Страница 55 из 80
И сваленные в кучи на перекрестках черные пакеты с мусором. И застывшие в плохих, изломанных позах тела людей на мостовой. В палисадниках, у домов, в канавах, в разбитых окнах, у фонарей. Оторванные руки, распахнутые рты, лужи черной в наваливающейся темноте крови. На улице звучат только наши шаги, да прерывистое дыхание «диких гусей». В остальном вокруг стоит полная тишина. Ни ветерка. Ни звука.
Ни шороха.
Где-то далеко, за шесть кварталов, со скрипом открывается дверь. В нормальной ситуации я ее вообще бы не услышала, но тут все было, как вы уже наверняка догадались, напрочь ненормальным. Это было похоже на насмешливое приглашение. Или на четкое указание своего присутствия. Эх, Владка, что же ты с собой сделала…
А вот и она. Моя подруга. Мой враг.
Половина лица испачкана, одежда кое-где порвана, с рук капает черное, жидкое, но правая, изуродованная, сторона все так же кривится в довольной усмешке.
— Триста четырнадцать. Число «пи». Люблю свою работу! — громко говорит Влада. Голос у нее изменился — стал глубже и грубее. А может, это мне кажется. Мир вокруг оплывает и течет. Темные тени вырастают из дверных проемов пустых и черных домов. На улице ни одного упыря. Легкий снежок продолжает кружиться в воздухе, тихо и невесомо опускаясь на грязную мостовую. Где-то за спиной все еще потрескивает угасающий, бесполезный огонь.
— Мне придется тебя остановить, как нарушившую принципы работы организации «Хеллсинг», — говорю в ответ я. Меня трясет. Это все Виктория, слабачка. Впечатлительная натура, и тело мне в наследство оставила никуда не годное.
— Что, серьезно? — удивляется Влада. Глаза у нее мерцают. По крайней мере, мне так кажется, да и Пип как-то странно моргает и трясет головой. — Это по какому такому приказу?
— Это по велению сердца, — отрезаю я. Алукард бы одобрил.
Влада гротескно хмурится. Левая половина ее лица, белая и неподвижная, неожиданно сморщивается.
— Как же так можно, дорогая? — мягко упрекает она меня. — Ты же знаешь, мы люди военные, живем по уставу. А там ничего про сердце нет.
Она опускает руку, в ней что-то поблескивает. Нож. Армейский британский штык-нож для штурмовой винтовки L85. Влада перехватывает мой взгляд.
— Не бойся, подруга, — говорит она, все с той же застывшей улыбкой. Еще немного, и та начнет трескаться и отваливаться с ее лица как штукатурка. — Я не собираюсь тебя убивать. Честное слово. Подранить, разве что… И то по обстоятельствам. Если вынудишь. Но никакой смерти. С кем мне тогда мотаться на задания, и учить уму-разуму? С этими идиотами, что ли? Как будто они мне ровня.
А вот это она зря сказала. Это можно использовать.
— Понимаешь, — говорю я, и подхожу еще чуть ближе. — Здесь ты крупно неправа.
— Да? — Влада крутит нож в руке, со скошенного лезвия срываются медленные, тягучие капли. — Это в чем, интересно? Просвети меня.
— Дело в том, — еще крошечный шажок, — что для тебя сейчас все люди делятся на тех, с которыми тебе приятно, и всех остальных. В первую группу вхожу только я. Поэтому ты мне ничего особенно страшного и не сможешь сделать. Как Джокер Бэтмену — «я не могу тебя убить, потому что это будет не весело». Понимаешь?
— Конечно, — соглашается Влада. — Джокер вообще мой любимый персонаж.
Ну еще бы, особенно сейчас. «Хочешь узнать, откуда у меня эти шрамы?»
Еще шаг.
— А у меня таких групп нет, — поясняю я. Мои руки на виду, пустые и открытые. — Я ко всем отношусь одинаково. Кроме, конечно, тех, кто съезжает с катушек и начинает убивать десятками и сотнями ни в чем не повинных людей. Этих приходится останавливать — любыми путями. Видишь? У тебя в отношении меня будет стопор, а у меня — наоборот. Поэтому ты проиграешь. Ферштейн?
Влада задумывается на несколько секунд.
— Может, ты и права, — решает она. — Но такая ситуация меня не устраивает, а рисковать я не могу. Поэтому придется все-таки нарушить слово, свернуть тебе голову, да и дело с концом. Извини, подруга.
В какую-то долю секунды она оказывается рядом, совсем близко, так, что я снова успеваю увидеть мертвый зеленый огонь внутри ее пустой глазницы, и еще торжествующую улыбку на красных губах, и какие-то брызги на обожженной щеке.
А в следующий момент с противным скрипучим звуком моя шея ломается.
И я умираю.
***
Многим кажется, что их жизнь течет как-то сама собой, а они — просто послушные полешки, плывущие по течению широкой и неторопливой реки. Другие считают, что в их жизни был некий резкий поворот, после которого все стало иначе. «Мир изменился. Я чувствую это в земле, в воде и во всех прочих субстанциях тоже чувствую», ну, вы помните.
Как ни странно, я не отношу себя ко второй группе. У меня жизнь шла по намеченному маршруту, как по хорошей асфальтовой дороге, никуда не сворачивая и не разветвляясь.
Проблема в том, что маршрут, похоже, был намечен кем-то другим.
После школы в поле зрения как-то сам собой вполз университет. Исторический факультет не обещал особых перспектив в жизни, но там было интересно. Историки, должна вам сказать, пьют как мало кто другой, особенно на выездах, приходилось соответствовать. Именно тогда я узнала, что «Ржавая подводная лодка» — это не только про наши Военно-морские силы. Полезный опыт. После выпуска собиралась сперва эмигрировать, но вместо этого ушла в аспирантуру — кушать очень хотелось, а в универе хотя бы платили стипендию.
А потом началась война.
Самое гадостное на войне — там убивают. Причем, как правило, непричастных. И вот в один не особенно прекрасный день я зашла после работы к родителям в гости, и увидела вместо дома большую воронку и много-много глиняной крошки. После чего посидела немножко на обломках калитки, вернулась домой, собрала вещи, да и записалась в один из батальонов ополчения.