Прилипалы

Помощников у Пенри насчитывалось десять, но только двое, Питер Мэджари и Тед Лоусон, были в курсе всех его дел, во всяком случае, многих из них. Мэджари, разработчик и исполнитель многих операций, зимой и летом, осенью и весной, ходил в длинной, с поясом шинели, которую он купил на какой-то распродаже армейской одежды. Говорил он чуть громче шепота, с легким акцентом. За этот акцент его частенько принимали за славянина, хотя был он немцем, а его родители, родом из Швабии, в тридцатых годах эмигрировали в Нью-Браунфелс, штат Техас, да так и не удосужились выучить английский. Однако при необходимости Мэджари без труда переходил на техасский гнусавый выговор.

Тед Лоусон, второй ближайший помощник Пенри, крупный, широкоплечий мужчина с чуть переваливающейся походкой, постоянно улыбался, а если смеялся, то обязательно громко и заразительно. Он полагал, что именно этого ждут от человека его комплекции. Правда, будь у него выбор, Лоусон предпочел бы работать в одиночку, но денег это не приносило, а потому Лоусон делал для других то, что им требовалось. Что именно, не имело значения, потому что Лоусон всегда знал, к кому надобно обратиться.

Фирма «Уолтер Пенри и помощники, инк.» оперировала на грани закона, впрочем, никогда не переходя ее, поскольку Уолтер Пенри нутром чуял, где кончается закон и начинается беззаконие. Не зря же он защитил диплом по данному предмету в университете Айовы в тысяча девятьсот сорок третьем году. Впрочем, сразу применить полученные знания на практике ему не довелось, поскольку он поступил в ФБР, избежав тем самым тягот армейской жизни и получив возможность честно послужить стране, получая за это приличное вознаграждение.

В пятьдесят четвертом году Пенри вышел в отставку с безупречным послужным списком. Своим начальникам он заявил, что хочет открыть собственное дело, но истинная причина состояла в другом: он занялся промышленным шпионажем для одной фирмы, производящей косметику, и за два месяца заработал больше, чем получил на службе за два года.

Используя эти деньги как стартовый капитал, Пенри создал компанию со штаб-квартирой в Вашингтоне и отделением в Лос-Анджелесе. Последнее поначалу располагалось в его квартире и состояло из одной сотрудницы: его жены. Теперь-то его домашний телефон не указывался в городском справочнике, но его жена по-прежнему снимала трубку со словами: «Уолтер Пенри и помощники».

Пенри с самого начала знал, чем он намерен заниматься. Различным организациям приходилось совершать малоприятные деяния, и Пенри дал понять, что он готов их выполнить, ежели возникнет такая необходимость. К примеру, как-то в феврале он провел целый день в Далласе, увольняя все руководство электронной фирмы, в то время как президент, основатель и владелец контрольного пакета акций этой фирмы сыграл труса, загорая на пляже в Сапфир-Бич.

Не чурался Пенри и мира политики, работая на обе партии. Тут его сферой являлись расследования, позволяющие получить информацию, которая многим казалась давно утерянной. Его усилиями три потенциальных министра, два демократа и один республиканец, не были приведены к присяге. В другой раз он представил информацию, перекрывшую одному из кандидатов дорогу в Верховный суд.

Из всех клиентов своим фаворитом Пенри полагал толстого старика, который сейчас сидел перед ним, расправляясь с тарелкой куриного мяса и блюдечком тертого сыра. Причин любить старика у Пенри было несколько, не последняя состояла в том, что старик обеспечивал его едва ли не самым большим объемом работы, исправно оплачивая все счета, но главная заключалась в другом: Пенри полагал, что умом и способностью реально смотреть на вещи старик ни в чем не уступал ему самому. Наверное, Пенри удивился бы, узнав, что старик считает его простоватым, но, с другой стороны, он зачислял в эту категорию едва ли не всех.

Родился старик первого января тысяча девятисотого года и частенько заявлял, что проводит как текущий век, так и все тысячелетие. Весил он около трехсот фунтов, приходящихся главным образом на жир, при росте пять футов и одиннадцать дюймов. Родился он на зерновой ферме неподалеку от Хатчинсона, штат Канзас, и с детства ему запомнились разговоры о деньгах, вернее, об их отсутствии. Отец его не только выращивал пшеницу и кукурузу, но и все время пытался приумножить свой капитал, участвуя в различных рискованных проектах. А уж экономического пророка из Арканзаса «Монету» Харви, который, кстати, умер совершенно разоренным, он просто боготворил. И даже дал своему сыну прозвище пророка, так что толстый старик прошел по жизни как Койн[4] Кенсингтон.

Хотя формально его образование оборвалось в восьмом классе, Кенсингтон все еще считал себя студентом, и именно это слово писал в графе «занятие», если этого требовал предлагаемый к заполнению документ. Работать он начал на маленьком кооперативном элеваторе, где меньше чем за неделю овладел двойным счетом, то есть ведением двух бухгалтерских книг. В шестнадцать лет стал кассиром в Торгово-Фермерском банке Хатчинсона. Банку пришлось ждать, пока Койну исполнится двадцать один год, прежде чем его допустили к работе с чеками.

В тысяча девятьсот двадцать третьем году Койна избрали президентом банка, самым молодым в штате и, возможно, в стране. Не прошло и года, как он решил, что полностью овладел ведением банковских операций на уровне штата, а потому подал прошение об отставке. Двумя месяцами позже он стоял на одной из улиц лондонского Сити, у двери под вывеской с тремя золочеными желудями. Глубоко вдохнув, он открыл дверь и заявил первому человеку, встретившемуся ему в вестибюле:

— Я Койн Кенсингтон из Канзаса и приехал сюда учиться тому, как делать деньги.

После часового разговора и внимательного изучения пяти рекомендательных писем, которые Кенсингтон привез от нью-йоркских и чикагских банкиров, которым приходилось вести с ним дела, старший партнер лондонского торгового банка предложил Кенсингтону работу с жалованьем пятнадцать шиллингов в неделю.

— Но это всего лишь три с половиной доллара, — удивился Кенсингтон.

— Не только, мистер Кенсингтон, — последовал ответ.

— А что же еще?

— Это ваш первый урок.

Через три года торговый банк послал Кенсингтона в Нью-Йорк приглядывать за своими довольно-таки внушительными инвестициями.

— За день до отъезда в Нью-Йорк, — любил потом рассказывать Кенсингтон, — три старших партнера пригласили меня к себе. «Вы едете ненадолго», — сказал один. «На два года, — добавил второй. — Возможно, на три». «Да, на три», — подтвердил первый. Потом они помолчали, пристально гладя на меня. «Внимательно следите за ситуацией», — наконец прервал молчание один из них. «М-м-м-м-м», — промычал другой, что означало: иначе хуже будет. На все это я ответил: «Разумеется», — и мы расстались довольные друг другом.

— Что ж, к тому времени я уже многое знал о деньгах, — обычно продолжал он. — Не хочу хвалиться, но едва ли два десятка человек во всем мире могли потягаться со мной знаниями. И последующие три года я зарабатывал им деньги на нью-йоркской бирже. Много денег. Затем двадцать девятого июля я отправил им зашифрованную телеграмму в три слова: «Выходим из игры». Что ж, они согласились, и их доходы выросли еще больше. В конце августа я послал им еще одну телеграмму, на этот раз из четырех слов: «Рекомендую максимум коротких позиций.»[5] На этот раз они ко мне не прислушались. Ума им, конечно, хватало, но для того, чтобы закрывать контракты, когда на бирже господствуют прямо противоположные настроения, ставить на катастрофу, когда все надеются на светлое будущее, идти против надежд миллионов, для этого требуются шестое чувство и железные нервы. Что ж, и лондонские банкиры таковыми не обладали, хотя, повторяю, они были не глупее других. Поэтому я подал заявление об уходе с работы, а сам потратил все свои деньги, до последнего цента, на закрытие контрактов. Вы знаете, что потом произошло.[6] К декабрю двадцать девятого года я стал миллионером, причем не бумажным. А мне еще не было и тридцати лет.

4

От английского coin — монета.

5

На языке биржи это означает закрытие фьючерных контрактов.

6

Речь идет о крахе нью-йоркской биржи, который положил начало Великой депрессии.