За пеленой надежды

Часть пятая

1980

28

Мики перестала писать, чтобы полюбоваться видом, открывавшимся с веранды, на которой она расположилась.

Ноябрь на Гавайях приходится на сезон, какого не встретишь ни в одной другой точке Земли. На острове Ланай, особенно на заросшем буйной растительностью мысе, где стоял Пукула-Хау, этот месяц был поразителен. Казалось, будто сам Бог кистью разрисовал небо фантастическими голубыми и светло-лиловыми цветами, такими яркими, что они почти ослепляли и создавали панораму, казавшуюся нереальной.

Мики впервые увидела Пукула-Хау два с половиной года назад, когда Гаррисон привез ее сюда, и потеряла дар речи. Дом представлял собой совершенной формы белый драгоценный камень в оправе из изумруда и нефрита, шедевр с белыми колоннами и слуховыми окнами. Норфолкские сосны и плачущие баньяны окружали особняк, наделяя его колоритом вечности. Особняк звали Пукула-Хау по той причине, что так семьдесят лет назад гавайцы на свой лад окрестили Батлер-Хаус.

Этим осенним утром Мики, оберегая чувствительную кожу от солнца, расположилась в тени красного жасмина у холма, с которого открывался вид на ковер, покрытый серебристо-зелеными ананасовыми полями, пальмовыми рощами, кремового цвета слоеными облаками и зелено-голубым океаном. Позади нее гора наклонно поднималась к неровной, покрытой зеленью вершине на высоте трех тысяч футов. Это был старый Ланайхейл, угасший вулкан, с вершины которого в такой день, как этот, видны соседние острова Молокай, Мауи, маленькие Кахулоу, Оаху и Большой остров.

По заведенному обычаю Мики завтракала, сидя за столом с плетеными ножками. Она пила чай «Эрл Грей», ела кружочки свежих ананасов и гренки с тонким слоем масла. На стеклянной поверхности стола лежали записи о пациентах. Они предназначались доктору Кеплеру, который заменит ее в клинике на время отсутствия.

Мики ждала, когда ее отвезут в аэропорт Ланай. Жизнь на этом острове, расположенном в шестидесяти милях от Гонолулу, не причиняла ей неудобств с тех пор, как она переехала сюда более двух лет назад. По утрам и вечерам она совершала получасовой полет на самолете Гаррисона, а если приходилось иметь дело с пациентом в критическом состоянии, то оставалась на ночь в Коко-Хед. Сегодня самолет перенесет ее в Гонолулу, откуда она полетит дальше в Сиэтл. В Сиэтл к Рут.

Мики налила в чашку немного чая и добавила ложку меда.

Через несколько часов она встретится с Рут. Все свои надежды Мики возлагала на эту встречу.

Последние два года с Гаррисоном казались почти сном — настолько они были прекрасны. Они вместе жили в этом доме и страстно любили друг друга. Множился список удачных фильмов, в которые он вложил инвестиции. Мики преуспевала в медицинской карьере. Разве можно было желать лучшего?

Она почувствовала, как душу пронизал холодок. Впервые она ощутила его почти год назад и сейчас не находила покоя. В совместной жизни, казавшейся во всех отношениях идеальной, появился один изъян: у них не было детей.

Сначала этот вопрос их не занимал. Временами они предавались то нежной, то бурной любви, свойственной новобрачным, и не задумывались о детях. Оба просто любили друг друга, ибо это было естественно и приносило огромное физическое и эмоциональное удовлетворение. Затем каждый месяц как бы невзначай возникали вопросы, и оба подтрунивали на тему «а что если» или «как было бы хорошо, если бы», после чего росли ожидания, надежды… Разочарование углублялось с каждым разом, а сама эта тема переходила от радостных предположений к неподдельной озабоченности.

В марте Мики наконец собралась с духом и спросила: «Может быть, у нас что-то не так?» И Гаррисон, почувствовав облегчение оттого, что безмолвную тревогу облекли в слова, тут же согласился, что они оба должны «разобраться в этом».

С тех пор прошло девять месяцев — сколько иронии в этом сроке, подумала Мики, — и специалист в Перл-сити воздел руки к небу: «Я не знаю, в чем дело. У вас обоих все в порядке. У вас не должно быть никаких проблем».

Вот тут Мики и вспомнила Рут.

После генетического анализа, которому ее подвергли три года назад, Рут стала уделять меньше времени акушерству и гинекологии вообще и сосредоточилась на вопросах нормализации репродуктивной функции. Поэтому Мики решила навестить старую подругу и спасительницу.

Мики взглянула на часы — пора собираться в дорогу. Гаррисон вернется с полей, чтобы отвезти ее в аэропорт.

Отложив записи о пациентах в сторону, Мики взяла один из образцов рождественских открыток, которые она ранее просматривала. Такую открытку отправят рабочим плантации: ее вложат в конверт с деньгами, на котором под изображением Санта-Клауса, спешащего на доске для серфинга с мешком на плечах, будет написано: «С Новым годом!» — так в воображении гавайцев выглядело это событие.

«Представляю, как в этом году взбесится Гаррисон», — Мики нечаянно услышала, как эти слова произнесла их знакомая на одной вечеринке. Обрадовавшись, что Мики Лонг стала его женой, Гаррисон Батлер уже второй декабрь вкладывал в конверты рабочим премию в тройном размере, истощая и без того скудные финансовые ресурсы компании «Ананасы Батлера». «Если дело и дальше так пойдет, — язвительно говорила та дама, — новая жена Гаррисона приведет компанию к гибели». Это было близко к истине: «Ананасы Батлера» из-за превышения предложения над мировым спросом уже не процветала так, как в прежние дни. Следуя примеру Доула, Гаррисон сократил площадь под ананасы и занялся выращиванием других культур.

— Мадам, — раздался тихий голос. Это пришла Апикалия, филиппинка-домоправительница, чья мать давно приехала в Пукула-Хау как «невеста по фотографии» для одного из работников. — Мистер Батлер велел передать, что он уже здесь.

— Спасибо, Апикалия. Сейчас иду.

— Извините за беспорядок, — сказал Арни, заходя в дом вслед за Мики с ее чемоданами в руках. — До отъезда в аэропорт я не успел прибраться. Раз в неделю к нам приходит уборщица, но при таком количестве народа порядок держится недолго!

Мики оглядела гостиную загородного дома. Два не гармонирующих друг с другом дивана, зеленое мягкое кресло и оранжевая раскладушка, заваленные детскими книгами и куклами, были расположены вокруг камина, рядом с которым дремали две кошки. Арни повел ее в просторную захламленную кухню, где повсюду валялись коробки от печенья «Трискет», детское одеяльце застряло под стулом и миска с чем-то непонятным стояла в открытой микроволновке.

— Я приготовлю кофе, — сказал он, убирая со стула, чтобы Мики могла присесть. — Я знаю, вы не привыкли к такому холоду!

Мики рассмеялась:

— Пожалуй, я останусь в пальто, пока не оттают мои косточки!

Арни зачерпнул кофейных бобов и отправил их в кофемолку. Та тут же зажужжала.

Он не знал, на чем остановить взгляд. Прошло много времени. Мики была для него почти чужой. Арни не смог поехать на ее свадьбу вместе с Рут, но был наслышан о том, как богата подруга жены, и теперь, видя ее сидящей за покрытым хлебными крошками столом, вдруг постеснялся царившего в доме беспорядка.

Пока кофе настаивался, Арни подсел к Мики за стол.

— Старшие девочки в школе. Младшие — наверху, с миссис Колодни, приходящей няней. — Он нервно откашлялся. — Рут очень извиняется за то, что не смогла встретить вас в аэропорту. Она в больнице — принимает тяжелые роды.

Мики задержала взгляд на Арни Роте и заметила, как тот нервно теребит справочник для скаутов, лежавший на столе. Это был складный, плотный мужчина с редеющей шевелюрой, толстыми бифокальными очками и робкой улыбкой. Спокойный мужчина в коричневом костюме и коричневом галстуке, в белой рубашке, застегнутой на все пуговицы, и с пластическим протектором на кармане, заполненном ручками и карандашами. Мики по-настоящему не знала его, не видела его со времен учебы в медицинском колледже, когда Арни встречался с Рут. Рут редко упоминала его в своих записках, которые прилагала к рождественским открыткам. Сейчас Арни был руководителем скаутов, стал членом организации «Больших братьев» и вел активную работу в лагере для мальчиков.