Страница 58 из 63
Улица была пустынна и покрыта битым стеклом. Свернув на Яфо, Джозеф наткнулся на вооруженный автоматами патруль. Полицейских было двое. Они приказали ему поднять руки. Пока один держал Джозефа под прицелом, другой обыскал его. Было видно, что они напуганы и ждут, что в любой момент он может бросить в них бомбу. Этот факт наполнил Джозефа, который не был вооружен, странным удовлетворением.
— Что это с вами? — спросил он по-английски, манерно растягивая слова. — Сдрейфили?
Поведение полицейских мгновенно изменилось. Один прекратил ощупывать его карманы, второй опустил дуло автомата.
— Простите, сэр, мы выполняем приказ и думали, что вы…
Полицейский с сомнением посмотрел Джозефу в лицо, оглядел одежду. Произношение и внешний облик противоречили друг другу, и полицейский был озадачен.
— Вы думали, что я еврей? — пришел ему на помощь Джозеф.
Полицейский еще больше смутился.
— Все в порядке, сэр, мы действуем по инструкции.
— Но я действительно еврей, — сказал Джозеф, забавляясь по-детски. — Спокойной ночи, офицер.
— Спокойной ночи, сэр, — пробормотал в совершенной растерянности полицейский.
Джозеф отправился дальше, улыбаясь в темноте. Пройдя около ста метров, он спросил себя, почему он, собственно, так доволен собой. Конечно, у гликштейнов нет такого великолепного английского произношения, как у него, да и странно было бы от них этого ожидать. Что касается его, Джозефа, то, будучи представителем определенного народа, он на этот раз избежал неприятностей именно потому, что не полностью является его представителем. Он перестал улыбаться. Ему вдруг пришло в голову, что евреев преследуют в Восточной Европе и терпят в Западной потому, что на Западе их национальная субстанция в значительной степени разбавлена. Окружающие народы не выносят в евреях сконцентрированной и обнаженной национальной субстанции.
К черту, опять я о том же. Я думал, что после прошлой пятницы я полностью вылечился. А, может, в прошлую пятницу все оказалось слишком легко? Сторожа-арабы на ночном пляже стали кроткими, как ягнята, увидев направленные на них дула автоматов. Все прочее пошло как по маслу. Судно появилось в заброшенной бухте неподалеку от Нетании с опозданием всего в полчаса. Следуя сигналам с берега, оно бросило якорь сразу за отмелью, так что спущенным с него лодкам оставалось грести не больше пятидесяти ярдов до берега. Запакованное оружие было в течение часа погружено на грузовики для перевозки молока. Большинство из двухсот пассажиров сами высадились с лодок на землю. Только детей и стариков, среди которых был один с деревянной ногой, пришлось вынести на руках. Выходя из воды, они целовали землю и плакали. Если бы не решительный приказ молчать, они запели бы гимны. Задолго до рассвета всех погрузили на грузовики и отвезли в безопасные места. Акция завершилась. Через три часа в горах Самарии пастух-араб нашел ночных сторожей связанными и с кляпами во рту.
Единственная неудача заключалась в том, что заправку горючим не успели кончить к рассвету. Когда судно подымало якорь, его заметила береговая охрана. Однако властям удалось захватить только капитана-румына и его экипаж, от которых много узнать невозможно, так как все переговоры с ними вели через подставных лиц. Старое корыто было потеряно, но два других судна были в пути с 800 пассажирами на борту. За ними последуют другие, с беженцами и оружием.
Джозеф шел по темной улице Яфо, осторожно ступая среди разбитого стекла и обломков кирпича, безотчетно насвистывая мотив песни «Мы построим Галилею». С прошлой пятницы он чувствовал себя другим человеком, как больной, который чудом вылечился после тяжелого и длительного заболевания. Он только жалел, что больше участвовать в акциях ему не придется. В этом вопросе Бауман был неколебим, а с Бауманом — не то что с Реувеном или Моше — спорить невозможно. Правда, Бауман оказал ему доверие и объяснил кое-что, связанное с акцией, то есть открыл ему ровно столько, сколько Джозефу следовало знать об обстановке, когда он начнет заниматься пропагандой.
Люди и оружие прибывали из разных стран, но главным образом через Румынию и Грецию. Греческие и румынские пароходы для перевозки скота, турецкие контрабандные посудины, не значащиеся в регистрационных списках, нанимались через посредников. Хозяевам платили большую цену, так как они подвергались риску быть захваченными англичанами. Пока у Организации было достаточно денег, — в основном полученных от богатых американских евреев, воображению которых подобное мероприятие говорило больше, чем сбор денег для посадки деревьев в Палестине или для открытия кафедры математики в Еврейском университете. Какой-то румынский миллионер, нажившийся на торговле оружием и потерявший во время погрома дочь, пожертвовал Организации половину своего состояния с условием, что деньги будут использованы на приобретение оружия. Другие давали определенную сумму денег на ввоз в страну заранее оговоренного числа беженцев. Были и такие источники денег, которыми законопослушные гликштейны никогда бы не посмели воспользоваться. Источником оружия служила, прежде всего, Польша. Польское правительство жаждало избавиться от своих евреев и заодно насолить англичанам. Официальный сионизм был слишком щепетилен, чтобы извлекать выгоду из подобной ситуации. Люди же Баумана были не щепетильнее правительства Чемберлена. Разиель и Штерн отправились в Варшаву и связались с одним из отделов польского генерального штаба. Результаты поездки превзошли все ожидания. Польша обеспечивала паспортами такое количество евреев и давало столько оружия, сколько Организация была способна вывезти. Трудно было другое: найти пароходы, чьи владельцы соглашались идти на риск. Пока невозможно было ввозить больше пятисот человек да еще нескольких тонн оружия в месяц. Но это было только началом. К концу года предполагалось довести число иммигрантов до пяти тысяч человек в месяц, а к концу сорокового года, если не будет войны… «Ты только послушай, — возбужденно воскликнул в этом месте своих объяснений Бауман, который, сунув руки в карманы кожаной куртки, шагал по комнате, наклонившись вперед. — Дайте нам пять лет, и у нас будет еще полмиллиона. Если нас будет в стране большинство, остальное приложится. Если бы они подождали всего пять лет с их чертовой войной, наша проблема была бы решена». Он остановился, исступленно на него уставился и, схватив за плечи, спросил: «Как ты думаешь, ведь не будет до 1944 года войны? Послушай, — продолжал он, как в лихорадке, — мы только начали. Мы ждали две тысячи лет, а теперь просим только пять лет срока. Ну скажи: разве это так много — пять лет?» — Он тряс Джозефа за плечи.
С начала акции прибыло семь пароходов, и только два были захвачены после разгрузки. Надежда пьянила Баумана. Неустойчивая надежда может вывести человека из равновесия скорее, чем отчаяние. Внезапно Бауман убрал руки и отчужденно посмотрел на Джозефа. «Вы свободны», — скомандовал он, в первый раз обращаясь к Джозефу как к подчиненному.
Идя в направлении площади Цион, Джозеф продолжал размышлять. Как это ни странно, но политическим воображением обладают в наше время только экстремисты. Похоже, что мировой монополией на это качество завладели нацисты и коммунисты. Причина заключается вовсе не в их безответственности, как из зависти утверждают сторонники демократии, ибо политическое воображение не оскудевает у экстремистов и после захвата власти. Казалось бы, именно общества с демократической структурой стимулируют проявление оригинальности. Но на практике это не так. По-видимому, подчинение дисциплине и смелость воображения не так уж несовместимы, как принято думать. Те, кто не допускают свободы идей, сами весьма изобретательны, а защитники свободы самовыражения скучны и прозаичны, и выражать им нечего.
Что ж, по-видимому, все это симптомы ледникового периода в политике. При температуре, близкой к абсолютному нулю, всякая материя ведет себя необычно. Даже в физике законы действуют не одинаково в разных климатических условиях…