Третья женщина

Комната безмолвствовала. Время остановилось для нее; тонкий овал лица бледным пятном вырисовывался во мраке. Ни шороха в тишине; стих шепот тумана за окнами дома. Далекие огоньки мерцающей сетью покрыли улицы Лондона. Челси-Саут, словно туманный остров, погрузился в бескрайнюю темноту ночи.

Джудит спала.

В ее мечтах проносились отряды рыцарей, короли посылали полки на битву. Со скрежетом скрещивались мечи; свистели стрелы; над морем железных шеломов реяли гордые штандарты. Неслись звуки боевых труб, и над зубчатыми стенами замка взметывались копья, украшенные яркими вымпелами. Прекрасные дамы роняли причудливо расшитые платки к ногам рыцарей, и удар гонга возвещал о начале турнира. История прошлая и современная, заговоры и падения трона проходили перед глазами под перезвон церковных колоколов.

Закрытый двор королевского замка, где краски испанских шелков затмевают английское кружево. Окруженная нарядной толпой, Джудит Рейли провожает эсквайра Морхауза, готового выехать из подъемных ворот, как когда-то юный Айвенго навстречу богатству и славе. Волшебная страна грез окружила девушку, нежившуюся в белоснежных простынях. Прелестная мечтательница, которая не желает пробуждаться среди мрака и сырости унылейшего из миров. Лишенного красок и радости. Счастья.

Однако она проснулась.

Какая-то сила разбила чары, оборвала путешествие в страну грез. Крадучись, едва уловимо, зловещее нечто вторглось в волшебный рай. Неразличимое вначале, как далекий шелест или плач ребенка в чаще. Пенистый вал, обрушившийся на прибрежные скалы.

Совсем тихо вначале.

Звук нарастал, прорывая барьер подсознания, сокрушая вдребезги сны о блистательных рыцарях и принцессах. Словно пушечное ядро разметало стены комнаты, взорвав воздух осколками боли и страдания.

Ледяным сквозняком проползший по спине ужас…

Открыв глаза, Джудит приподнялась на постели. Мужественные рыцари, величественные замки остались по ту сторону пропасти. Ее окружала непроглядная темнота. Напряженный слух пытался отыскать причину, вырвавшую ее из сна.

Тревожно забилось сердце, когда мрак вновь всколыхнула потревоженная тишина. Джудит с трепетом почувствовала, как ее обволакивает пелена звука. Сомнений не было.

Где-то плакала женщина.

Тихий, грудной голос, полный боли; слова неразличимы, соединенные в протяжный глухой стон. Джудит тряхнула головой, пытаясь прогнать звук, но тщетно. Комната пропиталась им, словно дымом. Едким, удушающим. Всхлипывания не умолкали, нарастая: казалось, их источник находится совсем рядом — за стеной. Окно, угол — и вот она, стена за изголовьем. Плач становился сильнее; мир раскалывался, исторгая из вселенной чувств остальные звуки.

Неприятно пересохло во рту, язык непослушно царапал нёбо. Словно потревоженный зверек билось сердце. Что делать? Невидимая женщина продолжала плакать. Пронизывающий, зловещий звук, истончавший нервы. Джудит зажала руками уши, чтобы не слышать; однако безмолвный мрак, поглотивший комнату, был еще отвратительнее. Почти бессознательно она попыталась спрятать голову под подушку. Не было сил подняться, выбежать в коридор за помощью. Неужели никто в доме не слышит этот жуткий стон? Кто-то обязан слышать!

Внезапно, как по волшебству — Джудит не уловила момент, когда это случилось, — рыдания смолкли. Нисходя до едва различимых всхлипов, плач сменился жалобным шепотом и бормотаниями, затихшими, когда Джудит, недоумевающая и ошеломленная, приподнялась на кровати. Наступившая тишина ужасала не меньше, чем зловещие звуки, предшествовавшие ей. Женщина — была ли то несчастная в верхних покоях? — перестала плакать.

Дрожа всем телом, Джудит откинулась на подушки, подтянула одеяло к подбородку. Ужас держал сердце влажными, цепкими пальцами. Ощущение беспомощности нагнетала пришедшая на смену возбуждению неподвижность. Она стиснула зубы, пытаясь унять неприятную дрожь. Угрюмая тишина… о Боже! Что происходит в доме, если живое существо обречено рыданием изливать безысходность?

Вновь, помимо воли, в памяти возникло прелестное лицо, отразившееся в темном стекле возле входа. Может быть, это была она? Оливия Морхауз? Но его уверения…

«…поверьте, без посторонней помощи она не может спуститься по лестнице…»

Слова, образы, ужасающие предположения лавиной проносились в мозгу, бесчувственные к рождаемой ими боли. Как несправедливо устроен мир, если прекрасный вечер обречен на такое завершение…

Внезапно, перестав дрожать, она насторожилась. Отвратительное, отупляющее ощущение нового, большего страха червем проползло по спине. На губах замер готовый сорваться крик. Кто-то или что-то стояло возле кровати. Непонятный шорох, движение встревожили ее? Или всего лишь шелест ветра за стеной? Медленно, едва осмеливаясь дышать, Джудит выглянула из-под спасительного одеяла. Повернула голову, отыскивая глазами источник шума.

И словно заглянула на дно адской бездны. На нее смотрел призрак. Жуткое, невероятное видение. Вскрик, начавшийся в горле и готовый слететь воплем ужаса, прервался, остановленный стремительным взмахом руки, которая зажала ей рот и отбросила обратно на подушку. Глядя перед собой расширившимися глазами, Джудит не сделала даже попытки сопротивляться. Страх отнял последние силы. Тонкое, бледное лицо над ее изголовьем, болезненно озаряемое высоко поднятой свечой, принадлежало женщине, которая встретила ее на пороге дома.

Рука, зажимавшая рот, была теплой и влажной. Джудит не шевелилась, лишь глаза мерцали, излучая крик боли и ужаса. Прекрасное, странно застывшее лицо гостьи приблизилось; длинные черные волосы заплясали в призрачном освещении. Широкие, полные губы раскрылись. Словно сквозь туман донеслись слова:

«…не сделаю тебе ничего плохого… только не позволяли им убить меня…»

Прекрасное лицо принадлежало безумице. Об этом говорили глаза. Их обжигающая пронзительность. И лишенный живых интонаций, бесцветный голос.

«Они убьют… если никто их не остановит. Они больше никогда не услышат ее…»

Бледная маска почти касалась лица Джудит. В огромных зрачках плясали безумные огоньки, ожившие в свечном пламени.

Беспамятство, такое желанное, не приходило — напрасно Джудит молила о нем. Кошмар продолжался.

«…ты была в Ковент-Гардене в тот вечер? — тихий, мелодичный голос, поражающий странным отсутствием интонаций, зазвенел в ушах Джудит. — Помнишь ариозо Лакме…[14] ты должна была слышать ее… ты прекрасна… прекрасна, но ты умрешь… красота смертна, как и уродство…»

Безжалостная рука сдавила горло. Джудит встрепенулась, открывая глаза: дремавший инстинкт вырвался из оков испуга. Она попыталась перекатиться, подтянуть колени, чтобы ударить безумное лицо, искаженное тихим, радостным смехом. Пальцы призрака обрели невероятную мощь, словно тисками сжав горло. Комната, мерцающий сумрак, бледная свеча закружились в беспорядочном танце, клонясь и опрокидываясь навстречу стремительно надвигавшемуся беспамятству.

«…нет-нет, не бойся… только не позволяй им убить меня, как это было с ней… Обещай мне…»

С поразительной быстротой рука отпустила горло. Послышался неясный звук, шепот, и пламя свечи погасло. Комната погрузилась в темноту, и стал отчетливо слышен шум шагов в коридоре. Не испытывая ничего, кроме радости избавления, Джудит скатилась по противоположную сторону кровати; приникла к стене, укрываясь от призрачной гостьи.

Стук в дверь заставил затрепетать в надежде сердце, однако ужасы ночи еще не кончились. Властный голос Джеффри Морхауза требовал отворить. Но если он находился за дверью… куда могла скрыться женщина? Он должен был встретить ее, и в этом случае дверь была бы открыта…

Не обращая внимания на окружающий беспорядок, Джудит подбежала к двери, сдвинула засов и столкнулась лицом к лицу с хозяином дома, одетым в парчовый халат поверх полосатой пижамы. Казалось невероятным, что она не бросилась ему в объятия — таким облегчением было видеть его. Тайна и ужас продолжали витать в воздухе даже после ухода полночной гостьи. Куда она могла скрыться? В комнате не осталось никаких следов ее пребывания.

14

«Лакме» — опера французского композитора Лео Делиба (1893, Париж, первая премьера).