Страница 28 из 100
Лесничий внимательно осмотрел стены.
— В замке есть один тайный ход, но он в другом конце, — сказал он. — О нем все знают. А вот о каком-нибудь тайном ходе в этом крыле, я никогда не слыхал, однако где-то он должен быть…
Лесничий снимал картины и полки, передвигал стулья, но в стенах за ними не было ничего подозрительного. Он ничего не находил и сердился все больше и больше.
— Мне неприятно, что этот случай даст новую пищу всяким глупым толкам о призраках и привидениях, которых и без того ходит немало. Можешь не сомневаться, теперь все будут считать, что тут был призрак старого убитого обер-егермейстера. А еще этот проклятый свет, который тут видели…
Лесничий задумался, он был сильно расстроен.
— Знаешь, — сказал он наконец, — а ведь все это очень на то похоже.
— На что?
— На то, что здесь был призрак. Иначе этого не объяснишь. Ты слышал шаги в лесу? Там был человек, которого мы слышали, но не видели. А шаги, которые мы слышали здесь? Здесь мы тоже никого не видели… Нет, конечно, это не объяснение. — Лесничий чертыхнулся.
— Чего ты так злишься? — спросил профессор.
— Нас с тобой провели, как детей, вот единственное объяснение, — ответил лесничий.
Он быстро подошел к окну. Не без труда открыв его, он позвал:
— Кристенсен! Кристенсен, идите сюда!
Темная тень Кристенсена заскользила в лунном свете, и вскоре управляющий стоял уже внизу во дворе и смотрел на окна замка.
29
Утро в трактире
— Вы внимательно наблюдали за домом? — крикнул лесничий управляющему.
— Да.
— Никто отсюда не выходил?
— Нет, во всяком случае через двери.
— А через окна?
Управляющий засмеялся:
— Тоже нет.
Лесничий закрыл окно и повернулся к профессору:
— Надо здесь все осмотреть, он мог где-нибудь спрятаться.
Они снова осмотрели комнаты, перевернули все шкафы, но безрезультатно. Самое странное, что по комнатам вообще не было заметно, чтобы тут недавно кто-нибудь побывал. Через полчаса они прекратили поиски и покинули здание. Не говоря ни слова, они шли по лужайке. Их встретил Кристенсен.
Управляющий не мог скрыть некоторого злорадства.
— Я вас понимаю, — раздраженно сказал лесничий. — Вы человек суеверный и вам, должно быть, смешно, что кто-то пытается поймать неуловимый фантом. Но тем не менее я его все-таки поймаю.
— Каждый может думать об этом, что хочет, — буркнул управляющий. — В больших усадьбах часто видят то, что объяснить невозможно.
— Что говорят люди? — спросил лесничий.
— Об этом? Почти ничего.
Профессор и лесничий покинули усадьбу с неприятным чувством. Они еще постояли невдалеке, переговариваясь шепотом и наблюдая за окрестностями. В конце концов им не оставалось ничего, как отправиться домой. Когда они шли через лес, вершин деревьев коснулись первые лучи рассвета, но внизу было по-прежнему темно и тихо.
Они снова прошли мимо трактира Батюшки Абрахама — окна были закрыты ставнями, и трактир казался вымершим.
— Батюшка Абрахам открывает рано, но он не любит, чтобы нарушали его ночной покой, — объяснил лесничий. — Хотел бы я знать, вернулся ли ботаник домой до того, как двери закрыли на ночь?
Лесничий вынул часы:
— Скоро мы услышим, как Батюшка Абрахам спускается по лестнице, и тогда можно рассчитывать, что нас угостят горячим кофе.
В ожидании друзья присели на ступени крыльца. Уже совсем рассвело, день обещал быть ясным и теплым. Вскоре они услыхали, как Батюшка Абрахам возится на кухне. Он всегда собственноручно варил первый утренний кофе, отдавая таким образом дань новому дню. Благоухающий напиток Батюшки Абрахама славился у местных жителей. Но он открывал трактир лишь тогда, когда священнодействие было закончено и кофейник попыхивал на плите.
Друзья слышали, как Батюшка Абрахам открыл изнутри затворы, запиравшие ставни, вскоре щелкнул замок и в дверном проеме появился кожаный передник Батюшки Абрахама. Трактирщик нисколько не удивился, увидев друзей в столь ранний час. Лесничий мог в любое время суток осматривать свои владения. Батюшка Абрахам подал кофе и приготовился к приятной беседе. С утра он бывал брюзглив и весьма многословно распространялся об образе жизни, какой ведут нынешние люди.
— Возьмите, к примеру, хоть этого ботаника, который у меня остановился. Он что, думает, будто я держу гостиницу с массой слуг? Нет, у меня старомодный трактир и никого, кроме меня, тут нет. Я сказал ему понятным языком, что он должен вернуться домой до полуночи. По-моему, у этого собирателя зелени было больше, чем достаточно, времени на сборы своей коллекции. Однако он и не подумал вернуться вовремя. И я, старый человек, ждал этого бродягу до половины первого. Это меня больше всего рассердило. Я весь кипел от возмущения, когда в конце концов поднялся к себе и лег.
— И оставили его на ночь под открытым небом? — удивился профессор.
— Разумеется, — ответил Батюшка Абрахам. — У меня здесь не ночлежка. Но самое ужасное, что этот тип так и не разбудил меня ночью. Должно быть, заснул где-то среди своих цветочков.
Профессор вдруг насторожился:
— Как зовут этого ботаника?
— Ховард или Хелланд, или еще как-то, точно не помню.
Лесничий понял, о чем подумал профессор, и сказал:
— Мы бы хотели взглянуть на его комнату. Она закрыта?
— А это мы сейчас узнаем, — ответил трактирщик, с трудом поднимаясь по лестнице впереди своих гостей.
Узкая винтовая лестница была собрана из толстых дубовых досок. Комната, которую занимал ботаник, Находилась как раз перед лестницей. На выкрашенной и голубой цвет двери с большой железной ручкой красовалось римское «два». Дверь сразу открылась. Это была самая хорошая, большая и лучше всего обставленная комната во всем трактире, хотя потолок у нее был низкий. Ковра на полу не было, но широкие половицы были выскоблены добела. В середине стояла старинная господская кровать с голубым шелковым пологом, к которой вели две ступеньки, кровать была завалена подушками и перинами. Оба окна, выходившие в сад, были открыты и казались дивными летними пейзажами, ибо обрамляли цветущие луга и деревья, наслаждавшиеся ранним синим утром.
У стола, также без скатерти, столешница которого была сделана из цельной доски, стояли два стула — один из них, с подлокотниками, явно относился к эпохе Ренессанса и радовал глаз своей изумительной пурпурной обивкой.
Вещей у приезжего почти не было. У кафельной печи стоял небольшой саквояж из дорогой кожи с серебряным замком. Профессор приподнял его, но, судя по тяжести, саквояж был пустой. На кровати лежала пижама в зеленую полоску из темной шелковистой ткани. У ножки кровати стояли красивые домашние туфли, расшитые вручную серебряной нитью, очевидно, — подарок какой-нибудь из поклонниц. Все, находившиеся в комнате вещи, как и туалетные принадлежности, приобретенные у самых дорогих и знаменитых фабрикантов, говорили о том, что их хозяин — избалованный денди. А вот о его занятиях ботаникой не говорило ничего, здесь не было даже самого маленького футляра для растений, какими обычно пользуются ботаники.
Но на туалетном столике у кровати лежали газеты и телеграмма.
Это были вечерние копенгагенские газеты двухдневной давности и одна французская, очевидно, купленная для чтения в дороге. Телеграмма была вскрыта, про — читана и снова сложена. Профессор подержал ее в руке. Прочесть — не прочесть? Он опасался недопустимого вмешательства в частную жизнь постороннего человека, но с другой стороны… Телеграмма была адресована Доктору Ховарду, до востребования, станция Кнарреберг. Это означало, что ботаник получил телеграмму собственноручно. Лесничий увидел замешательство профессора и сделал нетерпеливое движение. Телеграмма была открыта. По изумлению, появившемуся на лице профессора, лесничий понял, что ее содержание оказалось крайне важным.
Лесничий подошел к профессору и через его плечо прочитал телеграмму. Она содержала одно единственное слово, вернее, цифру — «400».