Страница 106 из 142
— Нет, не уловлю, — насторожился Иван.
— Зря. — Катях хитро сощурился. — Ведь если б ты не сидел тут, как гвоздь в ямке, тебя, может, на войне бы убили. Там таких, длинных, издаля щелкали. Знаешь, погиб смертью храбрых в бою за Советскую Родину… А так — отсиделся ты тут, в тенечке. Всю заваруху пересидел. И живой вышел.
— Девушка, — окликнул Иван появившуюся в поле зрения мамашу.
Катях одобрительно кивнул.
— Сколько с меня?
Она вырвала из блокнота листок, положила на стол.
Иван полез в бумажник, пальцы его подрагивали.
— А может, еще посидим? — предложил Катях. — Далеко еще ехать.
— Пошел ты, знаешь куда… — сказал Иван.
И, выждав, покуда отойдет официантка, уточнил — куда именно.
Поезд прибыл в Москву назавтра в полдень.
Иван никогда еще не бывал в столице, не видал Москвы. Он только однажды приблизился к ней, но состав протолкнули окольным путем, по Окружной дороге, притом ночью, и хотя Иван в ту ночь не спал, он все равно ничего не увидел. Он увидел лишь сизое зарево вполнеба: его бесконечно долго огибал поезд…
И вот он впервые в жизни приехал в Москву.
Сейчас же за воротцами перрона к нему кинулись шустрые ребята, вертящие ключи на цепочках, они хватали его за рукава, предлагали наперебой:
— На Киевский?
— Белорусский вокзал…
— Кому на Павелецкий?
Душу Ивана обволокло теплом. Ему это было приятно: ведь человеку, впервые попавшему в столицу, у которого нет тут ни родии, ни знакомых и которого тут некому встретить, — ему не может не быть приятно, когда ему кто-то оказывает внимание, дает ему понять, что он здесь желанный гость.
— До Курского, отец? — подскочил к нему парень с ключом на цепочке. — За червонец.
Но Иван не польстился на дешевизну, хотя ему и надо было именно на Курский — компостировать билет, ему ведь предстояло ехать дальше.
У него был свой план, составленный заранее, еще в дороге и даже задолго до этой дороги. Он не хотел вот так — с вокзала на вокзал. Ведь он впервые за всю свою жизнь приехал в Москву.
Иван заметил вывеску камеры хранения, стал в хвост, сбагрил свой чемодан, получил квитанцию и уж тогда — совсем налегке — двинулся вниз по ступенькам широкой привокзальной лестницы.
Перед ним еще был проулок, уставленный газетными киосками, табачными ларьками, кондитерскими палатками, будками чистильщиков, лотками мороженщиц, тележками с газированной водой, и у всех этих соблазнов, которыми начиналась Москва, уже толпились пассажиры, только что сошедшие с поезда.
Но там, чуть дальше, проулок обрывался, выметываясь на простор широкой и кипучей площади, и с каждым шагом, который приближал Ивана к этой площади, сердце его стучало все напористей, все торжественней и гулче…
Он уже догадывался, что это — Красная площадь.
И, выйдя на площадь, он даже немного загордился оттого, что так безошибочно, никого не расспрашивая, сам это определил.
Ему сразу бросились в глаза эти знаменитые, знакомые по картинкам островерхие башни. Высоченная белокаменная башня со шпилем, увенчанным то ли звездой, то ли гербом, вся разукрашенная, стрельчатая, а на стрелах были позлащенные шары. А за ней виднелась еще одна белокаменная башня, столь же высокая, и на ее вершине тоже горела в солнечных лучах звезда. А чуть поближе, левее первой башни, была еще одна башня, но невысокая, не самая главная, на ней был резной флюгер и огромные часы с хитроумной цифирью.
Иван удивился немного, он-то помнил, что часы, полуночный звон которых передают по радио, — они прежде находились на самой главной башне, а теперь почему-то перекочевали на меньшую. И еще он никак не мог обнаружить Кремлевской стены с ее зубцами — вместо этой стены поперек площади тянулась гранитная эстакада, и по верху эстакады медленно полз электрический поезд, а под ней, сквозь туннель, неслись автомобили.
А перво-наперво он нигде не видел Мавзолея.
И вообще, что-то тут было не совсем так, как запомнилось ему по картинкам. Может, перестроили, переделали?
Надо бы все же спросить у знающих людей.
И в этом не было особой трудности, поскольку вокруг Ивана кишмя кишел народ, а одна девушка — худенькая такая, на сбитых каблучках, с ридикюлем под мышкой — уже несколько раз обошла вокруг него, покуда он тут стоял размышляя, и вот сейчас она поглядела на него, улыбнулась, показав редкие зубки, — довольно милая девушка.
— Я извиняюсь, — обратился к ней Иван и тоже улыбнулся. — Мне вот надо на Красную площадь, да что-то сразу не соображу…
— А вы приезжий? — спросила девушка, подойдя к нему совсем близко.
— Приезжий, никогда еще не бывал… — сознался Иван.
— А вас как зовут? — Девушка взяла Ивана под руку, проводить, что ли, решила.
— Да к чему? — Иван прямо-таки растрогался, совсем обалдел от подобного внимания и гостеприимства. — Мне бы только…
Но девушка вдруг выдернула свою руку из-под его локтя, юркнула в сторону и исчезла так стремительно, что Иван даже глазом моргнуть не успел.
А вместо девушки перед ним вырос плотногрудый милиционер в портупее, в фуражке с кокардой, в малиновых погонах.
— Вам что, гражданин? Заблудились? — спросил он, ощупывая Ивана, его личность и его одежду внимательным взглядом.
— Да вот… на Красную площадь мне надо, — объяснил Иван.
— Вы с какого поезда?
— Пятьдесят первого.
— Документик позвольте. Паспорт.
Иван полез в карман, достал оттуда свой новый и безупречный, никакими лишними штампами не запятнанный паспорт, протянул милиционеру. Его это не очень обескуражило, поскольку Иван Еремеев за всю свою последнюю жизнь привык к порядку и строгости. Он не стал возражать. Пусть читает.
Милиционер внимательно изучил Иванов паспорт, захлопнул, вернул Ивану, вздохнул отчего-то, отдал ему честь, переспросил вежливо:
— На Красную площадь, значит?
— Да.
— Пожалуйста. — И указал рукой. — Вот метро, с другой стороны вход.
— Спасибо, — поблагодарил Иван.
И потопал, куда ему было указано. Хотя вообще-то он имел намерение пройтись по Москве пешком. Но он как-то не решился сразу пренебречь милицейским советом. Тем более что побывать в метро ему было необходимо — это он тоже для себя запланировал.
С эскалатором он совладал без особого труда, хотя и наслышан был, что это вовсе не просто для новичка, что сделать первый шаг на движущуюся лестницу вроде бы так же нелегко, как совершить первый самостоятельный шаг по земле, — а он решительно шагнул на вынырнувшую из-под пола ступеньку и поехал, и поплыл. Мимо замелькали круглые фонари.
Но когда эта лестница иссякла, ушла под пол, и он сделал несколько шагов уже по незыблемой тверди, когда он очутился на подземной станции «Комсомольская-кольцевая», — вот тут-то Иван и остолбенел на месте, сжался весь от робости и потрясения, ахнул едва ли не вслух…
Все вокруг было из белого как снег мрамора с голубыми нежными прожилками. И под ногами у него тоже был мрамор. А потолок, сводчатый, как в божьем храме, был покрыт золоченой лепниной, и золото это было не тусклое, а совсем новое, жирное. Промеж золотых обводов на потолке были огромные картины, написанные не красками, а выложенные из разноцветных камешков вроде мозаики, и на этих картинах, опять же как в божьем храме, были изображены какие-то старинные герои в окружении воинства с хоругвями и копьями.
Вообще все тут было настолько прекрасно и торжественно, и все вокруг внушало такое благоговение, что этот подземный зал походил на музей — точь-в-точь музей, хотя Ивану Еремееву никогда не приходилось бывать в музеях, но он имел о них некоторое представление. И совсем как в музее, в этом залитом светом зале стояла группа людишек с задранными головами, а одна немолодая дамочка в пенсне, экскурсовод наверное, рассказывала им, объясняла что и как. Людишки слушали ее, разинув рты, и только иногда недовольно оглядывались, когда в этот зал, то справа, то слева, как черти из преисподней, с диким и неприличным воем врывались поезда подземки, — за этими поездами им трудно было расслышать объяснения знающей дамочки.