Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 56

Да, война – это не только героизм. Отвага, самопожертвование в прямой схватке с врагами. Это тяжелейшая пора физических испытаний, это неимоверный, до полного физического изнеможения, труд солдата во имя одной и той же победы!

Мясной Бор в годы войны – это огромная мясорубка, место гибели Второй ударной армии, место боев за ее вызволение из гнилых болот, это вереница скорбных памятников людям, отдавшим свои жизни за прорыв блокады Ленинграда. Тысячи и тысячи людей пали на берегах реки Полисть, за Большое и Малое Замошье, за Теремец Курляндский, нашли свою смерть в безбрежных болотах вокруг Мясного Бора.

Когда я в составе 6-го гвардейского артполка прибыл в район Мясного Бора, мне не раз приходилось слышать солдатский спор о том, как в действительности называется эта деревня: Мясной Бор или Зеленый Бор. Говорили, что деревня, возле которой мы находимся, называется Зеленый Бор, что это – географическое название этого места, как оно обозначается на картах. В название Мясной Бор ее будто бы перекрестила солдатская молва в память о невиданном массовом кровопролитии, которое здесь происходит. Но деревня Мясной Бор испокон веков носила такое название, так она была обозначена на картах довоенных выпусков.

Мясной Бор оправдал свое название – человеческого мяса вокруг него предостаточно поглотили болота. Кровавые бои здесь шли за узкую полоску земли, за узкий коридор, в который вошла Вторая ударная армия, чтобы прорвать кольцо блокады Ленинграда. Но тогда, в январе 1942 года, добиться успеха она не сумела, и наступление было приостановлено. Вскоре, во второй половине января, она начала новое наступление, прорвала оборону немцев и, отбросив их за Волхов, заняла Мясной Бор. Возле этой деревни Вторая ударная вклинилась в немецкие тылы и начала стремительное наступление на Любань. Была занята обширная территория, которая по периметру составляла более двухсот километров. Войска Второй ударной армии углубились на 70-80 километров, но ввиду отсутствия пополнения силы армии иссякали. Снабжение ее было затруднено. Коридор, в который вошли Вторая ударная армия и кавалерийский корпус генерала Гусева из трех дивизий, имел в ширину примерно четыре километра и под нажимом немецких войск постепенно суживался.

Когда наш артполк прибыл под Мясной Бор, коридор был еще открыт. Помню, как я вышел на открытое место и наблюдал столбы дыма – горели бензовозы и танки. Немецкая авиация расправлялась с ними на единственной фронтовой артерии – кругом были непроходимые болота. Был тот самый момент, когда солдаты обсуждали приказы.

– Загоняют технику, машины, а прикрытия от немецких самолетов никакого нет. Скоро захлопнется все это дело, ширина-то прорыва всего четыре километра, слева и справа простреливается, – зло комментировал командир орудия.

Наша дивизия стояла в горловине этого прорыва, а лучше сказать, в горловине мешка, в который втянулась Вторая ударная и билась смертным боем с отборными частями группы Венделя. Дверь в коридор то открывалась, то закрывалась.

В самый разгар боев в окружении оказались десять стрелковых дивизий и несколько дивизий из других армий, семь стрелковых бригад, гвардейский минометный полк «катюш», артполки РГК, множество дорожных, саперных, автомобильных батальонов, медсанбатов и полевых госпиталей – всего до сорока отдельных боевых частей. На их долю выпало изведать все ужасы, которые обычно выпадают на долю окруженных частей. Но тяготы и ужасы, выпавшие на долю окруженных частей Второй ударной армии, не знал ни один фронт Отечественной войны. В боях за вызволение наших войск, попавших в окружение, принимало участие множество частей и соединений, в том числе и наша 65-я стрелковая дивизия. Обе стороны дрались с небывалым упорством и ожесточением.

Однажды я стоял возле дороги, по которой непрерывным потоком шли машины с боеприпасами, продовольствием, горючим, и встретил своих друзей из 172-го гаубичного артполка, который после боев под Тихвином был выведен в резерв. Они проходили мимо меня бодрые, веселые, отпускали в мой адрес шутки. Птичкин, Арсеньев, Рутченко…

– Однако неплохо устроились тут, смотрите, не пролежите бока!

– Дожидаетесь, когда для вас проход прорубят!

Они погибли, все до единого, в окружении…

Пехотные части дивизии несли большие потери. Восполнять их пришлось за счет тыловых частей и артиллерии. Пополнение поступало редко. Поэтому я не удивился, когда в батарею пришел приказ срочно направить одного командира с переносной радиостанцией в штаб 60-го стрелкового полка, который разместился в одном из домов Мясного Бора. Из командиров на огневой позиции был только я. Сборы были недолги. Я вызвал старшину, приказал ему захватить с собой рацию. Старшина оказался сметлив, ему можно было дать приказ взять, а отдать что-либо – это было выше его сил. Он просто сказал, что батарейки сели, и если требуется рация, штаб пехотного полка найдет ее, у них есть. Я отправился в штаб без рации.





Пришел на станцию Мясной Бор, увидел улицу вдоль железной дороги и ни одного человека на ней. Я шел по улице безмятежно, намереваясь зайти в какой-нибудь дом спросить, где расположился штаб 60-го полка. Вдруг увидел выбежавшего из дома командира в полушубке. Он юркнул на задворки и, пригнувшись, приготовился бежать к лесу. Увидев меня, махнул мне рукой, и я бросился за ним в направлении к лесу.

– Нашей пехоты впереди нет, прозевали мы, – говорил он на ходу.

Мы бежали, пригнувшись, до самого леса, и только углубившись в него, передохнули. Я начал ему рассказывать о приказе.

– Какой тебе, к черту, приказ: немцы за полотном дороги стоят! Если выглянуть из-за насыпи, пулю влепят. Я заскочил в дом бумаги кое-какие забрать. Идем скорее. Мне в штаб дивизии надо. Учти, пехоты впереди нет.

Орудия только ваши стоят.

Он рассказал мне о ситуации, сложившейся в данный момент. Пока принимали решение обеспечить связь 60-го полка со штабом дивизии, немцы перешли в наступление и захватили одну сторону деревни, за железной дорогой. Передовая теперь проходит в двадцати метрах от линии домов.

Мы решили, что надо предупредить пушечные батареи, которые стояли впереди шестой батареи, чтобы организовали оборону. Расстались, пожав друг другу руки. Я быстро пошел передавать указание, чтобы выдвинули пушки для стрельбы прямой наводкой, и направился в свою батарею с этой новостью.

Положение в самом Мясном Боре было восстановлено. Противника отбросили от железной дороги километров на пять, и мы заняли новую огневую позицию. По вспышкам немецких осветительных ракет ночью можно было точно определить сам коридор прохода во Вторую ударную армию. Он за последние дни сузился и был шириной всего метров 700-800.

Новая позиция мне понравилась тем, что это было относительно сухое место. Мы простояли там долго, примерно месяц. Немцы получили подкрепление – баварский корпус. Одна 65-я дивизия была не в силах сдерживать наступление частей группы Венделя. Противник шаг за шагом приближался к огневым позициям батареи.

Мы вели огонь по деревням Копцы, Любцы, Теремец Курляндский. От этих деревень остались одни названия. На месте Любцов стояла одна полуразрушенная печка. Говоря словами Твардовского:

Кстати, деревень с таким названием – Любцы – встречалось немало на нашем пути. Люди селились возле красивых мест. Деревня Любцы возле Мясного Бора прославилась тем, что переходила из рук в руки несколько раз. Однажды, когда поступил очередной приказ взять эту печку во что бы то ни стало, командир роты автоматчиков умолял вышестоящее начальство дать ему срок несколько часов, до наступления темноты, доказывал, что возьмет эту печку к утру – пошлет «пластунов» в обход пулеметов, они вырежут ножами немецких пулеметчиков. Но старшие командиры были непреклонны: взять Любцы и никаких гвоздей!.. Оперативные задачи решались наверху, какие квадратные метры являются главными, когда речь идет о судьбе армии. Мне разведчик лично рассказывал, как рота автоматчиков – 150 человек, отобранных как на подбор, одетых в полушубки, ходила в атаки на пулеметы, пока все не легли на поле боя во главе с командиром. Потом три дня шел бой за овладение теплой одеждой, дрались за то, чтобы раздеть автоматчиков, за полушубки и валенки. Свирепые морозы зимой 1941/42 года, когда температура понижалась до минус 42 градусов, заставляли солдат отчаянно рисковать своей жизнью.