Страница 27 из 47
Местное топливо – дрова и торф – не дают достаточно пара в котлах паровозов.
Голодный Ленинград ждет продовольствия, которое необходимо доставить, невзирая на все препятствия, т. к. люди гибнут, умирая голодной смертью от истощения».
Каждый большой город многоголос. На воображаемых весах можно и голоса взвесить.
Вот дневник красноармейца Степана Ивановича Кузнецова, уроженца деревни Крапивня Осташковского района Калининской области. Призванный в Красную армию, он прибыл в Ленинград 14 июля 1941 года и проходил службу в различных подразделениях до демобилизации 5 ноября 1945 года.
И его дневник, так же как и дневник Н. П. Горшкова, станет «вещественным доказательством» при обвинении авторов в антисоветской агитации, клевете на советский строй, его армию и правительство. Через шесть лет после осуждения на десять лет Степан Иванович Кузнецов будет освобожден и реабилитирован. Николай Петрович Горшков умрет в лагере и будет реабилитирован «ввиду отсутствия состава преступления», но посмертно.
Записи красноармейца Степана Ивановича Кузнецова лаконичны, отрывочны и ведутся не каждый день. Весь декабрь 1941 года умещается на одной странице.
«Декабрь. 1941 год
1-го получил письмо от жены, но оно не обрадовало, писано 1-го октября, и ко всему этому голод окончательно подрывает силы.
5-го была перегруппировка, формировали автоколонну, и я теперь работаю день и ночь, товарища взяли, помогать некому.
6-го остался без завтрака – съели командиры. Голод, и каждый рвет как собака.
13-го работал до упада, от голода пухнут ноги, не одолеть ходить.
23-го обворовали меня свои товарищи, взяли бритву, мыло, соль и даже деревянную ложку.
Получил письмо от мамы и от брата Вани, сообщает, что 15-го пошел в бой.
Все эти дни, с 9-го по 23-е, работал круглые сутки, не было никакой возможности жить. Хотел пойти на самопокушение».
Зато Новый год удалось встретить неплохо.
«Январь. 1942 год
1-го Новый год встретил в кочегарке, работал всю ночь, но спокойно. Обед получил хороший, но тоже обворовал свой товарищ: выпил пиво мое и съел 2 свеклины и унес коробку папирос… Видал во сне, что я будто с Павлом, братом, был у какой-то реки и потом пошел по большой прямой дороге, огороженной с двух сторон изгородями, и Павел прошел и потерялся.
Но 1-е прошло в волнении, но сытно. Достал хлеба 300 грамм, 40 гр. масла».
А еще был Город, была государственная воля, было самоотвержение не только бойцов фронта и местной самообороны. На каких весах измерить то, что было сделано для спасения города, его жителей и промышленности суховатым, сдержанным, немногословным питерским интеллигентом, Алексеем Николаевичем Косыгиным. Родившийся в Санкт-Петербурге, он в тридцать четыре года стал председателем Ленгорисполкома, в тридцать пять – наркомом текстильной промышленности, в тридцать шесть – заместителем председателя Совнаркома, пробыл на этом посту с 1940 по 1953 год.
Как поэма, как гимн жизни читается постановление Военного совета Ленинградского фронта, а именно ему принадлежала вся полнота власти в городе в эту пору, о нормах продовольственного снабжения на февраль 1942 года для детских учреждений, отнесенных к трем категориям – дома малютки и интернатные группы детских яслей, дошкольные детские дома и детские сады и школьные детские дома. Вот нормы для школьников: мясо – 1,5 кг, жиры – 1 кг, яйцо – 15 шт., сахар – 1,5 кг, крупа и макароны – 2,2 кг, хлеб печеный – 9 кг, а еще понемножку сухофруктов, чая, кофе, картофельной муки. Это постановление связано с очередным приездом в блокадный Ленинград А. Н. Косыгина, но подготовка и принятие подобного рода решений как бы входили в круг обязанностей уполномоченного Государственного комитета обороны по Ленинграду. Но Город выстоял, как мне кажется, только благодаря тому, что были люди, сами делавшие больше, чем требовали обязанности, и умевшие заставить исполнять свои обязанности тех, кто от этого уклонялся.
16 февраля мною лично было проверено состояние 33-го ремесленного училища.
Выявлено:
1) Все ученики ремесленного училища спят по 2–3 чел. на одной койке. Кровати без простыней и наволочек. Все ученики завшивлены, и в матрацах много вшей. В помещении грязь. Больные не отделяются от здоровых.
2) Все ученики жалуются на исключительно плохое питание. При проверке мною столовой выяснилось, что супа приготовляется в полтора раза больше, чем надо на то же количество продуктов. Это значит, что вместо супа выдается жидкая бурда.
3) Котлеты весят вместо 50 г – 35 грамм; отпускаемый сахар не полностью попадает ученикам, а частично уворовывается.
4) Установленные по норме жиры уже в течение 4 дней в столовую не отпускаются.
5) Контроль со стороны администрации училища над столовой отсутствует, и это создает полную возможность для неограниченного воровства продуктов из столовой.
Считаю, что в силу отсутствия должного контроля за питанием учеников ремесленных училищ создана благоприятная почва для хищения большого количества продуктов, и в результате ученики находятся на голодном пайке и не только не поправляются, а, наоборот, их состояние ухудшается.
1. В связи с этим прошу принять решение, установив обязательный контроль за питанием ремесленников со стороны администрации школ, при котором закладка продуктов в котел должна происходить с обязательным присутствием администрации училища и представителей учащихся.
2. Запретить администрации училищ содержать учеников по 2–3 чел. на одной койке и принять меры к немедленной ликвидации вшивости в ремесленных училищах путем устройства самых примитивных вошебоек.
В части работников столовой, обслуживающей ремесленное училище № 33, мною предложено городскому прокурору их арестовать и отдать под суд.
А. Косыгин Резолюция: «Тов. Двойникову. О принятых вами мерах доложить. Чересчур много у вас безобразий.
Почему второе лицо в правительстве, заместитель председателя Совнаркома, знает, что делается на кухне и продскладе ремесленного училища в Ленинграде, а первое лицо в городе считает, что это не у него, а у тов. Двойникова «чересчур много безобразий».
Здесь и без «весов» видно, на сколько тянет письмо выпускника Ленинградского текстильного института и как барственно невесома резолюция самородного партийного деятеля из Мариуполя.
Но Ленинград не был бы Ленинградом, если бы забыл о своих детях, в бессилии опустил руки перед неизбежной в условиях войны и осады беспризорностью.
Уже в декабре 1941 года Ленгорсовет принимает решение о расширении контингента в детских домах и открытии новых детских домов.
В страшном, самом голодном, жгущем морозами и пожарами, январе 1942 года прием в детские дома был увеличен на 2725 детей, и были открыты 23 новых детских дома с общим контингентом до 5550 детей. В марте общее число детей в детских домах достигает 14 300 человек. Прием в детские дома идет безотказно и круглосуточно. На 10 марта число детских домов в городе возросло до 98. В каждом районе города с февраля 1942 года начинают действовать приемники-распределители, до конца года через них пройдет 26 250 детей. До конца года из города будут эвакуировано 38 080 детей, находившихся в детских домах. Важнейшим средством борьбы с беспризорностью стало определение детей в ремесленные училища и школы фабрично-заводского ученичества.
Детская беспризорность в блокадном городе к июлю 1943 года была ликвидирована!
Нет, это не победная реляция. Голод, война, ошибки, подчас преступные, давали богатую жатву смерти. Да и призрак порядков, обнаруженных А. Н. Косыгиным лишь в одной столовой лишь одного ремесленного училища, не дает оснований для обольщения. И все-таки ликвидировать беспризорность, как ни трудна была эта задача, оказалось все-таки легче, чем обеспечить подростков из ремесленных училищ средствами жизнеобеспечения во время зимней эвакуации, бороться с теми, чья вороватость и душевная черствость сводила на нет усилия людей самоотверженных и щедрых сердцем.