Страница 36 из 55
Стахурский почувствовал, как Валина рука, лежавшая на его руке, словно обмякла. Это было все, что он сейчас чувствовал. Марии нет…
Валя с нескрываемым огорчением смотрела на Стахурского. Марии нет!
— Что ты говоришь? — прошептала она грустно. — Познакомься, пожалуйста. Товарищ приехал к Марии, а ее нет. Как же это так?!
Молодой геолог крепко пожал руку Стахурскому и с любопытством посмотрел на него.
— Что же теперь делать? — снова прошептала Валя, растерянно глядя на Стахурского, будто это она сама прилетела через тысячи километров, чтобы видеть Марию, а Марии нет.
Все трое молчали. Вокруг стояла такая тишь, что хотелось закрыть уши, чтобы не слышать этой тишины.
— Надо узнать, когда почтовый самолет возвращается в Джамбул.
Стахурский выпустил Валину руку.
Но Валя задержала ее.
— Из Джамбула очередной рейсовый будет только в четверг. Через три дня.
Тишина царила в пустыне. Только назойливо рокотал мотор.
— И другой связи с Алма-Атой нет?
Валя виновато улыбнулась одними губами. Глаза ее просили прощения, словно за необъятность пустынных просторов отвечала именно она.
— Так вам в Джамбул или Алма-Ату? — недоумевающе, но снова весело спросил молодой казах.
— В Алма-Ату, — ответила Валя.
— К чему ж тогда Джамбул и три дня? — крикнул юноша. — Сейчас прилетит наш экспедиционный, он захватит меня и образцы породы, и вечером я вас доставлю в Алма-Ату.
— Токмагамбетов! — Валя схватила егоза руку. — Ты можешь? Сделай это для нас!
— Сделано! — весело крикнул Токмагамбетов. — Кроме трех килограммов камешков, нас будет в самолете трое. Только ты возьми пальто, — он кивнул на Валин плащ, — по метеосводке сейчас в Алма-Ате холодные ночи.
— Я не лечу. Это полетит товарищ Стахурский.
— А-а! — разочарованно протянул юноша.
Валя сдвинула брови и строго сказала:
— Товарищ Стахурский прилетел к Марии из Киева. Он был ее командиром в партизанском отряде.
— А! — снова воскликнул юноша, но на этот раз его возглас выражал удивление, почтение, даже некоторый испуг, и он жадно еще раз осмотрел Стахурского. Потом он спохватился и сильно потряс Стахурскому руку. — Токмагамбетов, — сказал он, забыв, что они уже познакомились. — Самолет будет через полчаса.
Он сразу заторопился.
— Я сейчас побегу на аэродром, предупрежу, чтоб не задержали, чтобы все было готово вовремя. Знаете, самолет с грузом, и я побегу подготовить людей для выгрузки. Они разгрузят за пятнадцать минут, я сам буду руководить. Будьте спокойны, через четыре часа мы будем в Алма-Ате!
Целых четыре часа!
— Спасибо! — от всего сердца в один голос сказали Стахурский и Валя.
— Так я побежал! — Токмагамбетов пожал руку Стахурскому, забыл попрощаться с Валей и торопливо ушел. Выйдя на площадь, он бросился бежать. Его черная тюбетейка подпрыгивала над желтой кожанкой и вмиг исчезла за казармами.
— Мне, право, неловко, — сказал Стахурский.
— Ничего, — отозвалась Валя. — Он хороший парень. Какое счастье, что мы встретили его.
— А мы не прозеваем самолет?
Валя усмехнулась.
— Ну что вы! Разве можно прозевать самолет в пустыне? Мы знаем всех птиц, которые залетают в поселок, а вы — прозевать самолет! — Она пошла и потянула за собой Стахурского. — Идемте скорее, вам надо умыться с дороги, я вас накормлю. Покушайте нашей клубники. Мы вырастили ее в пустыне, в наших оранжереях.
Стахурский послушно последовал за ней. Он все-таки увидит Марию сегодня.
Они вошли в прозрачную, почти неощутимую тень молодых деревьев. Здесь, в пустыне, где апрельские ночи дышали холодом зимы, почки только раскрывались — клейкие и упругие. Солнце пронизывало молодую поросль и отбрасывало под ноги причудливое кружево иллюзорных теней. Молодые деревья росли прямо из песка, но вокруг каждого ствола было углубление, засыпанное влажным перегноем, а между этими углублениями журчали арыки. В памяти Стахурского всплыл отрывок когда-то услышанного стихотворения про азиатские арыки — они поют и звенят, как колокольчики. Он послушал.
Арык в самом деле звенел, но этот звон не нарушал тишины, а только углублял ее. Была такая тишь, что казалось, ее создали умышленно и строго охраняли ее нерушимость. Стахурский еще не привык не замечать этой неправдоподобной тишины.
Арык в самом деле пел.
— Валя! — сказал Стахурский. — Минуточку подождите. Раньше чем идти к вам, покажите мне, пожалуйста, могилу матери Марии.
Валя посмотрела на Стахурского добрыми глазами.
Надо было спешить, скоро прибудет самолет, но она покорно сказала:
— Хорошо.
Они пошли мимо какого-то сооружения с большим маховиком, от которого тянулись желоба к арыкам, и вышли на площадь. Почти посредине ее, между двух десятков молодых деревьев, высился холмик, увенчанный небольшим обелиском.
— Вот! — сказала Валя.
Они подошли ближе.
Стахурский смотрел на обелиск. Он видел сотни таких обелисков — грубо отесанных камней на невысоких холмиках в степях, горах и лесах Европы, от Карпат до Дуная. Это были могилы боевых товарищей, героев-бойцов. Если в стремительном наступлении на врага воины не успевали насыпать холмики над павшими товарищами, они вырастали все равно — их воздвигали и заботливо хранили руки местных жителей. Сотни таких обелисков разбросаны на политых кровью, но освобожденных просторах Европы. Немеркнущим огнем — заветом и призывом — они пронизывают европейские туманы.
И вот точно такой же обелиск встал перед Стахурским и здесь, за тысячи километров от бывших фронтов, за тысячи километров от мест, где гремела война.
И этот боевой обелиск был надгробием над могилой матери его любимой, его Марии, над ее преданным, отважным и жертвенным военным трудом.
Стахурский снял шапку.
Они остановились около могилы.
На обелиске черной краской на сером фоне песчаного камня было написано не одно, а несколько имен. Шевчук Василина Клементьевна — стояло первым.
— В этой могиле, — объяснила Валя, — мы похоронили вместе всех погибших, нельзя было отделить сгоревшие тела.
И это была братская могила, как там, на фронте. Мать Марии легла в братскую могилу наравне с другими отважными бойцами.
На могиле лежал венок из чуть увядшей зелени. Его положили сегодня.
Стахурский стоял, склонив голову. Валя отпустила его руку и стояла рядом, тоже в почтительном молчании.
Подвиг еще надо совершить — во имя тех могил, что остались там, в Европе. Подвиг еще надо совершить — во имя этой могилы в далеком тылу.
И Стахурский вспомнил своих родителей.
Они давно умерли. Отец был машинистом депо на небольшой узловой станции близ границы на Збруче. В тысяча девятьсот пятом году он участвовал в боевой рабочей дружине и был сослан в Нарым. Там и родился Стахурский. Мать, подольская крестьянка, не вынесла сурового сибирского климата и вскоре умерла. Когда отец отбыл ссылку, его послали на фронт первой мировой войны. Поздней осенью семнадцатого года он возглавил большевистский солдатский комитет и увел полк с западного фронта на фронт гражданской войны. Через год его расстреляли оккупанты, ворвавшиеся на Украину. Три года осиротевший Стахурский был беспризорным, слонялся по степям Украины, по Крыму и Кавказу. Детская колония дала ему путевку в жизнь. Он: строил Харьковский тракторный завод, окончил в Киеве институт, вступил в партию большевиков, во время войны работал в подполье на временно оккупированной территории Украины, прошел с партизанскими отрядами от Буга до Дуная, как командир Советской Армии, дробил гитлеровскую военную машину.
Нет, он не запятнал светлой памяти своих родителей.
Только он не знал, где они похоронены.
Но вот перед ним была могила Марииной матери. И это была могила его родителей. Ибо Мария будет его женой.
И ему хотелось сказать Марии «спасибо». Хоть он и не знал, за что ему благодарить Марию, разве за то, что она существует на свете и появилась на его жизненном пути.