Страница 14 из 26
Чернота, почувствовав свою чуть ли не безграничную силу, разорвало белое пятно на части, а затем просто сожрало его, поглотило, всосало в себя, лишив единственного конкурента дееспособности.
Так и человеческая ненависть жестоко пожирает все непонятное и необоснованное.... Как глупо.... Как опрометчиво...
Затем во сне я оказался в лесу вместе со своими давними друзьями. Теперь сон казался мне довольно приятным, если бы вдруг не появившиеся зомби. Они жрали моих друзей, я кричал от страха, не в силах что-либо предпринять. Потом, видя кровь и смерть, я сам захотел есть. Подойдя к уцелевшему товарищу, который смотрел на меня, умоляя о помощи, я схватил его за голову и вгрызся зубами в его шею. Кровь хлынула фонтаном, но это лишь добавило мне азарта. Я помог ему, помог умереть, утолив свой голод...
Я проснулся от ужасных ощущений. В районе живота что-то неприятно бурлило, заставляя мое затуманенное сознание метаться в поисках возможных догадок происходящего.
Темно, но полная Луна разгоняла мрак на том пяточке леса, где я располагался. Проказница-ночь незаметно подкралась ко мне, и прикрыла мягкой рукой сладкого сна. Да вот только сновидение было, мягко сказать, не очень. Да и не спал я уже много-много лет. Странно все это...
После встречи с людьми во мне все еще полыхала ярость, а сон про пятна только подлил масла в огонь. Я вдруг осознал истину, истину того, что в каком бы ты не был обществе, ты не должен ему противостоять или отличаться от него. Иначе, ты не жилец...
Этот урок я усвоил...
На отлично...
Неприятное чувство в животе все больше усиливалось, и я вдруг понял, что просто хочу есть. Это была обычная потребность зомби. Мозг, раздраженный произошедшим, отказывался работать. Я его не виню, тем более после того, что ему пришлось сегодня пережить...
На самом деле я благодарен всем событиям - они открыли мои зрячие, но все еще не видящие глаза.
Я не добряк, отнюдь нет...
Справа от меня что-то звонко пискнуло. Я принял сидячее положение и посмотрел в сторону раздавшегося снова звука. На сырой земле сидела и грызла кукую-то семечку большая крыса. Она совершенно не боялась сидящего рядом мертвеца и это меня немного смутило. Наверное, так наивно выглядел и я несколько часов назад перед людьми, надеясь на их милость. Уголки моих губ поползли вверх, удивляясь тупости этого создания.
Я положил измученную болезнью руку на мокрую после утреннего дождя землю и зверек, бросив недоеденную семечку, принялся нюхать мою конечность в поисках опасности. Осознав, что там безопасно, крыса залезла на ладонь. Я поднес ее к лицу и принялся визуально изучать.
Глупое животное, в этом жестоком и беспощадном мире нельзя никому доверять.
С этой мыслью я сильно сжал ладонь в кулак и убил невинное создание.
"Я не готов умереть от голода, чтобы жила ты..." - подумалось вдруг в моей голове, и я вонзил свои гнилые остатки зубов и маленькое тельце зверька...
Вкусно!
КУКУШКИНО ГНЕЗДО
1
Старое, местами мятое и погнутое, ведро из оцинкованной стали громко ударилось о воду и медленно исчезло в ней. Через несколько мгновений веревка натянулась и я, набрав полную грудь воздуха и напевая что-то ужасно заезженное, принялся крутить ворот, извлекая еще дореволюционное ведро из ведавшего виды колодца, деревянные крепления которого, страшно скрипели и сыпали крошкой при каждом вращении барабана.
Отстегивая тяжелую бадью, облился. Тихо, почти про себя выругался по поводу случившегося недоразумения и, поменяв руки, не спеша, стараясь больше не проронить ни капли драгоценной влаги, побрел в старую хибарку, к которой упруго вела истоптанная мной же тропка со всеми знакомыми ухабами и трещинами.
Небо хмурилось, всем свои грозным видом показывая, что не намеренно более терпеть вечно радостное солнце, которое в данный момент стыдливо скрылось за широкой спиной темно-серой пелены возмущенных такой несправедливостью туч. Поднялся холодный ветер. Зашелестели кроны дальнего леса, раскинувшегося прямо на горизонте, а я, подначиваемый нарастающей непогодой, левой рукой поправлял местами дырявую и пахнущую несвежестью фуфайку и мерно ускорял шаг, желая быстрее попасть в дом - к огню.
Дождь застал меня у самого порога. Он пошел внезапно, резко, одним сплошным потоком - стеной - как будто кто-то сверху - большой и бесконечно могущественный - простым движением руки включил гигантский душ. Но мне это уже было безразлично, так как я, с ведром мужественно преодолев черту, гармонично влился в теплую домашнюю среду.
Оставив верхнюю одежду и сосуд с водой в предбаннике, я вошел в кухню и громко вопросил:
- Мать! Мать, все нормально?
Ответа не последовало. Так всегда бывает, честно говоря, я к этому уже привык. Подойдя к прямоугольной буржуйке, местами съеденной неумолимой ржавчиной, кочергой открыл чугунную дверцу и заглянул внутрь. Жар ударил прямо в лицо, я сощурился, но мужественно продолжал смотреть во чрево печи, пытаясь понять, просит ли оно новой жертвы в виде дров. Да. И не просто просит - требует! Идеально ровное поленце почти прогорело, оставив после себя лишь горстку серой сажи и кучку ярко-красных углей, которые нарочито пытались выпасть за пределы печи. Запихнув их подальше, я положил сверху еще одно поленце и едва-едва приоткрыл поддувало. Уже через пару секунд внутри послышался шум разгорающегося пламени. С каждой секундой оно становилось все сильнее, вот раздался первый треск и я, удовлетворенный своей работой, встал, вымыл руки в рукомойнике и проследовал в спальню, где, видимо, наслаждался сладким сном последний дорогой мне человек - моя мама.
Дверь тихонько скрипнула, впуская меня и робкий луч света в скромную по размерам опочивальню. Худое, измученное болезнью тело неподвижно лежало под красным пледом, который я заботливо накинул на мать около часа назад.
Ни звука...
Ни движения...
Ничего...
Только грудь нервно и очень слабо, словно нехотя, вздымается, давая мне понять, что близкий человек все еще со мной.
Я вздохнул с облегчением и уже пятился назад, в кухню, как мать вдруг заворочалась, развернулась ко мне своим ужасно худым, с обвисшими мышцами, лицом, и спросила, с трудом открывая глаза, сиплым голосом:
- Митя? Это ты?
- Да, да, мама! - услышав столь жалобный голос, я неосознанно сделал инстинктивный шаг к кровати. - Сейчас ужинать будем, скоро уже, ты главное не напрягайся. Лучше скажи: чего на этот раз хочешь отведать?
Мать открыла глаза, почти бездумно посмотрела на меня.
- Ничего не хочу! - капризно ответила она. - Я одного желаю, чтобы ты убрался отсюда и не портил себе жизнь, ухаживая за мной. И мне заодно!
Она зашлась нестерпимым кашлем, а я сказал суровым голосом:
- Никуда я отсюда не уйду, не брошу тебя на произвол судьбы, ты больна и тебе нужна помощь. На кой я тебя оставлю, а?
- Да, да я больна, неизлечимо больна и ты прекрасно знаешь это, поэтому не надо тратить время и...
Невозможно слушать...
- Ой, все! - в сердцах воскликнул я и покинул комнату. - Сейчас ужинать будем. - Крикнул, уже практически находясь на кухне.
Мать что-то пыталась кричать мне в ответ, но я и не подумал слушать ее эгоистичный вздор.
2
Моя мать больна, больна неизлечимой болезнью, которая съедает ее изнутри. За последние несколько месяцев и без того не полная мать похудела на двадцать с лишним килограмм и теперь представляла собой скелет, туго обтянутый дряблой, изрядно постаревшей кожей, всюду покрытой какими-то жуткими коричневыми пятнами и кровоточащими язвами. Ее лицо покрылась морщинами, половина некогда густых и пышных волос выпали, лицевые мышцы обвисли, словно у восковой статуи, которую безжалостно поставили на палящее солнце, а еще при правильно попадании света на ее лицо, глаза приобретали форму черных дыр, отчего вид у нее становился неприятный и пугающий. Мумия, уж простите за такое сравнение...