Страница 130 из 142
— А я возражаю. И буду голосовать против, — сказал Шишкин. — Одно дело — юридическая реабилитация граждан, этим занимаются соответствующие инстанции. И совсем другое дело — вопрос о партийности. Тут нельзя решать механически… Я ставлю вопрос прямо: выполнила ли Косихина боевое задание? Не выполнила. Даже не пыталась выполнить. Проявила ли она личный героизм? Не проявила — просто сидела сложа ручки и подтирала за немецкими оккупантами. А может, и хуже… Отсюда и делаем вывод: достойна ли Косихина того, чтобы ей возвращать партийный билет? Мое мнение — недостойна, нет никаких оснований…
Шишкин говорил горячо, даже страстно.
Его речь — Егор Алексеевич не мог не заметить этого — произвела впечатление на остальных членов бюро, настроившихся было на обычную и, увы, не лишенную формализма процедуру «разного». И вдруг — такое неожиданное заострение вопроса.
Кроме того (это тоже не укрылось от глаз Терентьева) впечатлило и другое. Та дерзость, нескрываемая и даже показная, с которой Шишкин стал возражать первому секретарю, не дав тому высказать свое мнение до конца. Члены бюро переговаривались вполголоса — сосед с соседом…
— Что ж, будем голосовать, — сказал Егор Алексеевич. — В порядке поступления предложений. Кто за то, чтобы восстановить товарища Косихину Марию Федоровну в рядах Коммунистической партии Советского Союза?
И сам поднял руку.
Поднял руку Баюнин. Все-таки именно он проводил по этому делу проверку, ему были известны все подробности и, вполне возможно, даже такие подробности, которые он не имел служебного права оглашать. И уже по личной осмотрительности он, чекист, получивший назначение в самое недавнее время — он все равно не рискнул бы голосовать против предложения первого секретаря райкома. Тем более что он был вполне согласен с этим предложением.
На самом дальнем конце стола подняла руку Лида Лызлова, секретарь райкома комсомола, тоже член бюро. Серьезная девочка.
— Так… Кто против?
Василий Михайлович Шишкин. Два, три… Шесть. Большинство.
— Товарищ Косихина, — сказал Терентьев, обращаясь ко все еще стоящей женщине, — бюро райкома не сочло возможным удовлетворить вашу просьбу.
Лицо ее было по-прежнему невозмутимо, ясно и кротко.
— Но за вами остается право подать заявление о приеме в партию на общих основаниях. Заново, — добавил он, помолчав. — До свидания, Мария Федоровна.
Еще с лета пошла молва, что Терентьев уходит. Вернее, что «его уходят», — есть такое не очень ладное, но точное по сути выражение.
Старались, конечно, и найти этому объяснения, причины. Разное говорили. Что, мол, просто засиделся на своем посту Егор Алексеевич — ведь вот уже почти четырнадцать лет работает он в Усть-Лыже, а последние шесть верховодит в районе. И вроде бы это противопоказано для любого руководящего товарища: иссякает боевитость, притупляется зрение, слишком сживается человек с окружающими его людьми, засасывает его обстановка.
Поговаривали также о том, что есть у кого-то зуб на Терентьева в обкоме. Не угодил, не тотчас послушался, проявил строптивость. И вот именно эта строптивость характера и подвела его под монастырь…
Между тем другие утверждали, что вовсе наоборот — не в строптивости грех, а в мягкости, коей имеется излишек у Егора Алексеевича Терентьева. Хотя эта мягкость и хороша для людей, да не всегда полезна для дела: ведь одним лишь добрым словом не многого добьешься.
Так что о предстоящем уходе первого секретаря говорили совершенно разное и подчас прямо противоположное.
Зато никаких сомнений не вызывала другая сторона вопроса: кто же его заменит на этом посту? Об этом тоже шла молва, и тут все догадки сходились на одном: Василий Михайлович Шишкин, нынешний второй секретарь.
И хотя не шибко ликовали по этому поводу в Усть-Лыже, но все данные тут вроде бы работали на Василия Михайловича. Он и гораздо моложе Терентьева, а нынче молодым предпочтение. Он и в Ленинграде учился, получил там диплом с отличием, да еще и после не поленился продолжить заочное образование, и вот уже у него появился на лацкане голубой ромбик с раскрытой книгой, поплавком называется. А у Егора Алексеевича поплавка нету. И если было известно, что на Терентьева в обкоме имеется «зуб», то у Васи Шишкина — это уж точно — там «рука».
Вообще совершенно непостижимо уму, где, почему и каким образом рождаются на свет и сразу становятся всеобщим достоянием подобные разговоры и слухи. Но они появляются — и тут уж с ними нет никакого сладу, и не будет им ни конца ни края, покуда не произойдет одно из двух: либо они оправдаются, либо нет. Ведь слух — предмет бесплотный. Бывает, что от этого слуха вмиг ничего не останется — лопнет он, как мыльный пузырь, и потом только посмеиваются люди, головами качают. Но бывает, что так оно и случается, как говорили, как предсказывали, как судачили заранее. Тогда-то и припоминается старинная мудрость: нет дыма без огня…
Еще у слухов имеется то всем известное свойство, что в последний черед они доходят до тех, кого непосредственно касаются. Как муж про гулящую жену либо жена про изменщика-мужа узнают последними, когда все, кроме них, уже знают, — так и здесь, в совершенно другой области, на самый последок доходит слух до того человека, которого должны попереть с должности, а чуть раньше — до того, который на его место сядет.
Короче говоря, не миновали эти слухи и ушей Егора Алексеевича Терентьева.
А сам он не мог не заметить, что и Василий Михайлович Шишкин тоже осведомлен.
И он видел, что члены бюро райкома тоже не глухи к расхожим новостям.
И вот — сегодняшнее голосование…
Нет, Егор Алексеевич вовсе не считал, что по любому и каждому вопросу бюро должно обязательно иметь единодушное мнение и все как один должны поднимать руку, когда поднимает руку первый секретарь. И даже нет ничего зазорного и тревожного, если разойдутся во мнениях по тому или иному поводу два коммуниста — первый и второй секретари. И наверное, это не единственный в истории случай, когда два человека, два ответственных деятеля, работающие бок о бок, не смогли найти общего языка, не сумели поладить друг с другом — ну, словом, не сработались. И в конце концов можно было бы только сожалеть о том, что один из этих двоих не старается соблюсти хотя бы внешние приличия, не хочет или не умеет быть корректным…
Но это заседание бюро, на котором среди других дел обсуждалось заявление наборщицы Косихиной, было последним накануне районной партийной конференции.
Как и положено в таких случаях, на конференцию прибыл представитель обкома. И не кто-нибудь, а Геннадий Павлович Вокуев.
Это многих удивило. Ведь было известно, что Вокуев, второй секретарь обкома, ведал вопросами промышленности, а тут — Усть-Лыжа, самый что ни на есть сельскохозяйственный район. Но тут же вспомнили о разведочной скважине, забуренной в Скудном Материке, и это сразу заставило по-иному оценить данный факт; вот, оказывается, какое серьезное значение придается этой одинокой буровой!..
Впрочем, конференции сейчас шли по всей республике — сезон, и, может быть, просто не хватило полномочных представителей, не хватило секретарей обкома на каждый район, все в разгоне и в запарке, и вот Геннадию Павловичу пришлось ехать именно в Усть-Лыжу.
А может быть…
И снова, уже в зале конференции и в кулуарах — всяких там коридорах, туалетах, — заговорили потихоньку о вероятных переменах, поскольку слух обрел новую пищу: сам Вокуев приехал…
Все зорко присматривались к тому, как они там ведут себя, за столом президиума — секретарь обкома и Егор Алексеевич Терентьев, закончивший свой отчетный доклад и теперь снова севший рядом с Вокуевым.
Однако ничего такого особенного не замечалось. Геннадий Павлович слушал ораторов, делал пометки в блокноте, изредка наклонялся к Терентьеву, о чем-то спрашивал, а тот ему отвечал. Наклонялся он и в другую сторону — к председательствующему, а вел сейчас заседание Лобанов, глава Советской власти в районе. А чуть дальше сидел Василий Михайлович Шишкин, тоже слушал, как выступают.