Страница 136 из 143
Ималда подошла к телефону и стала поочередно подключать к розетке провода, пока наконец не услышала в трубке непрерывный гудок. Набрала номер.
— Алло! Нельзя ли позвать доктора Оситиса?
— Он на курсах в Симферополе.
— Спасибо.
Сухонькая сгорбленная старушка… Ежедневно она приходит с миской картошки, политой жирным соусом, и пожилой уже сын бежит за ней, как собачонка, потом оба усаживаются в парке, и он съедает содержимое миски в один присест. После смерти сына она продолжала приносить еду, убежденная, что его прячут в отделении и не позволяют с ним встретиться.
Человек, который целыми днями раскачивается, как маятник.
Эпилептик в конвульсиях, с кровавой пеной на губах.
Нет!
А дед с портрета не сводит с нее взгляда — глаза как два клинка.
Все, решено!
Открывает ящик комода и переодевается в линялый бесформенный джемпер, перешитое платье матери и старую нейлоновую куртку.
Берет мешок и отправляется в подвал.
Приносит в мешке ружье, кладет его на стол, пытается вспомнить, как заряжал его брат. Взводит курки и пощелкивает ими.
Достает из привязанного к ружью мешочка два патрона, вставляет в патронник, взводит курки, заворачивает ружье в многослойную папиросную бумагу и в нескольких местах перевязывает яркой ленточкой. Улыбается — чем не подарок!
Выходит из дому и звонит из автомата.
— Извините, нельзя ли позвать…
— Нет, еще не пришел с работы.
Она идет неторопливо, разглядывая улицу.
В парке напротив «Ореанды» сталкивается с контрабасистом — тот спешит на работу.
— Привет! — кричит он и удивляется, заметив ее странное облаченье.
— Одолжи пятьдесят копеек…
— Мелочи нет — держи рубль! Чао!
— Я ведь не верну!
— Посмей только!
Ну теперь она будет кутить напропалую!
В магазине кулинарии в уголке шипит кофейный автомат.
— Кофе и наполеон… — просит Ималда.
Она стоит у высокого, на одной ноге, столика, смотрит на спешащих, озабоченных прохожих за окном, пьет кофе. Кофе ароматный, наполеон рассыпчатый… Может, его испек Мартыньш?..
Женщины за прилавком перешептываются:
— Неужто дочка Алды — очень похожа…
Ладно, думайте, что хотите, а мне пора.
Снова телефон–автомат. Настенный, словно в прозрачном пузыре.
— Простите, нельзя ли позвать…
— Он приехал, мне в окно видно… Отпирает гараж…
— Тогда с вашего позволения я позвоню минут через десять.
Дед именно так и сказал бы — «с вашего позволения» — он был настоящий интеллигент.
Вот и дом.
Вот и этаж.
Вот и дверь. Табличка «Роман Р. Рауса».
Мягкий звук колокольчика внутри квартиры. Сначала Ималда отрывает клок бумаги у конца стволов, потом вокруг спуска.
Дверь открывает массивная женщина с массивными серьгами.
— Могу ли я повидать Романа Романовича? — сладким голосом спрашивает Ималда.
— По какому делу?
— Меня просили ему передать…
— Оставьте! Я его жена.
— Мне сказали передать прямо в руки.
— Рома! — женщина кричит куда–то в глубь квартиры, Ималда ее уже не интересует, и она исчезает за дверью справа, оставив девушку в коридоре, по стенам которого развешаны разные старинные безделушки.
Выходит Рауса — в стеганом халате, из–под него видны пижамные брюки. С газетой в руке.
Смотрит на Ималду и замечает дула стволов.
Но поздно — раздается выстрел.
Рауса изгибается и падает.
Ималда опускает ружье и стреляет еще раз — из пола выскакивают мелкие щепки.
Она закрывает за собой дверь и выходит на лестницу.
Уже на улице замечает, что с пальца правой руки капает кровь и прикладывает палец ко рту.
В начале сентября директору комиссионного магазина хозяйственных и спортивных товаров позвонил коллега из Таллинна.
Они познакомились и подружились в те времена, когда широко практиковались коллективные поездки по обмену опытом с подведением итогов в социалистическом соревновании. Поездки обычно завершались одинаково: по нескольку раз пересчитав на перроне своих гостей, хозяева запихивали их в вагон и облегченно вздыхали: наконец–то эти пьянчуги в поезде — стоят возле окон и машут подаренными им на прощанье букетами цветов.
Организаторы подобных мероприятий под конец обычно чувствовали себя совершенно измочаленными, им уже не доставало фантазии показать гостям что–нибудь более оригинальное. Почетные грамоты — как правило, их хватало на всех — в поездках по саунам да на яхтах поистрепывались, дома их увлажняли и гладили через газету. При этом приговаривали: «На будущий год махнем к литовцам!»
А отъехавшие, едва придя в себя и в вагоне–ресторане промочив горло холодным пивом, тут же принимались за создание комиссии и распределение обязанностей: «Ты отвечаешь за встречу гостей, ты — за транспорт, а ты, лапушка, позаботишься о развлечениях. И не возражайте! А то будете иметь дело со мной! Это уже дело чести! Не хватало осрамиться, ведь литовцы никогда не были жлобами!» Справедливости ради нужно заметить, что уж в скупости–то нельзя было обвинить ни одного из организаторов сборищ, а уровень определяла лишь изощренность фантазии.
Ущерб, причиняемый здоровью от таких встреч, частично компенсировался установлением личных контактов, которые потом поддерживались круглый год: так, если кому–то требовался прицеп к «Жигулям» или японский видеомагнитофон, а в Риге такого товара не имелось, то жаждущий подобной вещи обзванивал иногородних коллег, после чего получал указание вылететь самолетом в Минск, Кишинев или в другой город, где и становился счастливым обладателем желаемого дефицита.
— Послушай… — таллиннский коллега говорил с характерным эстонским акцентом, — я тебя просто извещаю — вдруг тебе пригодится информация… У меня тут два дня работал один обэхээсник из Москвы… Да, обэхээсник — предъявил такие документы. Сегодня он звонил насчет билетов — хочет лететь в Ригу, вот я и решил тебе позвонить. Ты меня понимаешь?.. Как вообще дела? Как супруга?
— Что ему надо, этому обэхээснику?
— Вроде бы ничего. Копался в документах. Потребовал все за последние три года. Я выделил ему стол у бухгалтеров, чтобы был на глазах, но мы так ничего и не поняли — что–то понавыписывал, только неясно, что именно. Утверждать не могу, но кажется, адреса комитетов — тех, что сдавали повторно. Подскочи как–нибудь на машине, а? Посидим хорошенько!
— Надо, конечно, проветриться, а то все работа да работа, даже в голове гудит… Спасибо, что позвонил!
— Ну так что?
— Я тебе сообщу дня за два. Мне обещали привезти угрей.
— О, прихвати с собой!
— Договорились! Как только привезут, отдам закоптить и сразу звоню тебе! До свидания!
Закончив разговор, директор комиссионного магазина хозяйственных и спортивных товаров принялся ходить по кабинету из угла в угол, разворачиваясь словно пловец в бассейне. Раз, два, три, четыре, пять — кругом! Кабинет был крохотный, находился на первом этаже, на окнах были решетки, как и в других помещениях магазина, окна которых выходили во двор. Но на сей раз именно из–за решеток собственный кабинет казался директору одиночной камерой. Директор не чувствовал себя безгрешным, ибо на такой должности, и нельзя быть ангелом, но считал, что ничего крупного или уголовно наказуемого за ним не числится.
Часы… Если в самом деле ищут часы, то он чист как стеклышко. Может, оценщицы заварили какую–то кашу?.. Пусть тогда сами и расхлебывают! Гораздо неприятнее будет, если начнутся расспросы про синтезаторы и электроорганы — цены на них директор определял сам, но и тут дела далеки от какой–либо уголовщины; начальство за подобное в худшем случае только «укажет», выскажет «предупреждение» или вынесет «выговор». Выговор в конце концов хлеба не просит! Перебьемся!
Нет, как будто ничто не угрожает, но вот неведение и ожидание — это противно, сплошная игра на нервах! Теперь сиди тут как дурак и жди, хотя намечено столько дел помимо работы!
Москвич заявился сразу же после обеденного перерыва. Это был молодой парень, симпатичный и застенчивый — последнее совсем не типично для столичных людей, приезжающих в провинцию.