Страница 18 из 96
Королева, после того как он получил звание чемпиона нашего города, а затем и всего Поволжья, у нас мечтали послать на последний международный шахматный турнир в Москву, и надо пожалеть, что разыгравшиеся у нас события помешали этому. Мы же не сомневались, что юному мексиканцу, привлекшему внимание всего мира, пришлось бы сильно потускнеть, если бы на турнире появился наш чемпион!
Вечером Королев волновался, немножко нервничал, потирал руки, старался шутить и смеяться, но отвечал как-то невпопад большею частью и даже Зою, явившуюся в клуб, долго не замечал.
Он пожал ее руку, буркнул:
— Хорошо, что зашли! Только не убегайте, как вчера!
— Вы же и вчера не проиграли?
— Да, да! Нет! — резко ответил он, заглядывая ей в глаза, и вдруг рассмеялся с какой-то тихой уверенностью. — Нет, я не проиграю! Силища какая-то ко мне привалила — вот, чувствую ее!
Он убежал от нее тут же и, точно торопясь приложить к делу свою силищу, кричал:
— Когда же начинаем? Пора!
— Очкина нет! — развел руками распорядитель.
— Где он?
— Не приходил еще!
Грец, вертевшийся тут же, подошел, заметил:
— Что за черт! Я же его час назад встретил — он сюда шел!
— Он один был? — ехидно спросил распорядитель.
— Нет, с девицей какой-то.
— С Гриневич?
— Кажется, она!
Распорядитель свистнул и развел руками. Королев пожал плечами, буркнул сердито:
— Как это не противно нашим ребятам бегать за шелковыми юбками! Пустая куколка.
— Не забудет же он о турнире, черт возьми?
— Может быть, — рассмеялся Грец. — Забыл же он, где свой карман, где чужая касса.
— Что ты болтаешь? — оглянулся на него Королев. — В чем дело?
— Хорохорин говорил, не знаю. Во всяком случае, казначеем уже сам Берг сидит в кассе… Понятно, откуда у него галстучки и брючки!
— Это уж черт знает что такое! Что ж Хорохорин.
— Да он вчера как сумасшедший тут был, а сегодня и носу не показал Анна его к черту послала Вот в чем дело!
Сеня с досадою вывернулся из кучки прислушивавшихся студентов и хотел уйти, но распорядитель кричал уже
— Начинаем Очкин здесь. По местам, товарищи!
В комнате стало тихо, через минуту шарканье ног прекратилось, игроки уселись за столы, окруженные толпами зрителей.
Зоя протискалась вперед и стала смотреть на игру
Белые достались Очкину. Кто-то сзади Зои вздохнул сочувствуя Королеву, и тут же кто-то огрызнулся Рано хоронишь! Смотри, как он начал!
Нарядненький партнер Сени начал игру конем Этот модный ход преследовал цель — вывести слона, но задержал развитие центра и ослабил пешку.
Спохватившись, Очкин начал играть осторожно. Зрители погрузились в молчание. На четырнадцатом ходу, после рокировки, он двинул пешку и тогда своими же пешками запер слона. Ход Сени был очевиден для всех — он переставил коня под одобрительный шепот зрителей. Тогда весь правый край белых оказался скованным, находящимся под постоянной угрозой.
Очкин растерянно закурил папироску. Сеня укрепился, прежде чем перейти к окончательной атаке. Только на двадцать первом ходу начался давно подготовлявшийся и решительный натиск. Белый конь заметался, не зная, как спасти своего короля.
— Нет уж, не поможет! — шепнул кто-то за спиной Зои.
Черные мастерски добивали врага. Несмотря на лишнюю фигуру, у Очкина не было защиты. Он встал, прежде чем зрители успели обдумать красивое и сильное завершение игры.
— Сдался! — глухо сказал он.
Оглушительный гром аплодисментов встретил поднявше гося пожать руку партнеру Королева. Он, отвечая на поздравления, выскользнул из толпы и подошел к Зое.
— Очкин плохо играл, — торопливо говорил он. — Черт знает, что с ним сегодня. Я думал, не знай что будет, а вышло легко… Рассчитывал на ничью! Уйдемте отсюда, а то будут без конца говорить и поздравлять… С чем тут поздравлять?
— Поздравлять, может быть, и не нужно, — тихонько заметила Зоя, когда они вышли из клуба и пошли по тихой улице, — но прекрасно всякое мастерство… Это все равно, какое мастерство, — добавила она, — лишь бы был настоящий мастер!'Делает ли сапожник ботинки, или доктор Самсонов оперирует больного… Играют ли в шахматы или читают стихи, но всегда покоряет мастерство!
— Великая вещь, — ответил Сеня.
Над ними было высокое небо, зеленые звезды и голубая луна. В провалах каменных улиц сияли огни.
— Куда мы идем? — спросил он.
— Все равно…
Каменные улицы вывели на черную площадь. Зоя шла чуть-чуть впереди, опираясь на его руку, к белому дому с высокими каменными ступенями и круглыми колоннами.
Она улыбнулась:
— Посидим здесь?
Он, не отвечая, постлал на ступеньку полу своего пальто и сел. Зоя опустилась рядом. Сеня взял руками ее голову и обернул к себе.
— Зоя!
— Что?
Он рассмеялся.
— Я об одном только сожалею, что вы не можете видеть, как вы сейчас хороши!
— Только сейчас?
Лицо ее было близко, и влажные ее губы кружили голову. Он положил свои крепкие руки на ее плечи и еще на какое-то огромное расстояние приблизил ее к себе.
— Зоя, скажите, что мне делать, чтобы вы любили меня?
— Ничего.
— Зоя, вы любите?
Она не вымолвила ни слова — ее губы были уже закрыты его губами. Над ее головой были капители белых колонн, уходящих в небо, и голубая луна на нем, гасившая зеленое сияние злых звезд.
В глазах ее блеснули слезы, как капли росы.
— Зоя, о чем же вы плачете? — крикнул он.
— Не знаю…
— Вас никто никогда не целовал?
— Никто никогда!
— Вы боитесь меня?
— Нет!
— Сколько вам лет, Зоя?
— Восемнадцать!
— И вы никогда никого нс любили?
— Нет!
— Зоя, почему же у вас в глазах слезы?
— Не знаю, Семен, не знаю…
Она оперлась на его плечи и встала:
— Вам холодно, Сеня. Пойдемте!
Она застегнула его пальто, он поцеловал ее руки, сказал серьезно:
— Я буду любить вас недолго: только до моей смерти!
Глава III. ВЕСНА ИДЕТ!
Весь материал, посвященный тому или иному отображению трагических событий в нашем городе, имеет одно неоспоримое достоинство: он освобождает нас от обязанности с такими же последовательностью и подробностями излагать повесть дальше, как это мы делали в первой ее части.
Имея таким образом огромное преимущество перед другими — не говорить того, что всем известно; имея возможность не рассказывать о давно рассказанном, мы можем теперь передать последовательность событий с такой же почти стремительностью, с какою они на самом деле происходили, останавливая внимание лишь на самом главном, да на том, что осталось в тени или вовсе было не замечено другими.
Однако нельзя отнести это упущение за счет одной только неосведомленности авторов.
Тут сыграло роль и желание — вольное или невольное — затушевать значительность событий, притупить остроту вопроса, преуменьшить размеры последствий, свести все к сложному уголовному происшествию, если и заслуживающему внимания, то только своей запутанностью.
Уже одно то, что наши же события послужили фабулой для повести в «Вечерней газете», подтверждает эти соображения
Между тем для нас, знавших о кружках «Долой стыд» и «Долой невинность» гораздо раньше того, как о них упомянул очень кратко тов. Бухарин[4] в своем докладе о комсомоле на последнем съезде партии, и знающих, может быть, и сейчас на месте больше, чем знают о них и о подобных им в Москве, — для нас уголовное в живой хронике событий стоит не на первом и не на главном месте.
Нам не представляется возможным выделить главных действующих лиц так, чтобы они стояли вне времени, вне пространства, вне быта, вне своей среды, как это делается в уголовных романах. Мы не могли поэтому оставить в тени рабочий поселок, Варю Половцеву, некоторые другие моменты, помогающие нам вывести нашу хронику за пределы того, что сообщают и в дневниках происшествий в каждой газете.
4
Никола́й Ива́нович Буха́рин (27 сентября (9 октября) 1888 года, Москва, Российская империя — 15 марта 1938 года, Коммунарка, Ленинский район, Московская область, РСФСР, СССР) — российский революционер, советский политический, государственный и партийный деятель. Член ЦК партии (1917—1934), кандидат в члены ЦК ВКП(б) (1934—1937). Кандидат в члены Политбюро ЦК РКП(б) (1919—1924), член Политбюро ЦК ВКП(б) (1924—1929). Кандидат в члены Оргбюро ЦК РКП(б) (1923—1924). Академик АН СССР (1929).
Бухарин был одним из главных обвиняемых (наряду с Рыковым) на процессе по делу «Антисоветского правотроцкистского блока». Как почти все другие обвиняемые, признал вину и отчасти дал показания. В своём последнем слове сделал попытку опровергнуть возведённые на него обвинения. Хотя Бухарин всё же заявил: «Чудовищность моих преступлений безмерна», ни в одном конкретном эпизоде он прямо не сознался.
13 марта 1938 года Военная коллегия Верховного суда СССР признала Бухарина виновным и приговорила его к смертной казни. Смертный приговор Бухарину был вынесен на основании решения комиссии, которую возглавлял Микоян, членами комиссии были: Берия, Ежов, Крупская, Хрущёв. Ходатайство о помиловании было отклонено, и он через два дня был расстрелян на полигоне «Коммунарка»Московской области, там же и похоронен.