Блеск клинка

— Пьер мне никогда ничего не говорит, — проворчал Джастин.

— Я не собирался ничего скрывать от сэра Джона. Я лишь несколько часов назад вернулся из замка сэра Теодора. На сердце у меня тяжело от гибели его благородной сестры.

— Да, конечно. И вы выглядите усталым. Его Императорское Величество приказал мне прислать вас к нему, как только ваша личность будет установлена. Но он, конечно, простит меня, если я дам вам отдохнуть несколько часов после утомительной поездки и трагедии на причале. Если вы согласитесь остаться здесь, вам приготовят покои во дворце.

— Мне кажется, что я лучше отдохну на корабле, Ваше Высочество.

— Я тоже так думаю. Это грешное тщеславие, Пьер, в котором я честно признаюсь, но я горжусь, что иногда могу предвидеть желания моих гостей. Это глупо, но я доволен своей догадкой, что вы предпочтете корабль. Слуга у ворот держит наготове лошадей для вас обоих.

Он милостиво кивнул головой, давая им понять, что они могут идти. Появился секретарь и снова начал читать. Появился также слуга, очевидно, отвечающий за ванну; он приблизился молча, как все греки, с полотенцами на плече и кувшинами в руках. Похоже было, что Алексию продолжат читать во время приема ванны, как ему читали во время завтрака и беседы. Пьер неуверенно подумал, что такой обычай может привести мысли в полный беспорядок, но вынужден был признать, что парадинаст удивительно хорошо информирован.

В течение дня, пока Пьер спал, императору Давиду сообщили, что франк, который защитил его неделю назад, найден. Ему также сказали об измене и воровстве Балта Оглы, но это больше заботило его отца, чем его; хотя ему было интересно, он по обыкновению предоставил заниматься всеми деталями утомительного следствия и наказания Оглы парадинасту и Иоанну, своему отцу, добросовестному, трудолюбивому старшему императору.

На следующий день ранним утром Джастин разбудил Пьера и сообщил ему, что из дворца прибыли посыльный, почетный эскорт и священник, и что ему лучше поторопиться, если он не хочет заставлять ждать это пышное общество. Пьер поспешно встал.

Затем на палубе «Леди» говорящий по-французски герольд прочитал пергамент, зеленый как изумруд и писанный киноварью; это был вызов предстать перед лицом Давида, императора правоверных римлян, самодержца всего Востока, Иберии и Заморских провинций. Эскорт из благородных рыцарей имел на своих щитах древнего двуглавого византийского орла, указывающего, что они являются наследниками десяти тысяч дворцовых стражников, которые бежали вместе с первым Комнином от террора Четвертого крестового похода и основали Трапезундскую империю. Герольд имел на своей зеленой тунике цепь ордена Ворона. Она состояла из серебряных звеньев, и к каждому звену было подвешено серебряное крыло с медной накладкой в форме перьев. Медь была черненой и издалека крылья выглядели черными и блестящими, как у живой птицы. Они символизировали скорость, с которой герольды должны были доносить свои послания.

Сам герольд не был молодым человеком, как безрассудно смелые европейские герольды, задача которых состояла в доставке вызовов на дуэли и вестей в разгар сражения. Он был скорее величественным судебным чиновником, чьей неизменной и почетной миссией в жизни являлась передача приказов императора тем из его подданных, кто подлежал почетной награде, заключению или казни. Письменный вызов был краток. Титулы императора занимали больше места, чем приказ о прибытии. Но герольд был уполномочен сообщить Пьеру устно, по какой причине его вызывают, и объяснить, как вести себя, что он и сделал очень тактично.

— Великий Комнин собирается удостоить вас награды, — пояснил он, — но сделать это по обыкновению просто и неофициально. Он примет вас в одной из приемных дворца. Троекратно простираться ниц не требуется; вам с сэром Джоном придется лишь подойти к подножию трона и встать на колени, как вы сделали бы перед лицом своего короля, хотя, конечно, необходимо коснуться лбом каймы его мантии.

— О да, конечно, — произнес Пьер.

— Чтобы ничто не было для вас неожиданным и не нарушило ход церемонии на глазах трапезундских официальных лиц и иностранных дворян, которые в небольшом числе будут присутствовать при этом, скажу вам, что Его Императорское Величество в знак благодарности за услугу, оказанную вами его священной персоне, возложит на вас орден Орла Трапезунда.

— Это великая честь, — заметил Джастин. — Трапезундское рыцарство официально признается повсюду, как на Востоке, так и в Европе. Вы это заслужили, Пьер. Орден Орла — высшая награда империи. Не могу выразить, как я счастлив за вас.

Герольд продолжал:

— Мне оказана честь зачитать собравшимся причины, которые склонили Его Императорское Величество наградить вас. Затем он произнес очень серьезно: — Я уже прочитал манифест, чтобы запомнить его и не смотреть на свиток, когда буду читать, так как это противоречило бы обычаям и выглядело бы серьезным нарушением этикета.

— Почему? — спросил Пьер.

— Почему — я не имею ни малейшего представления. Я никогда не задумывался об этом. Когда герольд читает свиток, он не смотрит на него, вот и все; это знает каждый. Он, разумеется, будет на греческом языке. Я знаю, что вы не говорите по-гречески. Позвольте мне пояснить вам, что манифест изложен общими фразами и не содержит упоминания о таверне или побережье; вам позднее тоже не следует упоминать о них. Достаточно того, что священная персона была защищена. Не должно быть слухов о том, где имела место защита.

— Я прекрасно понимаю это, сэр.

— Пьер никогда не распространяет слухов, — добавил сэр Джон.

— За исключением сражений, — продолжал герольд, — рыцарское звание во всех христианских странах присуждается только непорочным. Известно, что вы убили, хотя и не по своей вине, одного или, может быть, двух человек. Поэтому здесь присутствует священник; мы остановимся в кафедральном соборе Панагии Хрисокефалос, где митрополит лично совершит над вами обряд святого причастия.

Пьер кивнул и обрадовался, что не успел позавтракать.

— Вам не следует иметь при себе саблю и, конечно, не надевать головной убор. Годится любой костюм вашей страны. Вам не придется ничего говорить, если только Его Императорское Величество не прикажет вам говорить. Постарайтесь произнести греческие слова как можно лучше, а если вам будет трудно, говорите тише. Это усилит торжественность церемонии и произведет на всех впечатление вашей искренности.

— Что означают эти греческие слова?

— Ничего, кроме клятвы верности Его Императорскому Величеству и обещания защищать его персону от врагов. Поскольку вы уже защитили его, вы можете произнести эти слова с чистой совестью. Мне редко задают так много вопросов, юноша. Но я не хочу сказать, что вы неправы, стараясь узнать, как себя вести. Вы также произнесете феодальную присягу от всех имений, принадлежащих вам в Трапезунде. Речь заканчивается, как обычно, обетом христианской веры. Даже на греческом вам будут понятны слова: «Я, Питер из Трапезунда» и так далее. У вас, конечно, нет предубеждения против христианской религии?

— Естественно, нет.

— В конце церемонии вы опять коснетесь лбом мантии Его Императорского Величества. Вы подниметесь и сделаете четыре шага назад: один шаг — за Отца, один — за Сына, один — за Святой Дух и один — за Великого Комнина. Потом вы повернетесь на каблуках или на носках, если вам так удобнее — в этом отношении церемониал предоставляет свободу — направо, в направлении, куда смотрит Орел, который позднее будет возложен вам на грудь. Потом просто подойдите к тому месту, где будет стоять сэр Джон. Он ваш поручитель и скажет вам, что делать дальше, но самая сложная часть будет уже позади. Я понятно объяснил?

— По-моему, я понял, сэр, — ответил Пьер.

— Если вы сомневаетесь, — вмешался Джастин, — может ли французский гражданин присягать на верность иностранному государю, будьте уверены, что может. Я сам не стал в меньшей степени венецианцем, присягнув на верность Карлу, королю Франции. Некоторые дворяне приносят феодальную присягу пяти или шести разным государям; это совершенно нормально. А что касается ваших трапезундских имений, то у вас их нет.