Не уходи

— То есть?

— Врать не буду, скажу, как думаю. — Я предполагал услышать что-то подобное. Бездоказательно, но убедительно. — Профессор сошелся с Ларисой Медынич, из компании. Девушке двадцать шесть, умна, приятно выглядит. Разбирается в лабораторных тонкостях, долго и накоротке общается с профессором. Последнее время он все больше времени с ней проводил. Не исключено, что повторения опытов — из той же оперы. Как в Тюмень с ней съездил, так и пропал. Вернулся на неделю позже, работу перепоручил Олежеку, а сам…

— Вы его терпеть не можете?

— Это само собой. Раздражало, как этот старый пень перед молодкой крутится. А она… даже не пойму, в чем дело, век у нас такой меркантильный, что ли. Виляла задом не краснея. Знаете, сейчас даже хорошему спецу трудно найти место без протекции, она девка настырная, наверное, через него продвинуться хотела. У Короткова все карты на руках. И денег уйма. Почему бы ей его не использовать?

— Я так понимаю, вам она от ворот поворот…

— Ну знаете! — Он запунцовел, выругался матерно, но костерить девушку перестал. — Знаете, может, Коротков и вправду ей понравился. Тоже ведь редкая сука.

Ненадолго его отвлек телефон. Но положив трубку, он тотчас вернулся к прежней теме:

— Они смылись куда подальше. Его давно в Канаду приглашали, год как, после этого к нему секретаря приставили. Чтоб и вправду не утек. А он хорош, может, с ее помощью решил улизнуть, — усмехнулся, глянув на меня. — Два сапога пара.

Я напомнил ему про молодую жену Короткова и дочь от первого брака. Дочери как раз столько, сколько Ларисе, да и похожи они чем-то. Если в Канаду собрался, зачем покупал золото, раз знал, что металлы дешевеют?

Андрей Семенович пожал плечами: «Мало ли что, рынки не поймешь, сейчас туда, завтра обратно. Экономика в стагнации, у нас человек его потенциала выше установленной спонсором планки не прыгнет. А там еще можно заработать на черный день».

Он не сомневался в причинах финансирования. Да, руководство нашло изящный выход — уйти на десять лет из виду, а потом вернуться — когда народ перебесится и снова железной руки запросит. У нас ведь как — сперва подавай свободы, а потом все вспоминают о колбасе по два двадцать. Демократия быстро приедается, да ею одной и не наешься. А другого не подают. А народ искать не будет, пусть за него ищет его божок, надо только выбрать того, что речистей. Разочароваться в выборе и жаждать прежних времен. Десять лет как раз уйдет на это. И как выйдут прежние правители из коконов, их на руках в хоромы внесут. И еще лет десять все будет по-прежнему.

Он говорил без злобы, с внутренним надломом. Не веря и не надеясь. От своей боли устав. Я хотел спросить у него еще кое о чем, но передумал, — глаза собеседника потухли, сам он съежился. Будто все выплеснул. Всю накопленную черноту. И снова не полегчало.

Я попрощался, тряхнул безвольную руку и вышел. У лифта обернулся, Андрей Семенович стоял у двери, глядя на меня. Глаза его поблескивали.

— «Карман» этот снаружи можно как-то обнаружить? — спросил я. Он покачал головой. Ни обнаружить, ни раскрыть, пока сам не откроется.

Лифт распахнул металлическое нутро, а я остался стоять, пошел пешком.

Хотелось позвонить Женьке, но я испугался, что она снова не поймет, поехал без предупреждения. Позвонил, открыла, и замерли на пороге. Слова улетучились.

— Не ждала, проходи. Есть будешь? — Я кивнул. — Что нового?

Когда-то я отвечал на такие вопросы взахлеб, делясь всем, позже рассказывал самое ей интересное. Я прошел на кухню. Молча следил за ее движениями, не слишком уверенными, не зная, как и что ей сказать. И она не знает. Вот и молчим.

— Суп будешь? — не выдержала она.

— Я пообедал. В «Кормушке». Помнишь, мы ходили туда после дежурства? — Она кивнула раньше, чем я закончил фразу. Улыбнулась уголками губ.

— Я поняла. Знаешь, а я ведь утром тебя ждала, ты когда позвонил, я думала все равно примчишься, ведь ты хотел этого, правда? — Я перевел дыхание, кивнул, стало легче. — Я так и поняла, ждала. А сейчас, думала, уже не придешь.

— Я не мог не прийти. Мне тебя не хватало.

— Мне тоже… знаешь, я даже подумала… — Наш диалог разорвал телефон, вернее, Женино молчание в него. Положила сотовый на стол, тут же убрала.

Мне вспомнилась беседа с Андреем Семеновичем, решительным и категоричным. Мать говорила, мой отец — из таких. Выкладывают свои суждения монолитами вокруг себя. Надежная защита и опора, стена, за которой можно укрыться. Матери ее не хватило, чтоб удержать меня. Как и всякая крепость, эта не выдержала осады изнутри.

— Ты что-то нашел? — произнесла Женька. Я пожал плечами, но взгляд ее был настойчив. Пересказал доводы Андрея Семеновича, пристально глядя ей в глаза. Она сперва держалась стойко, потом не выдержала, вздрогнула, села за стол, взяла меня за руку.

— О Ларисе я знаю. Прости, что не сказала тебе сразу. Думала, это так, временное, само пройдет. Ведь у нас было что-то общее, что-то, что нас вместе удерживало. Это потом, когда од звонил из Тюмени и врал, поняла, что уже ничего не изменишь, что ушел навсегда, что я теперь одна, надо начинать жить заново. — Слова ее обгоняли друг друга. Она смотрела мне в глаза, я вроде и пытался встретиться с ней взглядом, и не мог. — Мне надо было все сразу сказать, чтоб и ты не искал его и не надеялся. Но я думала, я все равно уверяла себя, что это не так, что он ушел просто потому, что ему нужно меня не видеть какое-то время. Пока Владислав не позвонил и не сказал, что Лариса тоже пропала.

— Когда? — едва не выкрикнул я. Она потупилась.

— Вчера вечером. Помнишь?

— А сегодня, сейчас, тоже он звонил? И что сказал? — она сжалась.

— Не дави на меня, — беспомощно, едва слышно вымолвила. — Телефон полицейские все еще не засекли, карту тоже, предполагают, что они где-то здесь, но затаились на время. Влад сказал, чтоб я заявления не подавала, оно только повредит. Они сами…

— Что сами? Найдут, приволокут силком? Да зачем он им теперь, когда первые результаты есть, установка работает…

— Значит, нужен. Влад сказал…

— Да мало ли что он сказал. — Мне стало не по себе. Женька маленькая, беспомощная, смотрела на меня, съежившись на стуле. Ладонь ее замерла на столе, чуть подрагивая. Я коснулся ее пальцами, осторожно накрыл. Женя вздрогнула, отдернула руку.

— Не хочу, не хочу всего этого. Как же все так получилось? Почему я… — произнесла чуть слышно.

Потом Женя немного успокоилась, поднялась со стула. Тут я осознал, что так и не смог обнять ее. Не решился. Она это почувствовала, подошла к окну, открыла. Спросила, буду ли курить. Я ответил, что нет, не сейчас. И задал вопрос:

— Жень, скажи откровенно, почему он согласился тогда? — голос мой сорвался, но она все поняла. Долго молчала, потом ответила:

— Сейчас не знаю. Он что-то видел во мне, я надеюсь, что-то важное… не могу сказать что. И мне с ним было легче, чем с другими. Не надо было притворяться, что люблю, Стасу этого не требовалось, нам хватало того, что между нами было. Мы как-то просто сошлись, мне было спокойно с ним. — Она вздохнула. — Я и сейчас желаю ему… нет, не желаю, не хочу, чтоб его нашел Влад.

Я спросил про разлучницу. Да, она видела ее пару раз, однажды говорила. Девчонка, хоть и не намного моложе ее самой, но выглядит как школьница. Смотрит в рот Стасу, ловит каждое слово, он с ней, как с дочерью. Уточнила: «Знаешь, даже мысли не возникло, что у них что-то может сложиться. Не те отношения, не понимаю, как они вообще смогли заняться сексом. Есть моменты, которые терпишь, чтоб иметь все остальное. А у них… нет, не представляю даже сейчас, что у них что-то есть. Как будто он все еще в лаборатории, только задерживается». Она посмотрела на меня, устало, моля о пощаде, но поняла, что меня уже не остановить.

— Когда муж пропал, почему ты его родичам не позвонила?

— Кому? Брат неделю назад выписался из больницы, гипертонический криз чуть не доконал, его мама… ей же глубоко за восемьдесят, куда там. Не могла я беспокоить и не думаю, что Стас стал бы.