Сказители

Раздалось три оглушительных взрыва. Здание театра

дрогнуло. Со стола на пол скатилась вазочка для цветов и разлетелась вдребезги. Сюлянь заткнула пальцами уши и заползла под стол, стоявший у окна. Улица была окутана клубами пыли и дыма. Вслед за этим вновь прозвучали взрывы, короткие, резкие, один за другим. Все здание театра покачнулось, будто по нему ударил кулаком великан. Послышался звон разбитых стекол.

Баоцин первым раскрыл рот.

– Кажется, улетели.

Он оставался лежать на полу и сказал так, чтобы успокоить остальных. Никто ему не ответил. Он поглядел

по

сторонам, не смея даже поднять головы.

– Дафэн, ты где?

Дафэн лежала под кроватью в соседней комнате.

– Мама, вы где?

Тетушка продолжала сидеть на стуле, крепка прижав к себе сверток. Под ногами у нее была целая лужа!

–

Пронесло, – успокоил ее Баоцин. Она молчала. Он подошел и потрогал ее руки, они были как лед. Видя, что жена плачет, он подозвал к себе Дафэн и попросил помочь матери.

Дафэн вылезла из-под кровати вся в пыли и паутине, со слезами на глазах.

Баоцин надел носки и ботинки. Когда тетушка пришла в себя, он уже подходил к двери.

–

Ты куда собрался? – закричала она.

– Пойду проведаю семейство Тан, я должен посмотреть, что с ними.

–

А на меня наплевать? Я чуть не умерла от страха, а ты думаешь только о других.

Баоцин постоял в нерешительности, но все же спустился вниз. Она начала скандалить, значит, с ней все в порядке. Пойти и посмотреть, что с семьей Тан, было его долгом: Циньчжу – актриса его труппы, Сяо Лю – единственный музыкант, игравший на трехструнке. Именно сейчас он обязан их навестить. Тогда, возможно, и в дальнейшем от них будет меньше хлопот.

Дома стояли на прежних местах. Он думал, что улицу разбомбили, ведь бомбы упали так близко. Всюду валялось битое стекло. Сновали пожарники и полицейские. Народу на улице было немного. Солнце уже скрылось за горой. Вдали над крышами домов, в нескольких кварталах отсюда, словно заря, сияла полоска яркого света. Но это была не заря – горели дома. Часть города уже превратилась в море огня. У Баоцина защемило сердце.

Он ускорил шаг. Огонь бушевал в том районе, где жила семья Тан. Его актриса! Его аккомпаниатор! Пройдя чуть дальше, он натолкнулся на ряды полицейских, преградивших ему путь. Собравшись с силами, он протиснулся сквозь толпу. Полыхала вся улица. Пахло горелым мясом. Ему стало дурно, и он поспешил отойти в сторону.

Наконец Баоцин взобрался на гору и пошел по направлению к гостинице, где жили Таны. Может, он доберется до них переулками? Однако всюду, куда он попадал, представала такая ужасная картина, что страшно было смотреть. Улицы под горой были объяты огнем. На Баоцина накатывались клубы едкого дыма, застилавшего небо. Он лишь ель пиал треск пламени, вопли людей, отрезанных огнем, и печальный звон колоколов на пожарных машинах. Появлявшееся в темноте пламя напоминало желтые цветы, которые, пробиваясь отовсюду, быстро вырастали в огромные огненные языки. Небо над головой превратилось в страшное зеркало, которое становилось то желтым, то красным; казалось, всевышний ради забавы наблюдает, как люди сгорают там внизу, в этом пекле.

Баоцин, понурив голову, с какой-то огромной тяжестью на душе возвратился домой. Перед глазами покачивалось страшное, бесконечное море огня.

К этому времени на улицах уже было полно народу. Все стремились выехать за город. Рикши доверху были завалены вещами. Целые семьи с домашним скарбом, забыв обо всем, бежали из города. Те, кто не мог найти рикши, отчаянно ругались, некоторые плакали. Вопили дети, потерявшие родителей. Кое-кто прихватил с собой отчаянно визжавших свиней и раскудахтавшихся кур.

Какой-то человек чуть не налетел на Баоцина. Лицо его было серым. Он не только не извинился, а разразился бранью.

 – Вы, «люди из-за реки», – вопил он, тыча в Баоцина пальцем. – Это вы навлекли сюда самолеты. Катитесь к себе обратно!

Баоцин не собирался ссориться с ним. Было совершенно очевидно, что тот говорит ерунду. Каким это образом беженцы могли навлечь сюда самолеты? Человек продолжал что-то кричать, но Баоцин уже про него забыл. Он шел и рассуждал. Можно про все это сочинить сказ и поведать людям, что такое война и почему нужно вести войну сопротивления?

Вдруг он оказался на земле. Какой-то сумасшедший несся как угорелый по улице и сшиб его. Он встал, отряхнулся и только тогда заметил, что прошел мимо своего дома.

Сюлянь ждала его. Она казалась такой маленькой, такой одинокой.

– Папа, все уезжают за город, – сказала она. – А почему мы не едем? Поехали в Наньвэньцюань к дядюшке?

Баоцин поколебался и ответил не сразу:

– Как мы можем уехать? В городе не найти ни рикши, ни паланкина, а об автомобиле нечего и думать. Сегодня вечером уехать не удастся. Вот завтра в городе дел будет меньше, тогда и придумаем что-нибудь.

Я хочу ехать прямо сейчас, папа. Я вообще-то не боюсь умереть под бомбами, но мне страшен их свист.

Он покачал головой.

–

Я собственными глазами видел, что все улицы возле реки в огне. Не пройти – полицейские перегородили улицу.

Завтра

утром

подумаем

,

как

быть.

Она недоверчиво посмотрела на него и спросила:

– А что с семьей Тан?

– Не знаю. – Его подбородок дрожал. – Я не мог пройти. Всюду огонь, страшно.

Ее черные глаза стали тусклыми и мрачными. Она глядела в потолок.

–

Папа, а еще будет воздушный налет?

–

Кто его знает?

– Я больше не могу ждать. – Она улыбнулась через силу. – Я даже готова идти к дядюшке пешком. Больше воздушных налетов мне не надо.

Тетушка хоть и прикладывалась не переставая к вину, лицо ее оставалось бледным.

– Я не могу здесь ждать смерти, – кричала она, надрываясь. – Пошевелись, придумай что-нибудь.

– Завтра с утра мы отправляемся в Наньвэньцюань, – сказал Баоцин. Он устал, нервы были на пределе. Увидев тетушку в таком состоянии, он совсем расстроился.

Никто не спал. На улицах всю ночь толпился народ, спать ложиться боялись. По городу носились слухи. Женщины, узнав что-нибудь, начинали голосить и причитать так, что буквально сердце разрывалось. Погибло четыре тысячи человек. Это были официальные данные. Если за один только раз было убито столько людей, то страшно подумать, что может произойти дальше. Каждый новый слух заставлял мечущихся в панике людей волноваться и страдать еще больше.

Было уже два часа ночи, а Баоцин все не мог уснуть. Решив вообще не спать, он оделся, спустился вниз и вошел в зал – место, куда было вложено столько сил и где он стал знаменит. Здесь Баоцину выпало счастье, здесь он стал главой труппьг, здесь у него появилось множество знакомых зрителей. Однако картина, которая возникла перед глазами, ввергла его в уныние. Декоративные экраны, дарственные надписи, в которых им восхищались, по-прежнему висели на стенах. Все самое дорогое для него уже было отправлено в Наньвэньцюань. Остались столы, стулья, скамейки. Много труда ушло на то, чтобы все это достать и установить. Какая в них теперь была польза? На длинном столе, что стоял поодаль, были аккуратно расставлены двести комплектов недавно приобретенных чашек с крышками. Он схватился за голову. Эти чайные чашки достались потом и кровью! Их никак нельзя было взять с собой. Возможно, его семье еще предстоит испытать все тяготы длительной дороги до Наньвэньцюаня. Может быть, будут н налеты. Может, к завтрашнему вечеру целая улица превратится в пепел, н тогда не останется ни одной чашки. Не возмездие ли это ему за то, что он зарабатывал деньги, пользуясь трудным положением других?