Городок

Под шумок исчез и Мурашка. Когда гости прощались, было поздно. О неприятном разговоре никто больше не вспоминал. Поговорили о погоде, о японских зонтах, появившихся в магазине, и, как только убедились, что штаны у деда Макара немного обсохли, распрощались с милой Тамарой Ивановной, которая вышла их проводить.

Галина Андреевна довела деда Макара до самого дома. Дорогой они шутили по поводу подмоченных штанов, но ни слова не было сказано о случившемся. Оба старательно обходили эту тему. Галина Андреевна на прощание сказала:

— С юбилеем вас, Макар Иваныч, спите спокойно. Пусть вам приснятся золотые ангелы.

— Так же и вам,— кивал дед. — Вы уж извините, милейшая Галина Андреевна, что я вас не провожаю. Я сегодня устал...

— Крепче будете спать, — сказала она.

Галина Андреевна постояла мгновение, неясная мысль шевельнулась и пропала навсегда. Это потом, когда что-то случается, мы начинаем придавать последним услышанным словам непомерно большое значение. Она тоже вспомнила это, произнесенное про усталость. Чувствовал ли он или просто было сказано походя — кто теперь скажет...

Она дождалась, когда у деда загорится свет в окошечке, и направилась к себе.

В эту ночь Галина Андреевна спала неспокойно. Несколько раз просыпалась и забылась лишь под самое утро. Проснулась на рассвете от тяжкого и неожиданного предчувствия, поразившего ее в самый момент пробуждения.

Тут же в панике торопливо оделась, вовсе не понимая, что с ней происходит. Не умылась, едва подобрала волосы пучком и побежала к домику деда Макара. Еще до того как постучалась, уже знала, что ей никто не ответит. И все-таки сердце холонуло, когда на долгий и громкий стук ей отозвалось молчание. Она обежала дом и стала барабанить в окошко. Даже ладонь занозила о какую-то деревяшку, но вгорячах не заметила.

Так же бегом, не разбирая дороги, по грязи, чуть примороженной за ночь, она добралась до избушки Петрухи и торопливо ему все рассказала. Петруха со сна ничего толком не понял, но попытался ее успокоить, сказав, что дед Макар стал чуть-чуть глуховат. Впрочем, он собрался с ней, чтобы самому попытаться разбудить. Дорогой они еще забежали к дяде Феде.

Дядя Федя колол дрова во дворе. В кепочке, в телогрейке, вечный огрызок папиросы зажат в зубах. Втроем они походили вокруг домика деда, постучали, и дядя Федя сказал:

— Будем взламывать.

Топором, который притащил с собой, он чуть отжал дверь, и щеколда отлетела. Он вошел первым и с порога, взглянув в сторону постели, произнес коротко:

— Готов.

И тут же вышел вон.

Галина Андреевна со страхом посмотрела на дядю Федю, потом на постель и сразу увидела, что дед Макар лежит в необычной позе, на боку, лицом к полу и губы у него вытянуты трубочкой, как от обиды. Одеяло сползло, обнажив неестественно желтую, согнутую в колене ногу, будто он собирался сойти с кровати. Кургузая маечка открывала задубевшее тело.

— Вы можете подождать, пока я схожу в милицию? — спросила Галина Андреевна Петруху.

Тот кивнул и Приблизился к покойнику, не сводя с него глаз.

— Подождите, пожалуйста,— повторила она и не узнала своего голоса, так он вдруг сел.— Здесь или... на улице.

У домика дожидался дядя Федя.

— Звонить?

— Тут близко. Я без звонка дойду.

— Пойдемте вместе,— сказал дядя Федя.— Мне на работу. Я только забегу переодеться.

Дорогой спросил:

— Отчего же он? Он же не жаловался?

— Жаловался... Вчера... Я его последняя видела. Он говорил, что жмет сердце.

— Может, инфаркт? — предположил дядя Федя.

Галина Андреевна покачала головой.

— Ах, ну какая теперь разница! Ведь умер же! Вы можете помочь... Сколотить ему... Это...

Галина Андреевна не смогла произнести «гроб», но дядя Федя понял, кивнул. На перекрестке, за Вальчиком, простился.

Милиция приехала часа через полтора. Галина Андреевна с Петрухой замерзли, пока ожидали ее на улице. Из милицейского газика вышел капитан и молодая женщина в белом халате под пальто.

— Где? — спросил капитан.

Галина Андреевна указала на дверь и вошла последней.

Капитан проворно огляделся, не взглянув даже на покойника, взял валокордин со столика, понюхал и передал докторше. Потом перелистал книгу, лежавшую тут же на столе. Мельком осмотрел бумаги и задержал взгляд на стоявшей посреди стола машине с планетами.

— Астроном? — спросил без интереса и пододвинул стул. Достал из портфеля листок бумаги и стал быстро писать.

Галина Андреевна и Петруха молча стояли у дверей и смотрели на капитана.

Докторша, не притрагиваясь, обследовала тело, что-то шепнула капитану.

— Да, можно,— ответил тот.

— Вы родственница покойного? — спросила докторша, повернувшись к Галине Андреевне.

— Нет,— сказала она негромко.

— Он что же, один? Ну, все равно. Его нужно доставить в морг. У вас машина найдется?

Галина Андреевна пожала плечами и посмотрела на Петруху.

Докторша опять шепнула капитану, тот кивнул, не отрываясь от бумаги.

— Ладно. Не ищите. Мы пришлем.

Капитан, ни слова не говоря, оставил листок на столе и пошел к машине. Галина Андреевна слышала, как он на ходу произнес, обращаясь, по-видимому, к докторше, а может, к шоферу:

— Шараповка. Вот и разберись тут. На днях мы это все сроем...

Милицейская машина уехала, а Петруха и Галина Андреевна остались у домика.

— Вы завтракали? — спросил Петруха.

Она покачала головой.

— Пойдемте, я приготовлю яичницу.

— Спасибо. Не смогу.

Они даже здесь, на улице, разговаривали тихо, будто боялись потревожить умершего.

— Надо бы на работу к нему позвонить,— сказала Галина Андреевна.— И дочери. Да нет адреса...

— Сейчас найдем,— сказал Петруха.— Я видел на столе письмо.

Письмо они бы не стали читать, но надо было удостовериться, что адрес на конверте именно тот, который им нужен. По первым же строчкам о том, что дед им не шлет денег, что он не следит за подпиской, которая им нужна («вот-вот будут подписывать Даля и Толстого!»), стало ясно, что пишет его дочь. Петруха сунул письмо в конверт и отдал Галине Андреевне.

— Ну, потомство,— заключил он.— От такой и на Северный полюс сбежишь!

Галина Андреевна, не отвечая, вернулась в домик и от дверей в последний раз взглянула на деда Макара, стараясь запомнить и эту кургузую маечку, и одеяло, сползшее с ног, и губы, вытянутые трубочкой, будто старик обижался на весь мир.

Хоронили деда Макара в морозный и впервые такой солнечный после осенней хмари день. Неожиданно из Москвы поступило много телеграмм от его бывших коллег, сослуживцев, друзей. Прислали и организации свои соболезнования. Одну из телеграмм от министерства на правительственном бланке во время панихиды зачитали. В ней было сказано, что дед Макар — виднейший советский исследователь сибирских рек и его имя вошло во все учебники по гидротехнике, а его практический вклад в дело освоения Ангары по заслугам оценен правительством.

Тело было выставлено для прощания в том же конференц-зале, где состоялось юбилейное чествование. Женщины из отдела плакали, а у гроба стоял почетный караул из руководителей Гидропроекта и комсомольцев.

С небольшим опозданием, из-за погоды, прилетела дочь покойного, рыхловатая, бесцветная молодая женщина с настороженным взглядом. Ни с кем не разговаривая, она проследовала на кладбище — это было в Новом городе, у реки,— а потом ее отвезли в домик старика. Сопровождала ее Галина Андреевна. Пока дочь знакомилась с жильем, она стояла на улице и ждала.

Дочь вышла необычно быстро и спросила, глядя в упор на Галину Андреевну:

— Вы здесь бывали?

— Да. Я ходила к нему в гости, — отвечала она.

— А кто входил, когда отец умер?

— Мы... Я и тут еще двое...— Галина Андреевна хотела объяснить, как это произошло, но женщина сказала :

— У него же нет половины серебряной посуды, которую он увез! А бокальчики?