Страница 95 из 117
Но и при таких, экзотических, по европейским понятиям, отношениях в экономике, юридически Россия всегда основывалась на римском праве, импортированном, вместе с православием, из Византии. Правда, с некоторыми поправками на местные условия. Священности и неприкосновенности собственности до манифеста 17 октября 1905 г., можно сказать, не было, так как царь был «хозяин земли русской». Рюриковичи — по праву, Годуновы и Романовы — «по договору». Но публичность собственности была всегда.
Посткоммунистическая Россия в юридическом смысле представляет собой «смесь бульдога с носорогом». Потому как в системе современного права цивилизованные нормы капиталистического общества пориионно впускаются и встраиваются в юридическую систему, сложившуюся в хрущевско-брежневские времена. В 1960-е годы вопрос о собственности не стоял, так как было только два вида собственности: государственная и личная. Колхозно-кооперативную можно не рассматривать, так как она полностью регламентировалась государством, и последнее делало с ней что хотело.
Юридический прорыв 1993 г., закрепляющий конституционно захват власти «группой поддержки» Ельцина, на мой взгляд, в отличие от посткоммунистических государств Восточной Европы, совершенно сознательно обошел в Конституции вопрос о священности, неприкосновенности и, главное, публичности собственности, так как эта конституция должна была обслужить процесс перехода государственной собственности в частные руки той же «группы поддержки».
Все корпоративные войны и процессы «передела собственности», которыми так богата история России последнего десятилетия, являются именно результатом конституционного забвения публичности собственности.
В Европе, да и в дореволюционной России, купеческий класс, в большинстве своем, вырастал из среды протестантов и староверов, где труд считался служением Богу, нажитая собственность — божьей наградой за труд, а наслаждение богатством и роскошь — грехом. Честность была обязательным условием деловых отношений, так как те были частью божьего служения. С момента перестройки основной движущей силой возрождавшегося капитализма в России были цеховики и комсомольские кооператоры. И те и другие, воспитанные как воинствующие атеисты, видели в бизнесе только наживу, а в честных деловых отношениях признак «лоха». Обман партнера (даже не контрагента) стал доблестью и поводом для гордости.
Егор Гайдар легализовал цеховиков, срочно нуждаясь в поддерживающем его социальном слое в борьбе против «красных директоров», которые, несмотря на его усилия, все-таки его одолели к лету 1992 г. Но вместе с цеховиками в бизнес проникли и «окормляющие» их рэкетиры, окончательно исказившие деловую этику страны. Банкирский лохотрон и финансовые пирамиды определяли климат для бизнеса, и только кризис 1998 г. привел к передаче экономической власти в стране от финансовой олигархии к крупной промышленной буржуазии, среди которой, как это ни странно, оказался большой процент верующих людей. Но и они поставлены в условия, которые ярко выражены польской поговоркой «Кшешь быть как врона, каркай як вона».
В послекризисное время промышленность России в основном очистилась от «случайного» элемента, что привело к созданию крупных холдингов в большинстве отраслей промышленности. Правда, этот процесс совпал со стремлением власти к большей собираемости налогов, которые с крупных холдингов взимаются значительно легче, чем с тысяч мелких предприятий.
Сложившаяся крупная буржуазия — владельцы заводов, газет и пароходов, уже осознали, что прозрачность бизнеса выгодна и ведет к повышению рыночной капитализации их компаний. Но видят они ее пока только как прозрачность бухгалтерии, а не собственности. И весь этот процесс ориентирован на требования западных кредитных организаций.
Если бы собственность в стране была по Конституции священна, неприкосновенна и публична, то не было бы и той чехарды, неразберихи и откровенных преступлений с частными реестрами акционеров.
Пока же на каждое необходимое и рациональное действие в этом направлении депутаты Госдумы и стоящие за ними заинтересованные лица находят свои противодействия, при которых непрозрачность собственности — питательный бульон для присвоения еще не доделенной государственной собственности. В ответ на принятые еще при Горбачеве нормы об именных акциях предприятий вводится разрешение размещать в иностранных банках анонимные депозитарные расписки вместо акций. Иностранцам публичность акций не помеха, особенно если капитал «чистый». Но западным «наркобаронам» и нашим чиновникам есть прямой смысл прятаться за анонимностью АДР, которые таким образом становятся прачечной для денег неизвестного происхождения.
Необходимость режима публичности собственности назрела настолько, что его отсутствие стало тормозом для развития экономики страны. Должны быть отдельные статьи прямого действия в Конституции России, фиксирующие, что собственность священна, неприкосновенна и публична. Должен быть и единый государственный реестр собственности, открытый для всех, так как собственность и ее владелец не есть коммерческая, государственная или иная тайна. Публичность собственности покончит с ее недооце-ненностью, потому как тайное всегда дешевле явного. Пока собственность не публична, ее покупка схожа со скупкой краденого.
Наконец, публичность собственности есть режим ее естественного (обычного) и юридического существования, в чем обе ветви человеческого права непротиворечивы.
Москва, 2003 г.
Экзит-план по-русски
«Секретарь обкома выписал мать из деревни к себе на ПМЖ. Та, осмотрев его пятикомнатные хоромы и городе, мебеля, хрустали, заскучала и забилась на кухню. Он отвез ес на свою обкомовскую дачу, решив, что та привыкла к земле и в городе скучает. Но и там мамаша, осмотрев поместье, забилась в сторожку и молчит. Он ее спрашипает.
— Мама, тебе что, у меня не нравится?
— Нравится, — отвечает, — но боязно.
— А чего бояться? Власть же наша, советская.
— Ой, сынок, красные-то как придут, так все и отнимут».
Инвестиции в экономику градуируются по степени риска возврата средств и получения прибыли. То есть, риск потерять деньги обязательно должен компенсироваться повышенным размером прибыли, иначе инвестиции утекут в менее рискованные вложения, которые, хотя дают и меньший процент прибыли на вложенный капитал, но более предсказуемы и надежны. Выход из инвестиций — экзит-план — есть неотъемлемая часть каждого приличного бизнес-плана. Это справедливо как для инвестиций внутренних, так и внешних. Для стратегических, портфельных и прочих инвесторов. Смысл инвестиций — прибыль, нажива и терять свои деньги не хочет никто.
В так называемом «цивилизованном» мире наиболее гарантированные инвестиции — в государственные обязательства. Правительство США имеет сумасшедший долг свыше $500 миллиардов. Однако его облигации пользуются повышенным спросом только потому, что правительство этой страны за 200-летнюю историю еще никого не окинуло».
Инвестиции в российскую экономику до сих пор по определению венчурные. Поэтому именно в России,
точнее еще в СССР, на «угаре перестройки» нарождающимися русскими бизнесменами была изобретена новая юридическая дефиниция — «политический форс-мажор». Это когда к классическому списку «неодолимой силы» стали добавлять «а также запретительные акты и действия государственной власти», что у западных партнеров встретило полное понимание и одобрение.
«Вот так, вот так…
Живет Америка с Европой
Вот так, вот так…
Ну, а у нас все через…
тернии к звездам».