Городок

— Ты считаешь, что там никто ничего о нашем поселке не знает?

— Конечно, нет. Он же административно нигде не числится! Он даже в районе не числится! На всех картах тут обозначено пустое место.

— Вот как, пустое?

— Да. О твоей халупе, я думаю, проектанты даже не догадываются.

— Тем более, им скорей сказать надо.

— Скажи. Скажи... Только они свое дело сделали. Уже постановление принято.

— А постановление что же... Его нельзя... отменить?

— Ты с ума сошел, Гриша. Ты же старый строитель, не тебе объяснять, что это такое. Миллионы рублей на проектирование. Генеральный строитель, подрядные организации, координация поставщиков, сроки, поставки, договора. Десятки зарубежных фирм, закупка валютного оборудования и технология... И против этого ты выставляешь ценность своей халупы?

— Ну, предположим, я не об одном своем доме пекусь...

— Но пусть их будет сто! Тысяча! Три блочных башни — и вся проблема.

— А ты им дашь три этих блочных башни?

— Это уже детали.

— Ничего себе детали, если мы все из-за жилья сюда приехали!

— Кто приехал, тот получит.

— Но ведь это общие слова?

— Почему общие, а вот — конкретно. Ты как работник нашего треста получишь двухкомнатную квартиру через десять дней в доме, который был принят нами перед праздниками. Хочешь письменно?

— А как же остальные?

— Кто именно?

— Жители нашего поселка. Ты им тоже дашь квартиры?

— Нет, я им квартиры не дам. У них есть свои подразделения, свое начальство, своя очередь.

— Но ведь это очередь сто верст до небес — и все пехом!

— Зато очередь. Она гарантирует порядок и какой-то срок, пусть и отдаленный...

— А сносить когда будете?

— На этой неделе.

— Так что же им делать?

— А что бы они делали, если бы Вор-городка вообще не было?

— Откуда же мне знать! Одни бы ждали, а другие умотали куда-нибудь.

— Пусть мотают. Пусть ищут тот золотой край, где квартиры с веток в рот сыпятся...

— Но это же кадры! И какие!

— В этом ты прав. Я сам работник, и люди меня интересуют прежде всего как работники. О тех, кто мне полезен и необходим как работник, я проявлю максимум беспокойства. Как о тебе, например. Думаю, что и другие руководители рассуждают так же.

— Но ясно же, что всем жилья не хватит!

— Верно. Но существуют общежития, коммуналки, подселения...

— Не очень ли жестоко?

— Тут север. Каждый, кто сюда ехал, знает, на что он шел. Здесь и так можно в сто раз быстрей жилье получить, чем в любой центральной области России. А Вор-городок — поселение временное, незаконное... Воровское и есть...

— А почему бы его не узаконить? Люди хотят жить в своих домиках, разве это плохо?

— Гриша, вспомни индивидуальные поселки, там, где мы с тобой прежде работали... Минимум удобств, бездорожье, и никто ими не занимается.

— Так нужно заниматься! Ты посмотри, что выходит. Население закрепляется намертво в новых районах — раз. Строится своими средствами — два. Огородики, они сами себя частью снабжают. Они рабочие кадры...

— В идеале бы ничего. Но на практике иное. Считается, что затруднение с кадрами дело временное, а спроектированные удобные большие города, такие, как Зяб, в конце концов решат эту проблему.

— Когда решат! Даже ты... Ты, который это все говорит... живешь во времянке! Или... у тебя ключи в кармане?

— Ты угадал. Я годик без малого прожил с вами... Нет, не с вами, рядом! В этой вот халупе. А когда мне летом предложили квартиру, я уступил ее рабочему с тремя детьми. Кстати, хороший рабочий, из нашего с тобой треста.

— Ты гуманист... А домики-то будешь рушить, не оглянешься!

— Ну, а чего эту гниль жалеть? Да и, кстати, это будешь делать ты.

— Я?!

— Конечно!

— Этого-то ты от меня не дождешься. Я скорей уеду, чем трону пальцем хоть одно бревнышко.

— Куда ты уедешь?

— Не знаю. Но ты же меня сам гонишь! Вторично!

— Не гоню. Наоборот. Хочу на этот раз тебе помочь. Будем снова вместе работать.

Шохов молчал.

— Подумай о жене. Она устала от твоих переездов, у нее молодость пропала за твоей беготней по стройкам. Тебе ее не жалко?

Шохов молчал.

— Вовка твой практически без тебя вырос. Мальчишка только начал привыкать, что у него есть отец, а не легенда... Ох, Гриша, смотри! Неужели ты думаешь, что где-то тебя ждет обетованная земля, где за две недели, за месяц, за год ты сможешь обрести жилье? Да неизвестно какое.

Шохов молчал.

— Что от тебя останется к тому времени? От тебя, от твоей семьи? От твоих близких?

Шохов прорвался, как отодвинул все наговоренное:

— Снесут нас, а может, еще и не снесут. Но у тебя я работать не стану...

— Не хочешь ломать — не ломай,— предложил Третьяков миролюбиво.— Возьми отпуск и сиди дома, пока другие это сделают...

— Пока они мой дом... Это самое, да?

— И мой, и твой.

— Твоим ты сам распоряжайся, он тебе ничего не стоил. А мой ты не трогай. Я за него еще поборюсь! До свидания!

— Счастливо,— произнес вслед Третьяков. И уже вслед: — После праздников зайди ко мне, сразу только. Я приказ подготовил о назначении тебя начальником участка...

Шохов даже не обернулся.

— Это на сто сорок рублей больше!

Через два дня Шохова как уже официального представителя строительного треста пригласили на комиссию исполкома, где решалась проблема сноса временного поселка.

Но еще по дороге, когда Шохов сходил с автобуса на центральной площади, его окликнули.

Маленький седой человек, в огромных темных очках, в дубленке и добротной меховой шапке, рысцой направлялся к Шохову, делая на ходу призывные знаки:

— Простите, Григорий... Григорий... Забыл вас по отчеству...

— Григорий Афанасьич,— представился Шохов, ему показалось, что он знает этого человека, возможно, где-то они встречались. Но где, когда, не смог вспомнить. Да и настроение было не такое, чтобы вспоминать.

— Вы меня не узнаете, Григорий Афанасьич? — спросил человек и снял темные очки.

— Мы виделись, да? — произнес Шохов неуверенно.

— Вы были у нас дома, в Москве,— сказал человек. — Инну Петровну помните?

Вот когда Шохов вспомнил: Костя! Как же! Константин Федорович, затурканный человечек из большой квартиры, Инна Петровна так и призывала к себе: Костик. Кажется, режиссер.

Сейчас Костик никак не выглядел забитым, затюканным, наоборот. Был деловит и разговаривал по-иному, чем там, около жены. Вот уж странно меняются люди, когда они вне сферы, которая их подавляет...

— Я вас помню,— подтвердил Григорий Афанасьевич.— Какими судьбами?

Человек развел руками:

— Наша работа — ехать туда, где что-нибудь интересное творится. А вы тут устроились работать?

— Да.

— Молодец, что не остались в Москве. Там халтурщиков своих хватает. А я, знаете ли, первый раз в этих местах и потрясен, какой вы отгрохали город!

— Ну, я тут мелкая сошка.— Шохов торопливо посмотрел на часы. Ради вежливости спросил: — Снимать будете?

— Обязательно. Тут же у вас заваривается огромное дело! Слышали небось?

— Слышал.

— Нас возили сегодня на площадку, за город, где эти хибары...

— Хибары? — переспросил Шохов.

— Да, времянки... Там их, кстати, как-то очень смешно прозвали... Городок жуликов, что ли... Мол, тащили стройматериалы... На днях их будут сносить, и мы хотели бы запечатлеть этот факт. Тут со мной,— он указал на машину,— сценарист, редактор, они уже строчат... Эффектно будет выглядеть на экране конец старого, отживающего и начало нового...

— Эффектно...

Шохов передернул плечами, будто замерз. А Костик заторопился, стал прощаться. Бодрой рысцой добежал он до машины с надписью на борту: «КИНОСЪЕМКА» и, оглянувшись, помахал Шохову рукой. Шохов ему не ответил.

Картина крушения их городка, которую Третьяков так бодро выложил позавчера, не произвела такого сильного впечатления на Григория Афанасьевича, как эти несколько слов про хибары да городок жуликов.