Страница 8 из 42
Однажды, в шестнадцать лет, я узнал, что такое героин, и он мне понравился. Настолько понравился, что с тех пор я обходил его за милю, следуя теории, что слишком хорошее должно таить в себе что-то очень плохое. Подобный образ мыслей я мог унаследовать только от немецкой половины моей семьи, то есть от отца. Французы думали иначе.
За долгие годы из любопытства я пробовал и другие наркотики, но от большинства из них лишь дурел. Марихуана совершенно не действовала на меня, если не считать того, что я много кашлял и смеялся. К ЛСД я не прикасался, чувствуя, что это не для меня. А для успокоения нервов обычно прибегал к помощи джина.
Моя сестра, наоборот, никогда не баловалась героином, приберегая его, как она говорила, напоследок. Я не спрашивал, что она под этим подразумевала, так как ее ответ мог мне не понравиться. Когда мы виделись в последний раз, она обходилась гашишем и марихуаной, модными в то время, а моя сестра всегда шагала в ногу с модой.
— Ну, — сказала она, — полагаю, ты хочешь выпить?
— У тебя есть что-нибудь поесть?
— Ты сам знаешь, где что лежит.
— Где Салли? — спросил я. Для моей сестры Салли Рейнс, негритянка, была подругой, духовником, секретарем и поставщиком наркотиков.
— Она повела детей в парк.
— Сколько им?
— Шесть и пять, — ответила она. — Ты помнишь меня в шесть лет?
— Слишком хорошо.
— Они точно такие же.
— С ними нет сладу?
— Никакого.
— А почему бы вам не приехать в субботу на ферму? — предложил я. — Я соорудил качели над прудом.
— Как в Опилаусе?
Я взглянул на сестру. Она улыбалась.
— Неужели ты помнишь?
— Я помню все, — ответила она. — Лето сорок восьмого. Тебе было пятнадцать, а мне — пять, и качели летели над рекой, или ручьем, или озером, или чем-то еще, и ты держал меня, и мы падали, падали в воду. Чудное было лето, не правда ли?
— Чудное, — согласился я. — Так почему бы тебе не привезти детей в субботу?
— Рут не будет возражать?
— Ты знаешь Рут.
— Рут хорошая женщина. Правда, в ее присутствии у меня все время возникает ощущение, что во мне чего-то не хватает. По сравнению с ней, естественно. Мне она нравится, очень нравится. Я говорила тебе об этом?
— Я и так знаю.
Мы все еще сидели в гостиной, обставленной с безупречным вкусом. Сочетание антикварной и современной мебели давало неожиданный эффект, и фотографии как гостиной, так и всего дома не раз появлялись в воскресных приложениях полдюжины газет. Частенько фотографировали и Одри, одну или с детьми.
Я последовал за ней на кухню.
— Ты будешь что-нибудь есть? — спросил я, открывая холодильник, достаточно вместительный, чтобы прокормить постояльцев небольшого отеля.
— Я недавно встала, — ответила она. — Разве что чашечку чая.
Я поставил чайник на плиту и вернулся к холодильнику. Выбор оказался довольно широким. Ростбиф, жареная курица, окорок, чуть ли не десяток сортов сыра. Я остановился на куриной ножке и сандвиче с ростбифом. Моя сестра наблюдала, как я режу мясо.
— Догадайся, кто на днях мне звонил?
— Кто же?
— Ловкач.
Чайник засвистел. Я положил в чашку пакетик чая, залил его кипятком и накрыл чашку блюдцем, чтобы он лучше заварился. Затем достал из холодильника банку пива.
— Понятно. И как он?
— Шустрик, — ответила Одри. — Веселый. Можно сказать, энергия бьет ключом.
— И, как всегда, набит дерьмом.
— Не знаю. Я только говорила с ним по телефону. Он спрашивал о тебе.
— И что же он спрашивал? — Я перенес сандвич и пиво на кухонный стол у окна, выходящего на сад с фонтаном. Сад также фигурировал в воскресных приложениях. Моя сестра села напротив с чашечкой чая.
— Он хотел знать, по-прежнему ли ты скрываешься от всех.
— И что ты ему сказала?
— Я ответила, что, по имеющимся у меня сведениям, в твоем образе жизни ничего не изменилось.
Я покачал головой.
— Я не скрываюсь. Теперь у нас есть телефон и все прочее. Номер тебе известен. Так же, как и Ловкачу.
— И он когда-нибудь звонит?
— На прошлой неделе, — ответил я. — Он звонил на прошлой неделе.
— Ты снял трубку?
— Я был в саду, и, пока подошел, им надоело ждать.
— У тебя есть сигареты?
— Могу свернуть тебе одну.
— Вечно ты со своими причудами. — Она встала, нашла в буфете блок сигарет, открыла пачку, зажгла от спички длинную коричневую сигарету и глубоко затянулась. — Что у тебя за костюм? Ты собрался на маскарад?
Я оглядел свой костюм.
— А что тебе не нравится?
— Ему десять лет. По меньшей мере.
— Одиннадцать.
— Так по какому случаю ты его нацепил? — спросила Одри. — В прошлый раз ты заявился в комбинезоне и сапогах.
— Мне собираются заплатить кучу денег за две недели работы. Я подумал, что должен принарядиться.
— Комбинезон мне понравился больше. Кто же платит тебе кучу денег?
— Роджер Валло.
Одри скорчила гримасу, показывая, что она не слишком высокого мнения о Валло.
— Ты его знаешь? — спросил я.
— Мы встречались. Странный тип. И что ты должен для него сделать?
— Высказать свои соображения о том, что произошло с Арчем Миксом.
Она выдержала этот удар. Лишь слегка задрожала левая рука, когда она подносила сигарету ко рту. И то я бы не заметил дрожи, будь менее внимательным.
— Ты все-таки сукин сын, не так ли?
— Возможно.
Одри встала, подошла к раковине, затушила сигарету под струей воды и бросила окурок в мусорное ведро. Затем обернулась.
— Однако это забавно.
— Что именно?
— Вы с Ловкачом очень схожи.
— Мне это говорили.
— Когда Ловкач позвонил на прошлой неделе, его интересовали только дети и я. Он расспрашивал меня не меньше пятнадцати минут. Я думала, он никогда не замолчит. Он даже предложил повести детей в зоопарк. Но я сказала, что они терпеть не могут это заведение. Тогда он переключился на меня. Как я себя чувствую? Что он может для меня сделать? Не пообедать ли нам в ближайшие дни? А затем, ненавязчиво, даже перейдя на французский, он спросил, что, по-моему, могло случиться с Миксом? Именно таким будет твой следующий вопрос, не правда ли, Харви?
— Ты совершенно права.
— Ну, я могу сказать тебе только то, что сказала Ловкачу перед тем, как положила трубку. Я не знаю, что произошло с Миксом. Мы порвали все отношения шесть недель назад. Он исчез, или его похитили месяц назад. Полагаю, сейчас он уже мертв. Иначе и быть не может.
— Это длилось довольно долго, не так ли?
Одри отвернулась от меня и начала открывать и закрывать дверцы буфета. Наконец она нашла бутылку шотландского виски. Плеснула немного в стакан, выпила, шумно выдохнула. Пила она редко. Снова налила виски в стакан, добавила воды и села за стол напротив меня.
— Ты знаешь, сколько это длилось, — сказала она. — Год. А когда он ушел, я побежала к моему старшему брату за… за чем? Утешением? Поддержкой? Поглаживанием по голове? Ну, пожалуй, я получила все, что ты мог мне дать. Но благодаря Рут поездка не пропала зря. Она позволила мне выговориться.
— Я тоже не мешал тебе говорить.
— Ты слушал меня пятнадцать минут, а потом заерзал.
— Я допустил ошибку. Я не представлял, насколько это серьезно. Ты же не впервые встречалась с женатым мужчиной.
— Я все время забываю, что являюсь главной проституткой восточного побережья.
— Я же сказал, что ошибся. Серьезно ошибся.
— Полагаю, другого извинения я от тебя не услышу.
Она отпила из стакана и вновь шумно выдохнула.
— И как только люди пьют эту гадость?
— Привыкают, — я пожал плечами. — И потом, лучше не начинать до завтрака.
— Они приходили ко мне.
— Кто?
— Полицейские.
— И как они себя вели?
— Были вежливы. Решительны. Дотошны. И в то же время чувствовалось, что они зашли в тупик. А может, они хотели, чтобы я видела их именно такими. Мне нечасто приходилось сталкиваться с полицией.