Страница 21 из 43
Говорят: Восток, Восток... А Япония — тоже Восток, это по поводу русофилов и западников. Мы посередине, у нас система ценностей ближе к Востоку. Да, к Востоку — почитание императора или царя, почитание государства, склонность к коллективным действиям. Но у нас нет так называемой рисовой культуры, присущей всей Юго-Восточной Азии, — тщательная, нудная работа по 12 часов в день. Поэтому изобрести, вспыхнуть мы можем, а довести до того, что называется промышленной технологией, — не дано. И этому надо учиться.
Когда и кто создал сегодняшнюю российскую науку? В общем, Иосиф Виссарионович. В том виде, в тех организационных формах и масштабах, безусловно, да.
У многих людей сейчас ностальгия: раньше было лучше... Да, в чем- то многим ученым было лучше, но поезд уже идет, обратно он не вернется.
Когда вообще был золотой век российской науки? 60-е — начало 70-х. Дальше началось угасание, поверьте профессиональному экономисту, я хорошо знаю динамику показателей. В 60-е голы ежегодный прирост научных работников составлял 5—10 процентов, то есть удвоение человеческого потенциала за семь лет. Был распространен подход: «Новая идея — новая лаборатория, большая идея — новый институт». Почему? Потому что была гонка, два лагеря, а чуть раньше, до войны, была большая идея: построение коммунистического общества, равные возможности.
В итоге была построена мобилизационная экономика и во многом такая же наука. 18-летних можно было увлечь идеей, обучив на ранних стадиях, плюс воздействие пропаганды. И мы все, здесь сидящие, могли работать по 12 часов в сутки за 120 рэ. А после Второй мировой войны эксплуатировали вторую идею — зашита Отечества. Тоже абсолютно беспроигрышный вариант. И это правда, потому что когда говорят, для защиты Родины отдадим все, все и отдавали.
Мы ехали сюда на машине, я вспоминал про две беды на Руси; вот дороги все еще плохие. А ведь еще во времена застоя СССР был крупнейшим производителем цемента в мире. Мы производили цемента в полтора раза больше, чем США. Где же дороги? Сегодня мы понимаем, что надо было не ракетные шахты строить, а дороги. Но не строили. Или наши знаменитые танки. Горбачев впервые озвучил на последнем съезде КПСС в 1987 году, уже борясь с милитаризацией экономики: у нас, в СССР, 62,5 тысячи танков, а в США — 13 тысяч. Зачем нам столько? А затем, что после Второй мировой войны все еще была жива устаревшая доктрина: танковая армада движется на Европу.
Когда военная машина включена, остановить ее невозможно. Омский танковый завод, завод «с иголочки», с километровыми цехами, по которым можно ездить на велосипеде, в лучшие годы производил до тысячи танков в год! Говорили: конверсия, надо этот завод на трактора переводить. Невозможно! Проще и дешевле рядом построить тракторный завод, потому что иначе это будет золотой трактор.
Итак, в советские времена были две великие идеи. Первая — идеологическая, вторая — патриотическая. Были и ресурсы — нефтедоллары лились рекой. Был создан огромный научный потенциал. Система образования была хорошая, старые традиции были соблюдены, были совсем неплохие учебники, мы учились еще по Перышкиным и Перельманам. Но нормальная страна в мирное время не может работать только на одну армию или только на одну науку. В результате полностью деградировал гражданский сектор народного хозяйства, в том числе часть гражданской науки.
От чего больше всего сегодня страдают ученые? Мне кажется, не только от мизерной зарплаты, но и от потери ориентиров, потери ощущения своей нужности, значимости. Когда я в 1992 году на большой дискуссии в Академгородке СО РАН сказал, что в России слишком много науки, то был взрыв возмущения, и я «получаю» в обшем до сих пор за это. Мне говорили: вы что, против того чтобы в России было много образованных и культурных людей? Я говорю: нет, я — за. Но я подразумевал под «наукой» оплачиваемые из бюджета рабочие места. А для того бюджета, который Россия получила в 1992 году, все «научное наследство» СССР нести было не по силам. Надо было сохранить только лучшее. Спад в науке начался гораздо раньше. Замедление и этот знаменитый «поколенческий» разрыв начался в конце 70-х годов, когда прирост научных работников стал 1 процент в год, а в 1987 — 1989 годах число научных работников уже сокращалось.
Я все это веду вот к чему: давайте перестанем возвращаться туда, куда дороги нет, и пытаться строить такую же науку, которая была в СССР. Это абсолютно невозможно. Давайте строить новую науку, более компактную, гибкую, современную.
Главное, что произошло в 90-х, и главное в реформе науки — свобода. Свобода всем научным работникам, а не только тем, кто считался выездными. Любой из здесь сидящих, особенно из молодых, сам должен делать вывод, здесь остаться и за 120 рэ (в нынешнем понимании за 2000 — 3000 руб.) делать науку или уехать в США, в Германию и реализовать себя как ученого там. Это его выбор. Если он хочет заниматься чистой наукой, но у него семья или иные отягчающие обстоятельства, то он должен иметь право сам делать этот выбор.
Но с другой стороны, если уж нам досталось от СССР такое наследство, как Дубна, ФИАН и так далее, нельзя его разрушить. Надо им грамотно распорядиться. Только грамотно — это не значит, «как тогда».
Помню, в 1992 — 1994 годы были битвы с физиками. Инвестиций мало, распределяем бюджет на капитальное строительство в науке. Какие объекты строить, решает научное сообщество. До начала заседания Совета ходят ко мне академики-физики и возмущаются: ну, сколько можно вкладывать в Протвино, ну, зачем мы строим это 26-километровое кольцо, закапываем деньги, миллиарды рублей в год? Ускоритель, мол, там уже устарел. А из Протвино нам каждый год отвечают: вы что, с ума сошли? Бросать нельзя, осталось 1,5 километра, осталось 200 метров. Потом говорят, что надо бетонировать, он же погибнет! Я возражаю: коллайдер в Техасе закрыли, сказав: это безумная трата денег, есть ЦЕРН в Европе — езжайте туда и работайте.
А на следующий день на Совете по судьбе ускорителя в Протвино все голосуют за весь список, потому что договорились никого не обижать. В итоге строится все, что начато в СССР, и строится по 15 — 20 лет. Это ведет к еще большему отставанию. Вот и все.
Давайте же наконец перестанем сравнивать себя с Америкой: «в Америке начали то-то, почему мы не начинаем?» Потому что весь российский бюджет на науку примерно равен бюджету одного университета США. Значит, давайте строить новую науку. К сожалению, половина этой новой науки уже «строит» себя за рубежом.
Действительно, по официальной статистике Госкомстата, у нас в стране сегодня 450 тысяч научных работников и инженеров. А вот статистика РФФИ за десять лет существования: гранты получили около 70 тысяч человек, это и есть реально пишущие научные работники. А академик Гапонов-Грехов считает и эту цифру преувеличением. Он говорит: «По моим оценкам, в России работают 30 — 40 тысяч научных работников». По трезвым оценкам, наших работников за рубежом в 70 странах — около 30- 35 тысяч человек. То есть примерно такой же потенциал у нас и там, и здесь.
Так вот, подвожу к нашей теме: надо эффективно распорядиться и потенциалом здесь, и потенциалом «там», который вырос на наших учебниках, на наших интеллектуальных корнях и атмосфере. А наша атмосфера — это что-то заветное, бескорыстное. Не надо говорить, что этого совсем нет в Америке, особенно в студенческой, аспирантской среде. Но все- таки меркантилизм там на первом месте. То есть наука там — это профессия, это способ заработать на жизнь, творить надо в свободное время.
Так как же нам объединить эти два потенциала? Вот в декабре 2002 года в Дубне пытались начать строить интеллектуальный мост. Мне кажется, это только начало. Надо отказаться от старого стереотипа: уехал — предатель, изменник. Нет, это просто люди, которые решили делать свою карьеру, свою судьбу «там». А остальные россияне — здесь. Кончилась холодная война, остались, конечно, идеологические различия, но давайте думать больше о самом научном сообществе, а не о том, как относятся к этому государство, власти и так далее. Да, я знаю, есть позиции крайние. Позиция крайняя здесь — уехали отбросы, неудачники, которые ничего не хотят и не могут. Позиция крайняя там — в России остались одни дураки, все настоящие ученые уехали на Запад, в «этой стране» науку делать невозможно. Вот две крайние точки зрения. Думаю, как всегда, истина посередине. Пусть крайние пережевывают свои концепции, а нам надо жить здесь и строить новую российскую науку