Песня последнего скальда

И небо с землей поменялись местами.

В тот миг мне показалось, что не единожды, а сотню, тысячу раз обрушился на меня этот удар, и тысячу раз падал я на холодный песок, захлебываясь густой темнотой и собственной кровью. Звезды хороводом закружились в моих глазах, а потом погасли все разом, и голоса боя стихли в один миг – весь мир пропал, и я провалился в кровавую пасть темноты.

***

Рурик, Трувор и Синав клялись

Не вести дружины за собой;

Но с зарей блеснуло множество

Острых копий, белых парусов

Сквозь синеющий туман морской!

«Песня Ингелота»

…Заунывалая, мелодия свирели родилась где-то за гранью сознания и, разростаясь, заполнила все мое естество. Казалось, каждая частичка моего истерзанного тела вторит этому звуку. Из кроваво-красного тумана, застилавшего мне глаза, стали возникать смутные очертания каких-то предметов. Потом – словно заколыхалось вокруг меня необъятное пшеничное пола, издавая глухой равномерный шум. А я лежал посреди него, и тяжелые золотые колосья почти касались моего лица.

Свирель зазвучала пронзительней. Откуда-то, словно из-под земли, возникли прекрасные стройные девушки с венками из полевых цветов на волосах, таких же золотых, как колосья пшеницы. Под пение свирели они закружились вокруг меня в хороводе, и ветер развевал их легкие платья.

Заунывные монотонные звуки заполнили собой всю вселенную. И вот уже не девушки… нет, это хоровод всадников кружится в бешенной пляске! Звериные шкуры за их плечами раззеваются на ветру, рогатые шлемы склоняются в такт движениям. Всадники мчатся быстрее, копыта коней уже не касаются земли… Кони поднимаются все выше, выше – и уносятся в небо. Только теперь я вижу, что небо сложено из больших необтесанных бревен и на нем нарисовано человеческое лицо с белыми, как у рыбы глазами…

Свирель стихает, и странные видения меркнут. И только пшеница продолжает шелестеть.

Нет, то была не пшеница.

Я открыл глаза, и иллюзия исчезла. Закопченные дубовые стропила покачивались надо мной в дымном мареве, и потолок все время уплывал куда-то в сторону, словно он был продолжением моего тяжелого сна. Но это был не сон.

Мне казалось, что рядом все еще что-то продолжало шуметь. Так перекатываются через крупные камни бурные волны прибоя, когда морской великан Эгир с размаху швыряет их на высокие береговые утесы, Но откуда оно, море?

Я попробовал пошевелиться – и не смог. Тело мгновенно отозвалось острой болью. Голова гудела, и сотни маленьких молоточков стучали в моем мозгу. Мысли кружились, словно стая испуганных птиц и жужжали в ушах, как растревоженный пчелиный рой.

Где я? что со мной?

Как огневая вспышка, мелькнуло в голове имя – Атле! А потом я будто вновь услышал скрежет сталкивающегося железа и треск ломающихся костей…

По мере того, как сознание возвращалось ко мне, я стал понимать, что лежу в незнакомом доме и раны мои туго перевязаны.

Надо мной вдруг в розовом тумане всплыло откуда-то женское лицо, и я готов был поклясться, что это было лицо Ингрид. Я хотел окликнуть ее, но не смог – вокруг меня снова сомкнулся мрак беспамятства.

Сколько раз я приходил в себя, я не помню. Только когда очнулся снова, что-то мокрое и холодное коснулось моего пылающего лба. А потом я увидел девушку, склонившуюся надо мной. В одной руке она держала миску с водой, а в другой – мокрую тряпку, которой обтирала моё лицо.

– Ингрид!..– Не то выдохнул, не то прохрипел я.

Нет, это была не Ингрид. Шелковистые волосы цвета спелой соломы откинулись назад и из этих волос возникло лицо – бледное, усталое с огромными голубыми глазами цвета весенней небесной синевы. И мне показалось, что видел я это лицо прежде, только вместо миски с водой в тот раз девушка держала клубок ниток… или это было во сне?

Я с трудом разлепил спекшиеся губы:

– Где я?

И сам удивился, что мог еще говорить.

– В доме Рагнара Рангвальдовича,– Сказала девушка, глядя на меня своими синими, как, небо, глазами.

Какие-то неясные образы стали рождаться в моем воспаленном мозгу… Атле… Тригвальд… Рагнар… Где я слышал это имя? Шум моря за стеной… Где я? Неужели мне все приснилось? Я был ранен в бою с данами, я видел как погиб Тормунд… Тормунд?.. Да, он убит, а я лежу раненный… Наверное, я в плену…

– Далеко ли до Альдейгюборга?– Спросил я на всякий случай.

– Я не знаю, какую местность ты называешь этим словом. -Пожала плечами девушка, и я совсем убедился в своей правоте.

– Как я попал сюда?

– Принесли.

– Кто? Давно?

– Восемь ночей назад.

Тут я вдруг понял, что девушка очень плохо говорит на языке свеев, часто путая датские и свейские слова. И я еще больше запутался в своих мыслях.

– Кто ты?– Спросил я.– Я видел тебя прежде.

– Не спрашивай, викинг. Что за дело тебе до того, кто приставлен за тобой ходить?

– Это твой дом? Как я попал сюда?

– Не знаю. Спроси Рагнара-хозяина. Мне не ведомо и половины того, что было на самом деле.

И, поднявшись, девушка побежала к двери. Я рванулся было удержать ее, но боль снова вцепилась в меня своими острыми когтями так, словно хотела отодрать мясо от моих костей.

Девушка пришла позже и принесла полный ковш какого-то зелья.

– Испей, викинг.– Сказала она.– Станет легче.

В нос мне ударил настоявшийся аромат трав, ягод и дубовой коры. Я выпил большими глотками и вправду почувствовал большое облегчение. Потом я вновь стал выспрашивать, но девушка все отмалчивалась или отвечала коротко: "не ведаю". Я только и смог узнать, что носила она славянское имя Сбыслава. А потом, уходя, она вдруг остановилась на пороге и сказала словно бы нехотя:

– Хрёрек-конунг спас тебя, скальд!

Сказала – и убежала прочь, оставив меня, ошеломленного, самого разгадывать эту загадку.

Все объяснилось только когда пришел Орвар.

– Боги не спешат взять тебя на небо, -сказал он, -но раны твои опасны и я не знаю, заживут ли они.

И фриз с сомнением покачал головой.

А потом он рассказал, что случилось в ту ночь на берегу.

Там, в кровавом бою полегли все – лишь я, получив три страшных удара ножем, мечем и секирой, остался вживых. Да живым-то меня тогда мало кто решился бы назвать!

Убили бы меня свеоны до конца, но не вышло. Потому что явился на реке грозный Хрёрек!

Хрёрек пришел на трех кораблях с мирным белым щитом на мачте, чтобы поднести богатые дары старому Гостомыслу. И случилось так, что напал он на свеонов и спас меня от великой беды.

Атле, Снио к все, кто были у них на корабле, без боя сложили оружие и сдались в плен грозному морскому конунгу, а меня нашел на берегу славянский отрок Борислав, что служил на ладье у Хрёрека. Без него изойти бы мне кровью там, на холодном речном песку.

– Скольких врагов мы отправили в Вальхаллу?– Спросил я.

– Хрёрек велел похоронить мертвых, но я видел много крови. Я порадовался, что недаром отдали мы врагу три жизни, а Орвар сказал:

– Думаю, ты храбро сражался. Меч твой пощербился от многих

ударов – вот я его тебе принес.

Я кивнул. Фриз же подумал и сказал еще:

– Я хочу, чтобы ты взял вот это.

Он вытащил из-за пояса свой кинжал – длинный и узкий, словно тело змеи.

– Возьми. Отныне ты мой побратим.

А потом еще рассказал Орвар, что старый Гостомысл крепко обозлился на Атле и его людей за то, что осмелились они в его городе разбой творить. Вадим же – скор на расправу – хотел их всех смерти предать. Но Хрёрек не дозволил. Взял он с Атле выкуп серебром и отдал то серебро фризам, а свеонов отпустил на их корабле на все четыре стороны. Вадим же осерчал еще больше и втихомолку сел на свой корабль, взяв сорок человек дружины, и отправился в погоню. Да только не настиг. Ушли свеоны. Вадим и дальше плыть хотел, но гридни его отговорили – знали ведь, что стоит где-то на Нево-море рать самого Эйрика-конунга. А тот, что и говорить, нравом был свиреп и вмиг бы разметал в щепки и Вадимов корабль и всю его дружину. С тем Вадим и вернулся. А люди ладожские еще пуще на него осерчали за то, что Гостомысла ослушался. На том дело и кончилось.