Страница 51 из 53
– Ну-с, голубушка, – сказал Василий Васильевич, глядя на Дымогарову, – билет вы можете не брать. Я вижу, вы из числа знающих студентов… Вы мой учебник читали?
– Читала, – еле слышно произносит Женька.
– А дополнительную литературу вы читали?
– Читала.
– Ну тогда и спрашивать нечего! Отлично, отлично!
– Одну минуту, – вмешался доцент Сизых. – Я все-таки считаю необходимым, чтобы студентке был задан вопрос по существу.
– Что ж, пожалуйста, – ничуть не задумываясь, сказал Василий Васильевич. – А вы не волнуйтесь, голубушка, – обратился он к Дымогаровой, на глазах которой показались слезы. – При ваших знаниях вы легко ответите на тот вопрос, который я вам сейчас задам. Скажите: между кем и кем происходили греко-персидские войны?
Дымогарова растерянно молчала.
– Ну, голубушка, вы же это знаете… Между гре…
– …ками?
– Ну вот видите, вы же мне и подсказываете. И пер…
– …сами?
– Я же говорил – отлично, – сказал академик тоном, не терпящим возражений…
Самый потрясающий случай произошел на экзамене у Василия Васильевича с Яшкой Гривцом. Идя на экзамен к академику Струве, Гривец из двадцати пяти глав его учебника – «История Древнего Востока» – прочитал только одну – «Законы Хаммурапи». Зато ее он знал наизусть. Он мог излагать содержание этой главы своими словами, начиная с любого места. Он прочитал всю дополнительную литературу, указанную в конце главы…
Расчет Гривца был прост. Войдя в аудиторию, где Струве принимал экзамен в присутствии того же доцента Сизых, он решительным жестом взял из стопки экзаменационных билетов тот, что лежал сверху. Откинув руку далеко в сторону, он небрежно взглянул на билет и уверенным голосом заявил:
– «Законы Хаммурапи». Могу отвечать без подготовки. Василий Васильевич, большой, грузный, в шапке белоснежных волос, радостно заерзал на стуле.
– Ну-с, голубчик, прошу вас, – сказал он своим неожиданно тонким для его крупной фигуры голосом.
Медленно, плавно, то и дело откидывая руку широким пушкинским жестом, Гривец начал говорить.
– Вавилонский царь Хаммурапи жил в восемнадцатом веке до нашей эры. Написанные им законы выражали интересы рабовладельцев. Однако еще носили на себе отпечаток родового строя. В них сохранялся принцип равновозмездия: «око за око, зуб за зуб»…
– Достаточно, голубчик, достаточно! – прервал Гривца Василий Васильевич.
– Я хотел еще рассказать, как оценивал законы Хаммурапи ваш учитель – профессор Борис Александрович Тураев…
– Пожалуйста, голубчик, пожалуйста…
Слушая Гривца, Василий Васильевич улыбался, кивал головой, несколько раз закуривал тонкую папироску, то и дело гасшую под щеткой его седых усов, порыжевших от никотина.
– Боже, какой ответ! – воскликнул он, когда Гривец умолк. – Какие знания! Как жаль, голубчик, что вас не слышит профессор Тураев…
Доцент Сизых, внимательно наблюдавший за Гривцом, вдруг сказал:
– Покажите-ка мне ваш билет, товарищ Гривец.
– Это зачем? – спросил Гривец, явно растерявшись. – Не надо вам в него смотреть.
– Нет, надо, – настаивал Сизых.
– Что же я, по-вашему, мошенник, жулик? Кто дал право… – С этими словами Гривец скомкал билет, сунул его в рот и стал энергично жевать.
– Вы видите, до чего вы довели студента-отличника?! – воскликнул Василий Васильевич, весь покраснев.
– Я этого так не оставлю! – ответил Сизых. – Я этого «отличника» сейчас выведу на чистую воду!
Он стал раскладывать на столе билеты в порядке их номеров и потребовал, чтобы студенты, имевшие вопросы на руках, вернули их для проверки.
– Не хватает восемнадцатого билета, – сказал доцент Сизых. – Значит, именно его вы и жуете, Гривец… Ну что ж, сейчас мы выясним, что в нем написано.
Сизых потянулся за списком вопросов. Наступила полная тишина. Василий Васильевич замер с потухшей папироской в руке. Студенты, вставшие со своих мест, вытянули шеи. Гривец перестал жевать. Сизых поднес список к очкам и прочитал:
– «Номер восемнадцатый. Законы Хамм…» – Тут он осекся, осел на стул и тупо уставился в стену. Гривец от неожиданности поперхнулся и проглотил изжеванную бумажку.
– Ах, как нехорошо получилось, – сказал Василий Васильевич. – А вы, голубчик, – обратился он к Гривцу, – ради бога, извините.
– Ладно, чего там, – Гривец, успевший справиться со своим удивлением, благодушно махнул рукой. – Только вот что… Тут мой товарищ сидит, Адамович Михаил. Он лучше меня все знает. Мы вместе готовились. Так он мне помогал. А теперь он так из-за меня переволновался…
– Понимаю, голубчик, понимаю, – сказал Василий Васильевич. – Подойдите же сюда и, пожалуйста, успокойтесь, – улыбался он Адамовичу.
Мишка Адамович, высокий, упитанный, пожал плечами, поправил черные волосы, лежащие на пробор, сгреб со стола свои бумажки и подошел к академику.
– Благодарю вас, голубчик, за то, что вы отлично подготовили вашего товарища. К сожалению, я не могу поставить вам более высокую оценку, чем ему, – у нас ведь всего пять баллов… Давайте же оба ваши матрикулы…
Вот какие бывают номера! И все только из-за этой пресловутой тройки. Только из-за этого. Ей-богу! Вообще-то мы учимся совсем не плохо. Предмет свой любим. Недавно в общежитии возникла дискуссия между нашими историками и филологами, что важнее – история или литература. Чуть до драки не дошло!..
Надо признать, что и учителя нам хорошие достались. У таких грех не поучиться. Идешь по коридору, а навстречу тебе живые академики – Греков, Орлов, Тарле, Струве, Жебелев… Профессора – Приселков, Ковалев, Гуковский, Романов… Одно обидно: одновременно на двух лекциях не посидишь, а как иногда хочется!
А защита диссертации – кандидатской или докторской – для нас, студентов, целое событие. Весь истфак является на ученые советы – человек пятьсот. Говорят, такого интереса к исторической науке никогда еще не было. Оно и понятно – нас не было! Точно, точно! Наш курс на истфаке самый большой – триста человек. Таких наборов еще не бывало!.. Словом, не такие уж мы плохие, как о нас иногда говорят преподаватели… Ну что ж, пора идти отвечать.
Я не успел поднять руку, как дверь растворилась и в нее просунулась голова Яшки Гривца.
– Ребята! – крикнул он, как-то по-особенному тараща глаза. – Война! Мы дружно рассмеялись, а доцент Родин сердито закричал:
– Закройте дверь, Гривец! Такие глупые шутки не помогут вашим дружкам. Я их насквозь вижу – настолько они пусты от каких-либо знаний!
– Не хотите, не надо, – сказал Гривец. Он закрыл дверь и затопал по коридору.
– Черт знает что! – проворчал Родин. – Сипенко, хватит списывать! Идите отвечать!..
Гривцу, конечно, никто не поверил. Да и с чего, собственно, было верить? Всякие разговоры о том, что война близко, вообще-то идут. Но ведь слово «близко» как раз и означает, что еще не сейчас, а где-то в будущем. Иначе говоря, близко – это еще далеко. В диалектике я все-таки навострился! Да и мало ли что говорят. Как раз вчера вечером я раздобыл билет в лекторий, на лекцию международника Храброжинского. Ради того чтобы его послушать, я пожертвовал последним вечером перед экзаменом.
Храброжинский как дважды два доказал, что война с Германией в ближайшее время никак не возможна. И все-таки, если бы с известием о войне прибежал кто-нибудь другой, ему, может быть, и поверили бы. С таким делом не шутят. Но Гривцу не поверили…
Благодаря этому довоенный период затянулся в нашей аудитории еще минут на пять. Мишка Сипенко, голубоглазый, светловолосый крепыш, поднялся с места. Как сейчас помню, он шел к столу, за которым уже уселся доцент Родин, медленным шагом, будто навстречу судьбе. На половине пути он обернулся к нам. Его улыбка, казалось, говорила: не поминайте лихом, если что. Этим «если что» все еще оставалась тройка, хотя слово «ВОЙНА» уже прозвучало и для многих сидевших в этой аудитории, в том числе для Мишки Сипенко и для доцента Родина, уже начался отсчет последних месяцев их жизни.