированного штамма вируса «лилит». Считалось, что он не приведет к превращению в упыря, а ограничится поддержанием организма в соответствующем тонусе. При удаче, это, разумеется, стало бы настоящей революцией — реальное, а не выдуманное бессмертие. Конечно, не для всех и по соответствующей цене и заслугам, но тем не менее.
Поначалу все шло гладко. После нескольких не вполне удачных попыток адаптации вируса к человеку (Алукард использовал оборот «немалые страдания»), дело, вроде бы, пошло на лад. Подопытный очевидно перестал старится, обследования и анализы показывали у девяностолетнего мужчины тонус и мышечные показатели сорокалетнего спортсмена. Уединенность места и отсутствие посетителей в Шпандау способствовали чистоте эксперимента.
А потом, в восьмидесятых, как-то пошли разговоры о том, что пора, наверное, помиловать всех оставшихся в живых нацистских преступников. Это никак не устраивало «Хеллсинг», поскольку публичная демонстрация помолодевшего Гесса произвела бы нежелательный эффект. Поэтому «узник Шпандау» быстренько совершил «самоубийство», на чем дело и заглохло. А над переправленным в Британию Гессом продолжили ставить эксперименты.
А потом он бежал. Стопятилетний старик, пусть и выглядящий куда младше, элементарно обманул охрану и скрылся, прихватив несколько особенно удачных штаммов «лилит». А через несколько лет начались те самые странные вспышки эпидемии, с которыми столкнулась уже наша группа.
— Очень, очень дальновидный поступок, — оценила я рассказ Алукарда. — Действия организации не вызывают ничего, кроме уважения.
— Сарказм — это прекрасно, — согласился он. — Но контрпродуктивно. Мы живем в реальности, где это уже произошло. Можно критиковать или не одобрять действия руководства, но это не будет иметь ни малейшего отношения к нынешней ситуации, где Руди уже руководит террористической организацией, угрожающей уничтожить Британию. Хотя, конечно, в том, что Интегре придется расхлебывать кашу, заваренную аж ее почтенным дедом, можно усмотреть определенный божий промысел.
— Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина, — понимающе сообщила я. — С детьми часто так. Плавали, знаем.
Алукард открыл рот. Потом закрыл. Откашлялся.
— Мы, похоже, заболтались. А время, между тем, не ждет. Мне пора.
Нам пора.
***
Странное это ощущение — находиться у кого-то в голове. Чувствуешь себя надутым гелием шариком, упруго бьющимся о стенки чужой черепной коробки, и только ахающим что-то неразборчивое своим писклявым голосом. Голова мутная — тело говорит мозгу, что спокойно лежит на минус каком-то этаже организации «Хеллсинг», на удобной кушетке в затемненном кабинете Интегры, но сознание-то не согласно! С его точки зрения, тело это с немалой скоростью перемещается сейчас по юго-восточному Лондону в направлении доков, и ищет сухогруз «The Еagle» с неизвестным портом приписки.
Город будто замер, затаился в предчувствии очередной вспышки бешенства. Движения на дорогах почти нет, в основном грузовые автомобили — это те работяги, кого хозяева смогли выгнать в рейсы, несмотря ни на что. В воздухе горькой отравой разлита неопределенность с металлическим привкусом страха. Небоскребы далекого Сити утопают в грязном тумане, и тоже выглядят заброшенными, выжидающими.
Лондон боится.
Сдержанные выступления пресс-служб правительства и министерства обороны никому не добавили оптимизма. Гладкие, лощеные мужчины в отличных костюмах говорили правильные, успокаивающие фразы, призывая не волноваться и не паниковать, заверяя, что компетентные органы ведут расследование деятельности террористической организации «Миллениум» и уже добились серьезных успехов в пресечении дальнейших нападений. Опасности для местных жителей, по их мнению, не было практически никакой.