Страница 19 из 55
И чем дальше уходило от него раздражение и на его место входил покой от волнующего свидания с родным городом, в нем все сильнее нарастало странное чувство: он идет, и рядом, сразу же за, ним, молча, но каждой мыслью с ним вместе, идет Мария, его боевой побратим.
Это было похоже на галлюцинацию, и Стахурский даже смутился. Почти три года были они вместе с Марией в партизанском отряде, в армии, и она была для него только товарищем в бою. Но вот он ее увидел вчера и понял, что неразрывная близость связала их жизни.
У них была общая цель в борьбе, они были вместе в бою и не раз протягивали друг другу руку на помощь. Теперь Мария уехала в далекую Алма-Ату, и неизвестно, когда сойдутся снова их пути в жизни…
В наркомате Стахурский спросил, можно ли видеть инженера Карпинского.
— Заместитель наркома сегодня не принимает, — ответила ему секретарша, — сегодня товарищ Карпинский рассматривает проекты. Пожалуйста, скажите вашу фамилию. Я спрошу товарища Карпинского, может быть, он примет вас. Но, — добавила она, взглянув на погоны Стахурского, — если вы демобилизованный и по делу о работе, то, прошу вас, пройдите прямо в отдел кадров, товарища Карпинского можно не беспокоить. — Она улыбнулась. — В отделе кадров вас и без него разорвут на части.
— Хорошо, — разочарованно согласился Стахурский, — я пройду в отдел кадров. Но, будьте любезны, на прием к Михаилу Ивановичу все-таки меня запишите.
Секретарша скрылась за дверью кабинета, но не прошло и минуты, как она выбежала обратно.
— Товарищ Стахурский, профессор Карпинский просит вас немедленно.
Стахурский вошел.
В просторном кабинете стоял огромный письменный стол и два маленьких стула. А весь пол был завален белой, голубой и синей калькой. Она лежала кучами, свертками, пачками, а десятки листов были разостланы прямо на полу. Из-за стола навстречу Стахурскому поднялся стройный, худощавый человек с густой шевелюрой. Это и был Михаил Иванович Карпинский, бывший декан строительного факультета.
— Стахурский! — воскликнул Карпинский таким сильным голосом, что казалось непонятным, как он рождается в этой щуплой груди. — Стахурский, дорогой мой, так значит вы живы? — Он; порывисто обнял Стахурского, расцеловал его и так же громко, с радостным возбуждением продолжал: — Ну, все остальное потом, а сейчас прежде всего открою вам свои карты: кто сюда вошел, тот уже не выходит. Я — Синяя Борода двадцатого века, или, вернее, послевоенного периода. Инженер Стахурский, вы зачислены в кадры наркомата. Вы демобилизованы?
— Да, — улыбнулся Стахурский.
Профессор нажал кнопку, и в просвете полураскрывшейся двери показалось лицо секретарши.
— Позвоните в отдел кадров, чтобы они заготовили документы для инженера Стахурского. Он зайдет к ним оформиться через пятнадцать минут.
— Слушаю, Михаил Иванович.
— И не говорите ничего! — прикрикнул профессор на Стахурского, хотя тот и словом не обмолвился. Если вы уже где-нибудь завербовались, все споры с другими наркоматами беру на себя. Если вы не согласны, за пятнадцать минут берусь вас убедить. Если имеются еще какие-нибудь препятствия, ни одно из них не будет принято во внимание. Считайте, что это мобилизация.
— Михаил Иванович! — смеясь, сказал Стахурский, с восхищением глядя на учителя: он ничуть не изменился, даже стал еще более подвижным. — Я как раз и пришел к вам проситься на работу. Только с одним условием.
— Принимаю заранее. — Но профессор нахмурился. — А какие условия?
— Прошу не оставлять меня в аппарате, а отправить на строительство.
Профессор крепко пожал Стахурскому руку. Потом он поставил свой стул рядом со стулом гостя, положив на его колено узкую руку с тонкими пальцами.
— Ну, рассказывайте. Значит, вы были мобилизованы в июле сорок первого года. После этого…
Раздался телефонный звонок. Профессор, не поднимаясь, взял трубку.
— Здравствуйте, Николай Васильевич! Хорошо. Жду вас в половине третьего. — Он положил трубку и сделал широкий жест, указывая на горы кальки: — Вот видите: сто восемнадцать проектов мы утвердим до понедельника. А во вторник сто восемнадцать объектов начнут жить. И только на шестьдесят три из них назначены начальники строительства… Шестьдесят четыре, — поправился он, с улыбкой взглянув на Стахурского. — Остальных надо разыскать до понедельника, то есть за четыре дня. Ну, рассказывайте. Значит, вы ушли на фронт в июле сорок первого…
— Где же вы раздобудете столько инженеров до понедельника?
— Ужас! — крикнул профессор и засмеялся. — Найдем. Вас же нашли. — Снова зазвонил телефон. Он сорвал трубку. — Нет. Передайте, пожалуйста, наркому, что я этот проект отклонил. — Положив трубку, он крикнул: — Ах, Стахурский, вы себе не представляете, что творится на свете! Когда я вернулся в прошлом году из эвакуации, то пришел к наркому и сказал: «В такое время деканом может быть какой-нибудь из ветеранов войны — инвалидов, а меня надо направить на строительство». В наркомате сразу согласились и в тот же день отозвали из института. Но на другой день назначили меня заместителем наркома. Это черт знает что! — Он крикнул так, словно именно Стахурский был виновен в том, что Карпинского не отпустили на производство. — Вы понимаете? Мне говорят: мы не можем вас послать на одно строительство, вы должны руководить тысячью строительств. А? Как вам нравится? — Зазвонил телефон, и Карпинский взял трубку. — Хорошо. Позвоните секретарше, ее зовут Верочка, и скажите, чтобы выправили документацию. — Он опустил трубку и снова положил руки Стахурскому на колени. — Рассказывайте, Стахурский. В июле сорок первого года…
— Минуточку, Михаил Иванович! Я совершенно согласен с тем, что руководить должны люди, которые умеют работать.
— Вы говорите так, потому что не вас срывают с работы, а если бы разговор зашел о вас…
— Простите, Михаил Иванович, я сейчас вам докажу.
Телефон зазвонил. Стахурский снял трубку и подал ее профессору.
— Алло? Чудесно! Когда? Ура! Скажите, чтобы через час была машина, и я поеду сам. Сам буду принимать, осмотрю каждую доску и весь брак отправим обратно. — Он бросил трубку и с видом победителя поглядел на Стахурского. — Состав — сорок вагонов с пиломатериалом — прибыл в наш адрес. Заканчивайте вашу мысль.
Стахурский сказал:
— Если бы разговор шел только о том, что надо восстановить разрушенное, то без таких, как вы, руководство могло б обойтись. Но одновременно надо начать грандиозное строительство новых объектов, которое даст возможность стране сделать скачок вперед. Если смотреть в будущее, то вы не правы, Михаил Иванович.
Карпинский ласково потрепал Стахурского по колену.
— Верно, — сказал он тихо, — верно, мой дорогой. Мы строим коммунизм. Рассказывайте, Стахурский. Мне надо знать все, что с вами произошло за эти четыре года.
Дверь бесшумно открылась, и на пороге появилась секретарша.
— Михаил Иванович, — сказала она строго, — вы сегодня еще не завтракали. Забыли, что вам велела Галина Андреевна? Вы должны съесть простоквашу и крендель с маслом.
— А! Да, да, Верочка, две простокваши и два кренделя. Клянусь бородой пророка, что он тоже не завтракал. А?
— Не завтракал, — признался Стахурский, — только выпил рюмку водки. Меня угостил Никифор Петрович.
— А! Наш Никифор! Он меня тоже заставил выпить на «добро пожаловать», когда я вернулся. Ох, и попало же мне тогда от Галины Андреевны! Верочка! Пусть нам принесут из буфета еще одну простоквашу!
В кабинете было одно окно. На столике у окна стоял стакан простокваши, а на блюдце лежал крендель, намазанный маслом.
— Вот и чудесно, — сказал Карпинский, садясь за столик и придвигая к себе простоквашу, — теперь нам никто не помешает, и вы расскажете все, что было с вами за это время.
Он насыпал в простоквашу сахару и начал быстро и рассеянно есть.
Вошла уборщица и принесла простоквашу и крендель с маслом.
— Чудесно, — сказал Карпинский, — вот и моя простокваша. — Он взял стакан с простоквашей у уборщицы, поставил на стол и только тогда заметил, что уже съел свою простоквашу. — Ах, черт, простите. Я, оказывается, уже съел… это ваша. Ешьте, пожалуйста, и рассказывайте.