Страница 7 из 155
Атабек любовался представленными «доказательствами».
— Какие снимки, нет, ты посмотри, какие снимки, — предлагал он Мир-Джаваду, словно постороннему. — Тициан, Ренуар… Слушай, а ты их не подделал?..
— Как это, шеф?
— Снимают проститутку с сутенером, а потом к их телам подклеивают лица тех, кого надо, и снимают второй экспозицией?
— Я в этом еще не разбираюсь, босс, извините, молодой, исправлюсь, но снимки свежие и настоящие, как те персики, которые вы получили, как те гранаты, инжир и виноград…
— Я верю, что ты честно расплатился.
— Не беспокойтесь, вождь, официально все по закону, а так, конечно, подарок от ваших почитателей, больше — от почитателей вашего таланта, от тех, кто идет за вами вашим путем и счастливы, что именно вы их ведете.
— Себе что-нибудь захватил?
— Совсем немного: маленький ящичек персик, еще меньше ящичек винограда, совсем маленький ящичек гранат, а инжир, говорить стыдно, маленький, с горсточку ящичек, шофер немножко тоже взял, из-за широких плеч почти не видно…
Ну, не говорить же, что не было видно машины. Но Атабек и так все знал. Ему приносили информацию о всех его сторонниках, которые занимали важные посты, тоже… Вот и сейчас зашел его помощник и положил перед Атабеком сводку донесений. Атабек мельком просмотрел ее, делая попутно отметки, и вдруг побледнел.
— Джигит, все пропало, сардар Али поехал во дворец эмира. Если Ники на месте, он обязательно, из вредности, устроит встречу с Гаджу-саном. Ты, кажется, хотел стать главным инквизитором края?
Мир-Джавад все понял.
— Поездом поехал?
— Поездом.
— Не волнуйтесь, шеф, дайте мне свой личный самолет, и я буду в столице раньше сардара Али… Клянусь отца, он живым не вернется: два амбала, сто монет, головка сахара и делу конец. Не переживайте, босс, от переживаний морщинки выскакивают на лбу.
Каждую ночь Атабеку снился один и тот же сон: он гонялся по залитой ярким солнцем какой-то пустынной строительной площадке за соседской девчонкой, им обоим было уже по четырнадцати лет, и Атабек, нагоняя Ику, хватал ее за грудь, за тугую, как неспелый персик, грудь, а Ика вырывалась, увертывалась, и все начиналось сначала… Одно и то же. Сладостный и мучительный сон… Никогда Атабек в жизни не хватал Ику за грудь, соседская девчонка умерла в восемь лет от дифтерита, в жизни ей никогда не исполнялось четырнадцать лет, а во сне ей никогда не было больше четырнадцати лет, один и тот же счастливый возраст. И этот сон, один и тот же, не расставался с Атабеком в течение всех лет, он приходил к Атабеку и там, в горах Серры, и здесь, на вершине славы и почета, власти и богатства. Скольких жен ни имел Атабек, ни одна из самых красивых, страстных, любвеобильных женщин не появлялась во сне, ни разу Атабек не видел во сне своих детей, родителей, которых, правда, и наяву смутно помнил. Атабек уже свыкся с этим сном и полюбил его, и был бы удивлен и огорчен, если не напуган, не увидев ожидаемого сна.
Мир-Джавад никогда не был в столице. Она удивила его своей бестолковой суетой, но, приглядевшись, он убедился, что бегает в основном приезжий люд, который стремится попасть сразу в десять мест.
Вместе с Мир-Джавадом приехали два амбала, у Мир-Джавада в сейфе на них лежали улики: оба мальчика участвовали в ограблении и убийстве торговца коврами Джумшида. Мальчики охотно согласились вместо тюрьмы поступить на государственную службу и выполнять беспрекословно все распоряжения Мир-Джавада.
Все трое поехали на железнодорожный вокзал встречать прибывающий поезд, которым ехал сардар Али, чтобы в столице с помощью друга Ники искать защиты и справедливости у Гаджу-сана.
Поезд удивительно точно прибыл на станцию, в пути его не обстреляли и не ограбили, он не свалился в пропасть, ни один мост под ним не рухнул, не помешали ни сель, ни оползни, ни обвал, на что втайне так надеялся Мир-Джавад.
Сардар Али прямо с поезда поехал к Ники, а Мир-Джавад с амбалами следом за ним. К счастью Мир-Джавада. Ники был в поездке и должен был вернуться на следующий день, один из мальчиков «сшустрил» и ловко подслушал разговор сардара Али с супругой Ники. Она приглашала друга мужа остановиться в ее доме и подождать приезда Ники, но сардар Али решительно отказался, сказал, что у него есть где переночевать, и, оставив жене друга корзину персиков в подарок, ушел. Когда он проходил мимо уголовника, тот услышал, как сардар Али ясно пробормотал:
— Ночевать под одной крышей с женой друга, когда его нет дома, нельзя. Законы гор пока еще есть на земле…
И сардар Али поехал в старинную гостиницу «Интер», а Мир-Джавад с подручными за ним.
Сулеймен был философом: «когда столько лет стоишь за конторкой, выдавая ключи приезжим, а перед тобой проходят в день десятки людей, невольно от скуки начинаешь их изучать, — думал он, — часто я оказываюсь прав. Изучение становится второй профессией, интересным, захватывает, как все, что любишь, да и ищейкам из главного управления инквизиции есть что рассказать… Когда вошел этот горец, упрямый и гордый, я его сразу узнал, люблю читать воспоминания сильных мира сего, пока читаешь, живешь его жизнью, и „великое стояние“ за конторкой не кажется таким уж тягостным. Это о нем писал Ники, в книжке его портрет, один к одному, наверное, и снимали его в этой одежде, другой-то нет, все они нищие, — честные, такой только и может подставить свою грудь под пулю, закрывая собой другого. Я бы ему в благодарность хоть бы пиджак купил, да он меня закрывать от пули не будет, а вот своего начальника за милую душу. Я бы ни за какие коврижки не стал закрывать своего начальника, да и он чужого начальника не станет закрывать… Взял самый дешевый номер, чулан, а не номер, под самой крышей, бывший чердак, одно узенькое окошко и то во двор выходит, склеп, а не номер, и сам отнес наверх фибровый дешевенький чемоданчик, очень легкий, наверняка полупустой… За этим горцем вошли еще трое похожих, явно земляков, причем один тут же сел в кресло, закрылся газетой, как неопытный шпик, что еще так недавно ходили в гороховых пальто, и стал из-под газеты разглядывать ножки у проходящих мимо него женщин. Такой маленький, а с таким большим носом… Двое других, больше похожих на борцов из цирка, чем на государственных служащих, как значится у них в документах, потребовали номера рядом с героем. Странно, эти уж на нищих никак не похожи, особенно тот, кто закрылся газетой, чего закрываться, я тебя узнаю с первого предъявления хоть через сто лет, если нос не провалится. Я им пытался объяснить, что в таких клетушках у нас и преступников не содержат, на что один из амбалов, хмыкнув, сказал: „много ты понимаешь, в каких клетушках у нас преступники содержатся“, — и я растерялся. А они упрямо стояли на своем. Доморощенный шпик дочитал до конца газету и подошел к нам, посмотрел на меня взглядом убийцы, выслушал внимательно, а затем велел дать требуемые номера. Было только два свободных, но они их забрали, а когда я хотел их зарегистрировать, носатый грозно посмотрел на меня и сказал: „утром рассчитаемся, тогда и запишешь“… Багажа у них не было никакого, один небольшой портфель и только… Когда я им намекнул, что хочется чая, носатый отсчитал мне по одному три гроша и сказал: „это тебе на стакан чая с сахаром, сахар ты не просил, это, чтобы ты помнил мою щедрость“… Либо прямолинейный идиот, либо наглец, каких свет еще не видывал…»
До глубокой ночи сардар Али переносил на бумагу все прегрешения Атабека, подробно описывая каждый случай, приведя даты, факты и фамилии свидетелей. Только один раз он прервал свой утешительный труд: поел черствого чурека с брынзой и выпил воды из-под крана. А затем опять писал, стараясь ничего не упустить и облегчить последующую работу инквизиции Гаджу-сана. Ни одной детали не упустил сардар Али, рука устала, ныла, столько он написал, за всю жизнь столько не было. Но, как только написал, то с чувством исполненного долга лег спать и мгновенно крепко уснул, тяжелым сном очень уставшего человека…
Все время, пока сардар Али писал у себя в номере, в соседнем номере находились Мир-Джавад со своими амбалами, скучая, грызли плитки шоколада с орехами, прекрасный продукт с берегов Колумбуса, запивая лакомство сырой водой из-под крана, издающей противный запах хлорки… Один из амбалов сидел на тумбочке, приложив пустой стакан к тонкой перегородке, служившей стеной и разделявшей два номера, слушал, чем занимается сардар Али, другой сидел на стуле у двери и через маленькую щелочку следил, чтобы сосед не ушел куда-нибудь незамеченным… Мир-Джавад лежал на единственной узкой койке одетый, в ботинках и думал, как ему убрать незаметно и бесшумно сардара Али.