Страница 51 из 63
Джозеф и Бауман вошли в комнату со сводчатым потолком, служившую когда-то винным погребом. Зарешеченное окно, выходящее на задний двор, было загорожено мешками с цементом. Каждую ночь мешки приходилось класть и убирать снова. Этой утомительной работой занимались рекруты.
Комната освещалась керосиновой лампой, стоящей на каменном полу. Возле нее сидел на корточках молодой парнишка и читал, шевеля губами, книгу. При виде Баумана он осторожно сунул ее в бархатную сумку и вскочил. Его длинные пейсы болтались вдоль щек, как два штопора. Щеки были покрыта рыжеватым пушком. Черные чулки были завязаны над коленями веревками и морщинились на тонких ногах.
— Где Гидеон и двое других? — спросил Бауман.
— Пошли в тир, — ответил парень нараспев.
— Стой смирно, когда говоришь со мной, — сказал Бауман без раздражения. Парень подтянул плечи чуть не до ушей и стал похож на горбуна. Его толстые влажные губы пытались сложиться в подобострастную улыбку. Большие карие, как у эльзасского щенка глаза, выражали страх и преданность.
— Что ты читаешь? — спросил Бауман.
Парень бережно протянул ему бархатную сумку с вышитой золотом Звездой Давида. Бауман вынул из нее «Краткий справочник по оружию» — первый еврейский военный учебник, изданный организацией. Авторами его были Давид Разиель и Авраам Штерн. Книга являлась чудом лингвистической изобретательности, так как в иврите до сих пор не существовало слов для обозначения огнестрельного оружия и, конечно, не было слов для двухсот с лишним названий частей современной автоматической винтовки. Разиэль и Штерн приступили к задаче с энтузиазмом ученых и со знанием дела солдат. Кафедра лингвистики миролюбивого Еврейского университета оказала значительную помощь редакторам «технического» словаря. На темносиней коленкоровой обложке значилось единственными во всей книге латинскими буквами: «Напечатано в Женеве» — шутка, которую позволили себе авторы. Книга была напечатана в подпольной типографии еврейского квартала Старого города.
Бауман погладил справочник с нежностью книголюба, держащего в руках первое издание старой книги.
— Сколько ты уже прочел? — спросил он и резко добавил: — Я не сказал: «вольно».
Плечи парнишки снова поднялись:
— Можете проэкзаменовать меня, командир. Пожалуйста, какая страница?
— Ты хочешь сказать, что учишь книгу наизусть?
— Пожалуйста — какая страница? — повторил мальчик с самоуверенностью вундеркинда.
— Страница семнадцать, — сказал Бауман.
Мальчик провел пальцами перед глазами, и через несколько секунд тело его стало раскачиваться, как в молитве.
— …и дуло. Если предохранитель спущен и пружина под курком блокирует движение затвора, и если затвор недостаточно смазан, оружие даст осечку, — декламировал он.
Керосиновая лампа у ног отбрасывала увеличенную тень на стену. Тень раскачивалась, передразнивая движения мальчика, штопорообразные пейсы били его по ушам, как маятник.
— Достаточно, — сказал Бауман, быстрым движением взял свою винтовку и высыпал пули из обоймы на ладонь. Мальчик завороженно смотрел, подняв угловатые плечи.
— Держи, — сказал Бауман. Мальчик взял винтовку; он напряженно держал ее дулом вниз, слегка отстранив от тела. Внезапно Бауман ударил его по руке, винтовка упала на пол. Бауман отскочил назад, размахнулся и с силой ударил его по обеим щекам. Мальчик стоял, подняв плечи и не пытаясь защититься.
— Это тебя научит держать винтовку крепко, — сказал Бауман спокойно, — возьми-как ее снова.
Мальчик поднял винтовку с полу. Секунду соображал, как ее лучше держать, затем отступил на шаг, крепко прижал винтовку локтем к бедру и направил ее на Баумана. Его длинные желтые зубы впились в губу, в карих глазах зажглась искра. Казалось, что один этот жест нацеленного ружья что-то в нем изменил. Будто ток прошел от курка по телу, снимая скованность и придавая ему кошачью собранность и ловкость. Глаза мальчика сузились и пристально уставились на Баумана.
— Так-то лучше, — сказал Бауман.
Тут же тело мальчика расслабилось, к нему вернулась прежняя неловкость. Он вернул Бауману винтовку.
— Ну как? — спросил Бауман.
Парень сглотнул:
— Я заслужил это, командир.
— Вот именно. Можешь продолжать.
Он повернулся на каблуках и вышел в сопровождении Джозефа из комнаты. Парень, напряженно вытянувшись, провожал его взглядом, пока не закрылась дверь, и еще секунду после этого. Затем вздохнул, подтянул чулки, покрепче стянул над коленями шнурок и сел на пол возле лампы. Потом почесал в голове, неуверенно улыбнулся и вытащил книгу из сумки. Через минуту окружающий его мир исчез. Губы шевелились, тело раскачивалось, пейсы били по ушам, а дразнящая гигантская тень склонялась за его спиной в торжественном молитвенном движенье.
— Как тебе нравится наш дворец? — спросил Бауман, когда они оказались в его комнате. В ней также лежали цементные мешки, закрывавшие окна, а кроме них — некрашеный деревянный стол и три стула.
— Садись, — предложил он Джозефу и протянул пачку сигарет.
— Весьма эффектная обстановка, — ответил Джозеф, чувствуя, что взял неправильный тон, но не зная, как его изменить.
— Вся беда в том, — сказал Бауман, — что ты романтик. Так как ты этого стыдишься, то относишься с недоверием ко всему, что отдает романтикой. Затемненные комнаты и часовые на улице для нас — элементарная мера безопасности. Ты так привык не принимать себя всерьез, что даже с петлей на шее будешь твердить: «Это все игра».
Джозеф сидел, опустив голову, улыбаясь улыбкой больной обезьяны.
— Ты так хорошо меня знаешь и все-таки согласен принять в организацию?
— Не будь ослом, — заметил Бауман, глядя на него через стол.
Джозеф пытался взять себя в руки и не мог. Он так много ждал от этого свидания, а теперь чувствовал себя, как пришедший к зубному врачу пациент, чей зуб вдруг перестал болеть. Весь разговор с Бауманом показался ему ненужным, нереальным. Время от времени за стеной звучало приглушенное тарахтенье выстрелов, оно также казалось бессмысленным и как будто происходящим во сне.
— Боюсь, я слишком стар, чтобы учиться террору, — сказал он.
— Никто от тебя этого не ждет.
— Шимон намекнул мне на процедуру вступления в организацию. Шесть месяцев обучения, тесты, присяга и всякое такое.
— Шимон — педантичный осел, — широко улыбнулся Бауман. — Для тебя у нас будут дела поважнее.
— Например?
— У нас нет никого, кто учился в английском университете. Ты в Израиле — редкая птица.
— Я ненавижу все связанное с пропагандой.
— Даже выступать по нелегальному радио или выпускать листовки, зная, что вместо гонорара получишь, если попадешься, пять лет тюрьмы?
Джозеф улыбнулся:
— Только что ты обещал мне веревку, а теперь говоришь — пять лет.
— И это — не так уж весело. Они стали пытать, да и полиция свое дело знает.
— Шимон что-то говорил об этом, — сказал Джозеф с сомнением.
— А ты решил, что он преувеличивает, — довольно резко ответил Бауман. — Фактически же и Шимон не знает подробностей. Один из наших, Беньямин Зерони, бежал из Иерусалимской тюрьмы. Как ему это удалось, расскажу в другой раз. Я говорил с ним. У него вывихнуты большие пальцы на обеих руках — его подвесили на два часа. Кроме того, его били по половым органам и по пяткам и во время допроса лили воду в ноздри.
Бауман потер пальцами щеку, и Джозеф вспомнил этот его жест.
— Пока это, кажется, происходит не так часто, возможно, что вышестоящие об этом и не знают. За все четыре известных нам случая ответственен некий инспектор С. Мы послали ему два предупреждения. Он их игнорировал. Придется его наказать, что будет адски трудно. Так как он предупрежден, то разъезжает повсюду с двумя телохранителями, вооруженными автоматами.
Он говорил своим обычным добродушным тоном, с сильным венским акцентом. Джозеф недоверчиво смотрел на него, отмечая про себя эвфемизм «наказать» — слово, которым пользовался Шмон, говоря об убийстве мухтара.