Начало Водолея

Краны подавали и мыло, и пену, и воздух, и пар, и шампанское, и даже молоко...

Но сидеть в особняке, несмотря даже на суперсовременные кондиционеры, видеотехнику, компьютеры, не хотелось. Все это можно было увидеть в другом месте или вообразить себе. "Может быть, это тест на мещанство, - подумал Наш Герой, - или фантазию?" И он вспомнил рассказ, придуманный Борисом Моисеевым, где было сказано о таком вот острове. На нем жили престарелые, якобы исчезнувшие из жизни деятели большой политики.

Моисееву было положено фантазировать, дабы привлечь читателя, но в данном случае ведь материалы ни в какую газету не шли, однако Наш Герой настолько проникся невероятностью ситуации и вопросом: "Для чего все-таки они здесь?", что стал сбрасывать со счетов фантазии ответственного секретаря и приготовился к самому удивительному.

И, оставив в коттедже жену, взяв с собою собаку, он пошел осматривать этот странный остров.

Он шел недолго, и внимание его привлекло огромное здание, похожее на монастырь или замок. Вокруг которого высилась стена, у подножия которой была широкая заасфальтированная дорога. Наш Герой уже потому удивился, что, обойдя несколько раз это строение и стену, не обнаружил ни одного входа, ни одного окна. Как будто круглая скала была поставлена в центре острова.

Попасть в замок, так он решил, можно только на вертолете или с помощью подземного хода, и коль уж он попал сюда, то надо все исследовать. Ведь для чего-то ему послано это...

И тут же еще одна мысль кольнула Нашего Героя: за ним, вероятно, наблюдают, а раз не препятствуют гулять именно тут, то он будет делать то, что найдет нужным. И тотчас же другая: "А может быть, это все придумано специально, как кинопавильон?".

Пока он размышлял, стоя на пустынной - ни одного прохожего, ни одной машины, ни одного звука, кроме шелеста деревьев, - улице. Случилось некоторое превращение. В двух шагах от него стала вдруг разворачиваться стена замка, и в ней - на первый взгляд цельной - оказался проем, достаточный для того, чтобы в него могла пройти машина.

Наш Герой на этот раз не удивился, такое уже показывали в каком-то фильме, но вслед за этим, словно в отместку за его неудивление, ему пришлось удивиться дважды. Из проема в стене выползла огромная машина. Эта машина была советской, большой и черной, а именно - сто семнадцатым ЗИЛом, на которых в Москве еще несколько раз возили членов политбюро, а теперь в той же Москве на них ездят неизвестные пока по именам люди. В ЗИЛе были открыты окна, и, стоя рядом с машиной, Наш Герой не мог не узнать в ней старого, но благообразного человека, который сидел в машине на переднем сиденье рядом с водителем.

Писатель так удивился, что даже забыл про свою собаку.

Рядом с водителем сидел бывший Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета, лауреат всех известных премий и наград Леонид Ильич Брежнев. Рядом с ним, тоже на переднем сиденье Президент Советского Союза, но почему-то без пятна на голове.

Водителем у них был... - Ленин... Неужели его научили водить машину.

Меня ка-ани-овали, - объяснил водитель картавя, предвосхищая вопрос НГ. - Всех великих теперь можно восстанавливать, батенька.

И он прибавил скорость.

- Ни хрена себе, - сказал громко Наш Герой себе лично, потому что никого больше вокруг не было, и, отягощенный новыми мыслями и новым развитием сюжета, подхватив на руки собаку. Отправился обратно в роскошный особняк, в котором его давно уже ждала в молочной ванне его очаровательная избранница. Он был не уверен, что она знает, кто такой Брежнев, а тем более - Ленин, поэтому решил ей ни о чем не рассказывать. А про горбачевское пятно на голове она уж точно не знает.

С раннего утра до позднего вечера он несколько дней бродил по острову, смотрел, наблюдал, сопоставлял. И то, что он понял, вселило в него печаль. Быть может, его озарение и было ошибочным. Но он не мог отделаться от мысли, что все, что он видел на этом острове: и "летающие тарелки", и дома, и стада людей, и даже деревья - все это не излучало добро.

Это был Центр по переустройству мира.

А потом три дня он просидел в особняке, по городу больше не гулял и что-то писал в свою книжечку.

Его жена в эти дни куда-то ненадолго выходила, приносила фрукты, кормила его, ласкала и, в конце концов объявила, что пора отправляться обратно. Никакого бомболеро не было.

Наш Герой с готовностью захлопнул свою записную книжку, где он только что написал: "Очень соскучился по мамочке".

Глава 20. Встреча

Вот ты кличешь, где сестра Россия,

Где она, спокойная всегда?

Посмотри наверх, в созвездьи Змия

Загорелась новая звезда.

Н.Гумилев

В аэропорту Анкона, прилетев туда вечером и сидя с Винченцей в ресторане, потому что уже были закрыты дешевые бары и кафе, заказав непременное пиво, Наш Герой намеревался задать своей жене некоторые вопросы.

В этот самый момент отворилась дверь, и оба они увидели, что по ресторанному залу, направляясь именно к их столику, идет человек, которого Наш Герой узнал бы и в темноте. Узнал бы потому, что это был собственной персоной Нестеров, направленный сюда, за границу, как было написано в рапорте, для выяснения обстоятельств дела.

Наш Герой собрался уже было раскрыть рот, как вдруг подумал: "Ну и что?" - но в этот самый момент, когда Нестеров уже отодвинул стул, чтобы присесть за их столик, а Винченца, которая вообще не умела удивляться и все всегда принимала как должное. Сказала свое обычное: "Очень приятно", за столиком оказался еще какой-то неизвестно откуда взявшийся человек, и тут уже открыла рот Винченца, а не ее муж.

Присевший за их стол четвертым, не считая, собаки, был Морони.

- Друзья встречаются вновь, - сказал он пошлость. - Отлично, я тоже считаю, что перед тем, как разбрестись по своим странам и заняться новым витком борьбы друг с другом, надо бы нам самым дружеским образом выпить всем вместе пива или виски.

И тут же он крикнул в ресторанную пустоту, приглашая официанта.

Официант появился с подносом почти немедленно. К пиву он принес сушеных, в крупной соли омаров и маленькие бутерброды - брускетты. Все молчали, пока он расставлял снедь, а когда он ушел, Морони отхлебнул из тяжелой кружки пива первым.

- Нет ничего сладостней, чем сидеть и пить с вами. Мои милые враги. Вы уже побывали в сортире за пятнадцать рублей в пересчете на ваши деньги? То-то же, - сказал он Нестерову.

- А разве вы не поддерживаете доктрину дружбы между странами? - спросил его Нестеров мило и наивно, начиная, впрочем, не с пива, а с виски.

- А вы что, всерьез верите в эту доктрину? - отпарировал Морони, отводя рукой ресторанный светильник. - Я считал вас умнее, дорогой Нестеров. Разве что-нибудь изменилось, кроме того, разве, что мы стали более изощренными, а вы - более бедными, а следовательно, легковерными. Бедность, знаете ли, всегда ведет к сильной вере, но с вами ведь иначе нельзя.

Нестеров, ничего не отвечая, закурил и, глотая дым. Уставился на красивые самолеты за окном.

- Но не переживайте так, - снова обратился к нему Морони, - во всем виноваты не вы, а он. - И тут итальянец показал бокалом в сторону Нашего Героя.

- Отчего это? - равнодушно спросил писатель.

- Оттого, мой друг, что вам три столетия без перерыва долдонили о том, что вы инженеры человеческих душ. Вы и впрямь в это поверили. И построили все вместе проектик... довели страну до чертовщины. Между нами говоря, - тут Морони перешел на шепот, - ваш Солженицын - он же хуже Пугачева! А Зиновьев? Мама мия! Екатерина Вторая даром что плохо говорила по-русски, но ведь упекала их, сердечных, в Сибирь, понимала, что они своей фантазией измочалят страну. И ведь была права. Вспомните ее письма Вольтеру.

- А у вас что, нет писателей? - спросил Наш Герой привстав и делая легкое движение рукой по направлению к пиджаку Морони, который висел тут же на стуле.