Заложница

— Пошли. Не бойся. Я сказал — я тебе ничего не сделаю. Мне нужно отсидеться. Пару дней. Пока не перестанут искать. Потом я уйду.

Пару дней?! И все это время он собирается водить ее за собой вот так, на цепочке? Не давая ни помыться, ни попить кофе, ни переодеться, ни покормить котов?!

А что если он прямо здесь, так с наручником, и помрет?! — подумала вдруг Грейс. Каково потом будет объяснять всем, почему она в собственном доме оказалась привязана к трупу?!

— Чего ты стоишь? Пойдем!

— Мне нужно в туалет. И котов покормить, — сказала она как можно убедительнее, выбрав из насущных проблем самое главное.

— В туалет?

— Да!

Он еще переспрашивает!

— Ладно…

Как выяснилось, отвязывать ее, даже на время визита в уборную, он не собирался. Довел до двери, из-за которой слышалось журчание воды (опять бачок течет!), прислонился к стене, вытянул руку с браслетом так, что та оказалась внутри помещения, и кивнул.

— Давай, иди…

В первый момент Грейс хотела возмутиться, но потом решила не спорить и не раздражать его и послушно пошла внутрь. Конечно, приоткрытая дверь и торчавшая в ней рука действовали угнетающе, но, в конце концов, это же рука, а не голова с глазами!

Она уже поправляла ручку на бачке, чтобы поменьше текло, одновременно прикидывая, как бы уговорить этого типа разрешить ей еще и котов покормить, когда из коридора вдруг раздался шум и цепочка больно дернула Грейс за запястье, потянув вниз…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Холод и боль… и жар, невыносимый жар, словно его опускают в огонь… и снова холод…

Иногда становилось легче, и он чувствовал, как кто-то прикасается к нему, и просил — не надо, не надо больше огня! Но жар неизбежно снова охватывал все тело и затекал внутрь, так что нечем становилось дышать.

Он хотел вырваться, убежать — там, на воле, было спасение! — но его хватали и били, и наваливали на грудь камни, горячие и тяжелые, выжимая из нее последние остатки воздуха.

А потом снова становилось холодно — и это было еще хуже…

Очнулся Рейлан от странного ощущения, будто по лицу ползает муха, щекочется лапками и все не улетает. Мотнул головой, открыл глаза и вздрогнул: перед лицом маячила жуткая черно-белая маска. В следующую секунду он сообразил, что это кошка, которая стоит у него на груди и смотрит на него круглыми зелеными глазищами.

— Кыш! — хотел сказать он, попытался смахнуть ее, но руки было не поднять, а из пересохшего горла вырвался лишь слабый звук.

Вместо того, чтобы убежать, кошка наклонила голову, и Рейлан почувствовал знакомое щекочущее прикосновение к подбородку.

— Кыш! — сказал он снова. На сей раз кошка поняла и неторопливо слезла — не спрыгнула, а именно сошла, картинно вытягивая ноги. Обернулась и словно бы ухмыльнулась.

Рейлан огляделся.

Укрытый теплым тяжелым одеялом, он лежал на полу — точнее, на чем-то мягком, постеленном на пол — в небольшом помещении. Под самым потолком светилось небольшое окошко, давая возможность разглядеть нагроможденные вдоль стены коробки, покосившийся шкаф, прислоненные к нему лыжи — и кошек.

Их было несколько: тощая черно-белая, которая разбудила его; огромный серый белолапый котище, неподвижно восседавший на шкафу, и белый пушистый кот, похожий на тех, что изображают на открытках — он лежал на одной из коробок.

Чувствовал Рейлан себя, как выжатый лимон — чтобы не сказать хуже. Болело все тело. Ныло, ломило — он не знал, как еще назвать тупую боль, при малейшем движении охватывавшую, казалось, каждую косточку. Голова кружилась так, будто он раскачивался на гигантских качелях.

Он попытался приподняться и со стоном откинулся обратно на подушку. Выяснились еще две вещи: во-первых, что под одеялом он гол, как Адам, и во-вторых, что его левая рука накрепко привязана к стоявшей рядом кушетке — с помощью наручников, похоже, его же собственных.

Запястье охватывал браслет, под который была заботливо подложена мягкая тряпочка. Ко второму браслету был прицеплен сложенный в несколько раз и завязанный десятком узлов электропровод — другой конец его тянулся к перекладине кушетки. Общая длина «привязи» получалась фута два с половиной, не больше.

Где он? Что происходит? Последнее, что Рейлан помнил — это как его заложница попросилась в сортир. Потом — все, обрыв пленки…

— Э-э… — попытался подать он голос.

Дверь скрипнула, приоткрылась шире, и на пороге появился еще один кот — бурый. «Бобби…» — мелькнуло в голове.

Оглядевшись, бурый кот издал странный, похожий на блеяние ягненка, звук, в котором явно слышался вопрос. Это вызвало ажиотаж у остальных. Они загалдели — Рейлан не мог подобрать другого слова — тонкими голосами, словно наперебой докладывали о происходящем.

На секунду, вне всякой логики, ему стало страшно. Вспомнились рассказы Лавкрафта и Стивена Кинга и показалось, что сейчас эти твари начнут обсуждать его участь: казнить или помиловать?

Но вместо этого, «наговорившись», кошки зашевелились: серый белолапый гигант соскочил вниз и направился к двери, за ним побежал и черно-белый — зато белый пушистый тут же занял «наблюдательный пост» на шкафу. У самой двери белолапый остановился — Бобби, угрожающе подняв лапу, не хотел уступать ему дорогу. Несколько секунд они стояли, глядя друг на друга, потом бурый кот неожиданно развернулся и выскользнул из комнаты. За ним гуськом побежали остальные.

Шаги послышались через минуту — ближе, ближе… Дверь открылась, и на пороге появилась женщина. Та самая — его заложница. В следующий миг Рейлан непроизвольно зажмурился — луч фонаря, который она несла в руке, ударил по глазам.

Шаги раздались совсем рядом, свет убрался, и неуверенный голос спросил:

— Ну, как ты?

— Я… — начал он и остановился, не зная, что отвечать.

Она присела на корточки и потрогала его лоб, сообщила:

— Температура вроде чуть получше. Сейчас принесу лекарства. У тебя аллергия на что-нибудь есть?

— Н-нет…

— Пить хочешь?

— Да.

— Сейчас я все принесу, — кивнула женщина и вышла, оставив фонарь — большой, с лампами дневного света, какие нередко используют автомобилисты — на полу у изголовья.

Вернулась она быстро. Сначала в помещение, словно герольды, вбежала пара кошек, а потом появилась и их хозяйка, толкая перед собой сервировочный столик, уставленный всякой всячиной. Уселась прямо на пол рядом с Рейланом, налила что-то в кружку и протянула ему.

Он приподнял голову и поморщился от боли.

— Сейчас, подожди… — она подсунула руку ему под затылок и поднесла кружку ко рту. — Пей!

Питье, нехолодное, сладкое и чуть кисловатое, само лилось в горло. Рейлан, не отрываясь, выпил все до дна и кивнул.

— Спасибо.

Говорить стало легче, но перед глазами все плыло и с трудом удавалось держать их открытыми. Окружающее казалось каким-то нереальным: мертвенно-бледный свет фонаря, уходящие вверх стены, покосившиеся коробки, рассевшиеся на них кошки — и тут же, словно чтобы сделать все еще неправдоподобнее, эта женщина, совершенно не подходившая ко всему остальному: пухленькая, с кудряшками и с ямочками на щеках, уютная и «домашняя», одетая в розовый халат с оборочками.

Она вытащила из кармана халата несколько фольговых пластинок и выдавила из них на ладонь таблетки: одну… другую, третью… подняла голову, спросила:

— У тебя что-нибудь болит?

Рейлан хотел ответить «все», но это было бы уже слишком. Поэтому ограничился обтекаемым:

— Если не двигаюсь, то не особенно.

— Понятно, — кивнула она и, чуть поколебавшись, добавила к набору еще таблетку. Подцепила одну пальцами и поднесла к его губам, держа наготове кружку. — Давай!

Он проглотил и запил. Тем же путем проследовали и остальные таблетки.

— Хорошо, — словно послушную собаку, похвалила его женщина. Взяла со столика полотенце, вытерла ему подбородок, на который пролилась струйка питья. — Поспишь?