Сказители

стояли слезы, на душе было тоскливо.

Баоцин, сложив ладони рожком, громко звал носильщиков. Его голос тонул в сплошной пелене снега. Носильщики уже разошлись цо домам на свой новогодний ужин. На улицах не было ни души. Кроме Баоцина, людей его труппы и снежинок, никого не было. Шли с трудом, ноги то проваливались, то скользили. Кое-где в окнах домов за занавесками еще горел свет и слышался громкий смех за праздничным столом.

Вдруг откуда ни возьмись появился паланкин и какие- то неясные косые тени, ступавшие по снегу. Баоцин кликнул носильщиков. Не дожидаясь, когда они запросят цену, он уже успел сунуть руку в карман и вынуть оттуда горсть бумажных денег.

Но кому ехать, а кому идти пешком? Один паланкин не мог унести всех троих. Сяо Лю вдруг стало неудобно. Ему показалось, что он уж больно часто жалуется на недомогание.

– Пусть Сюлянь садится, – сказал он. – Я могу идти пешком.

–

Садись ты, – приказал Баоцин. – Мы любим пройтись. Твое здоровье сейчас важнее. Садись же, я прошу тебя!

Сяо Лю влез на открытый паланкин. Он был очень рад тому, что добрый старший брат так уважает его. Улыбаясь, помахал рукой.

–

Добрый брат, – сказал он, – завтра я приду вас поздравить с Новым годом, обязательно приду.

Баоцин и Сюлянь постояли немного, подождав, пока паланкин не исчез в темноте. Сюлянь устала, она подняла воротник и спрятала в него лицо.

– Пошли, дочка, – сказал Баоцин. – Ты ведь очень устала?

Она сделала несколько шагов и только тогда ответила:

–

Я не устала. – Судя по голосу, силы у нее были на пределе. Баоцин тоже очень устал. Он чувствовал себя виноватым перед своими домочадцами. Все встречают Новый год, а он и дочь тем временем как бездомные идут по улице.

Стараясь придать голосу беззаботность, он радостно произнес:

– Сюлянь, еще один год прошел. Ты повзрослела на целый год, теперь тебе пятнадцать. Не забудешь? В этом году ты должна исполнять сказы еще лучше.

Сюлянь не поддержала разговор. Через некоторое время Баоцин снова разговорился.

– Мы с тобой теперь зарабатываем немало денег – можно как положено выдать тебя замуж.

 – Зачем ты об этом, папа? – спросила она неожиданно. Она смотрела на ноги – туфли, почти новые, были безнадежно испорчены.

– Это большое дело. Каждая девушка должна найти тебе хорошего жениха.

Но Сюлянь, к удивлению Баоцина, не проронила ни звука. Они продолжали идти вперед. Сюлянь не могла понять, почему отец постоянно ссылается на свое предприятие. Какое отношение имеют его высокие заработки к ее замужеству?

Наконец добрались до дома. Баоцин хлопал в ладоши и прыгал от радости, как школьник.

– Вот мы и дома, все же добрались, – повторял он, в душе надеясь, что кто-нибудь выйдет их встретить. Но никто не вышел. Они поднялись наверх, оставляя на лестнице мокрые следы.

Тетушка была, пьяна. Она уже легла в постель и храпела. Тюфяк сидел в комнате Сюлянь и разговаривал с Дафэн. У них было траурное выражение лица. Тюфяк подвыпил н говорил все больше и больше.

– Деньги, деньги, деньги, – доказывал он что-то Дафэн. – Ну и что с того? Почему нужно именно в канун Нового года бежать куда-то зарабатывать деньги? Сколько лет живет человек, сколько у него может быть хороших вечеров под Новый год?

Баоцин упал в кресло, которое стояло в гостиной. Красные свечи еще горели и были похожи на желтые звезды, которые мерцали перед его затуманившимися глазами. Деньги... Деньги... Деньги... Стоит ли так себя истязать?

Сюлянь вошла в свою комнату и легла.

–

Давай, племянница, – крикнул Тюфяк, – сыграем в кости, позволишь твоему дядюшке выиграть несколько раз?

–

Не стоит, дядюшка, – сказала Сюлянь. Она так устала, ее неокрепший голос так ослаб, что она была не в силах отвечать. – Я хочу спать. – Она повернулась лицом к стене и заснула.

Тюфяк вздохнул. Он встал, подошел к окну и стал глядеть на плывущие за ним снежинки.

–

Несчастный ребенок, несчастная Сюлянь, – сказал он тихо, покачивая седой головой.

Глава 9

К апрелю сезон туманов в Чунцине, можно считать, прошел, однако по утрам туман еще оставался достаточно плотным. Сырость, холод и все тот же туман, словно большое покрывало, окутывали город. Все постепенно рассеивалось, когда солнце стояло уже высоко. Оно поднималось багровым, жутковатым шаром. Это было дурным предзнаменованием. Ясная погода означала возобновление воздушных налетов. В Чунцине существуют два сезона: холодная зима с туманами и жаркое лето без туманов. В этом и таилась опасность. Все знали, что, как только небо прояснится, японские самолеты окажутся тут как тут.

Однажды, в конце апреля, уже завывала сирена. Самолеты тогда не прилетели, но люди понимали, что предстоят новые страдания и бедствия. Исчез туман – эта защищавшая город естественная линия обороны. Оставалось лишь покориться судьбе.

Баоцин привык к воздушным налетам н считал их делом обычным. Однако те налеты, которые он пережил лично, при одном только воспоминании заставляли его содрогаться. Он решил отправить Тюфяка в Наньвэньцю- ань – район южных теплых источников. Они находились в сорока ли от города, и там было относительно спокойно. Он попросил Тюфяка подыскать там пару комнат, снять гостиницу или арендовать дом – подошло бы любое. Если Чунцин разбомбят, у семьи Фан было бы место, где можно приютиться.

И вот наступил тот злополучный незабываемый майский день. На город уже опустились сумерки, солнце издали напоминало большой огненный шар. Невдалеке от дома, где жили Фаны, люди кричали, что объявлена воздушная тревога. А некоторые твердили, что никакой воздушной тревоги не было и что это болтовня. Беженцы, прибывшие из других мест, хорошо представляли себе ужасы налета и потому быстро попрятались в убежища. А местные жители продолжали заниматься каждый своим делом. Некоторые как ни в чем не бывало болтались по улицам. Эти «люди из-за реки» все такие нервные! Налет? Ни одного самолета не видно!

Внезапно послышался гул самолетов. Беженцы поспешили в укрытие. Этот гул был им хорошо знаком – летели бомбардировщики. Однако сычуаньцы глядели в небо н никуда не торопились. Может быть, это свои самолеты – только что отбомбились и возвращаются обратно? Может, у них вообще нет бомб, чего бояться?

Прошел сезон туманов, и тетушка больше не отваживалась пить вино. Ее не прельщала перспектива быть разорванной на клочки. Быть живой все же намного интересней. Она была готова нырнуть в убежище хоть днем, хоть ночью. Осторожно завернув деньги и украшения в небольшой сверток, она все время носила его с собой.

В тот день, после обеда, тетушка Фан проверяла свой сверток, прикидывая, можно ли туда положить еще что-нибудь. Лучше всего бы бутылочку вина – можно выпить пару глотков, если закружится голова. С юл янь рассматривала коллекцию собранных ею старых марок, Дафэн занималась шитьем.

Внезапно над головой послышался чудовищный треск, будто исполинский топор разрубил небо надвое. Сюлянь вскочила. Баоцин босиком выбежал из комнаты'

 – Не было слышно сигнала тревоги! – сказал он.

Тетушка сидела на стуле, хотела встать, да не смогла. Крепко сжимая в руке сверток, она еще дважды пыталась подняться, но в ногах появилась такая слабость, что они перепили ее слушаться. Баоцин подошел к жене, чтобы помочь ей, Сюлянь побежала к окну. Весь дом пронзил душераздирающий свист, который становился все громче. Внезапно он пропал.

– Ложись, – заорал Баоцин и бросился на пол.