Страница 3 из 9
Зашёл в казарму Степан и по-военному сосредоточился, ему несколько секунд хватило, чтоб очухаться. Действительно там, в низу не было ничего такого, чтобы его выбило из разума. Как только вошёл в помещение, его окликнул дежурный, стоящий у входа.
- Мочалов, давай беги в штаб, документы получишь отставные. Шляешься где-то, а командир роты дважды справлялся о тебе.
Степан удивился. Однако понял, что сквозь страх удивляют его не столько слова дежурного по роте, а что-то уловимо назойливое, что-то другое, доселе ему неизвестное. Он попытался лихорадочно восстановить произошедшие события. Минуту назад он автоматически прошёл в казарму, стараясь как можно быстрее удалиться от страшного подвала, но теперь постепенно проясняющееся сознание забило настоящую тревогу. Он покопался в сбивчивых мыслях, но так и не узнал, что теперь, после приключения в аду у него нарушилась стойкость духа? Однако понимание, что что-то не так во всём окружающем, заставляло бояться неизвестно чего. Он, наконец, осознал, что что-то во всём окружающем не так, что чего-то действительно не хватало или было устроено по-другому. По телу Степана пробежал холодок страха. Солдату показалось, что во всём окружающем на первый взгляд знакомом появились странные неузнаваемые детали. Вот и постовой Сидор Шубин из Рязани какой-то уж больно помолодевший, словно вчера призванный на службу и мундир на нём новый, чистый и не потёртый. Степан помнил, новую форму ещё не выдавали.
- Тут твориться какая-то дьявольщина? - Подумал вслух Мочалов и громче спросил у дневального по казарме. - Не помню, где винтовку оставил. - Он даже обрадовался что, наконец, вспомнил про ружьё и спросил, чтобы удостовериться в том, что действительно потерял трёхлинейку в жутком тёмном царстве.
Гвардеец смотрел на него широко раскрытыми глазами, в которых сквозила растерянность, и спросил удивлённо.
- Ты что Степан, с дуба рухнул? Винтовки ещё в понедельник сдали под роспись в оружейную. Забыл? После расстрела демонстрации рота сдала оружие и всех, кто участвовал в разгоне горожан, уволили. Неделя уже как отправляют солдат по домам. Всё брат, сполна государю отдали службу. Тебе-то как я помню в Смоленскую губернию предписание пожаловано. Оттуда тебе ближе к дому. Нечто не помнишь гвардеец? С перепою видать вышибло с тебя разумный дух? Это брат служивый случается с нашим братом - солдатом, когда водка плохая вонючая перепадёт в трактире, туман в голове бродит и память отшибает.
- Наверно запамятовал? - Сказал глухо Мочалов и переспросил. - В штаб говоришь идти за документом?
- Да, иди быстрей. Тебе сегодня надо отъехать к месту предписания, и билет на паровоз выписан. Жаль водки не попьём. - С сожалением сказал постовой. - Всем отпускные пожалованы по три рубля. -
Дальше всё происходило со Степаном, как в тумане. Очнулся он только когда понял, что идет по Первой Слободской улице заснеженного Смоленска, шагает по дырявому дощатому настилу в сторону мастерской Ивана Коровина - младшего брата своей покойной матери. Он помнил, что и отец его Федор Мочалов скончался прошлым летом, и выходило, что он теперь круглый сирота. Перед тем как осознать, что он идёт по Смоленску, его мощно тряхнуло, к горлу подкатило содержимое желудка, а перед глазами мелькнули страшные адские демоны из дворцового подвала, раскрасневшееся лицо солдата Шубина и погоны штабного офицера гвардейского полка, в котором он прослужил десять лет.
Он шел по гулкому настилу. Чувствовалось странное напряжение во всех членах крепкого солдатского тела, однако какое-то пугающее зловещее помутнение в голове, всё же не сбили Степана с панталыку. Он шёл широкой Слободской улицей и попытался здраво рассуждать. Вначале получалось худо, но разум постепенно прояснялся. Он вспомнил, что в адском дворцовом подвале с ним ничего страшного не произошло, бесы обошлись с ним снисходительно и под возгласы отправили на свет божий. Степан неожиданно остановился от возникшей страшной мысли. "Неужели я умер" подумал он. "Нет. Я был живым и живой сейчас, не может ад быть городом Смоленском, да и увольнение помню и поездку в поезде не забыл" Мочало полез в карман шинели из серо-коричневого сукна, вытащил солдатскую книжку и прочитал, шевеля одеревеневшими губами:
1905 года января. По указу его величества государя императора Николая Александровича, самодержца Всероссийского и прочая, и прочая, и прочая. ...
Он сунул книжку обратно и с тихой радостью нащупал на груди под кителем металлический жетон, выдернул его из-за воротника и прочитал:
2-я рота 10-го пехотного полка ╧ 40
Он помнил, что был сороковым в роте.
- Всё правильно, это я и есть - Мочалов Степан Федорович 35 лет от рождения. ...Сороковой рядовой второй роты. Значит, не умер я. И там, в Петербурге, был не ад, а какой-то подземный каземат. Надо вспомнить, как я там оказался?
Степан как-то вдруг вдохновился, громко бухая сапогами, смело вошёл в мастерскую своего дядьки.
***
В апрельский тёплый вечер, в ласковых лучах заходящего солнца на широком крыльце пятистенного дома на крепком лиственничном табурете сидел старик, на вид лет восьмидесяти. Даже в этом возрасте в его теле угадывалась сила, а в лице мужественность. Его большие натруженные руки спокойно лежали на острых старческих коленях. Рядом на ступеньке крыльца примостилась его жена Анна. Старик знал, что предстоит, может быть, самый важный разговор в его жизни.
За несколько часов до смерти, Степан Мочалов первый раз за много лет разоткровенничался и рассказывал Аннушки странную и неправдоподобную историю, как он выразился, собственного бытия. В то время они с Анной жили у старшего сына Василия. Сын с невесткой работали пчеловодами на пасеке. Там и жил восьмидесятилетний старик, готовился к кончине и думал о невероятных событиях, происходящих в его жизни со времени окончания службы в царской гвардии.
- Я всю жизнь был уверен, что не стану никому об этом рассказывать. Мне и сейчас кажется, что никто не поверит в случившееся. Ты жена тоже посчитаешь мою историю выдумкой. Однако я всё же решился и сейчас попытаюсь изложить тебе свою тайну, чтобы ненароком не унести её в небытие туда куда, по общему мнению, обязательно канет каждая человеческая жизнь. Мне известно это место. Вот как всё случилось.
Я накануне расстрела в кровавое воскресенье русского народа, провалился в тёмное царство. - Сказал Степан Анне. - Я же тебе говорил об этом, но не сказал, что из преисподней демоны выбросили меня в иной мир. Не моим был тот мир, но потом спустя много лет бесы исправили ошибку, и живу я тут с вами уже сорок два годочка.
В тот страшный день я и подумать не мог, что жуткие события произойдут со мной именно сейчас. Каким-то дьявольским промыслом меня назначили на самый тихий пост на задворках дворцов, но именно он сыграл главную роль в страшном происшествии.
- Что ты мелешь, Степан Федорович, воскликнула женщина. Она была ещё не старой, Анне к этому дню и пятидесяти лет не минуло. - В твоей жизни много чего было, но чтоб в ад попасть, это никак не возможно, да и известно всем, из мира людского уходят туда только после смерти. Так говорят священники. Ты ведь тоже крещёный и до Советской власти в церковь ходил, а она учит, что ад это тоже божий придел.
- Нет, Аня. Всё так и было, как хочу рассказать. Поведаю тебе обо всём, пока не преставился окончательно. Умру-то только уже в этом с одной стороны родном, с другой совсем не родном мне мире. Вот судьба? Было-то как жутко и необычно для моего ума и тела. Я от зимы до зимы в пятом году, трясся от страха и не мог понять, какая сила меня обуяла и забросила через врата ада прямо в тот мир, где как бы я уже существовал в таком же облике, но никак не мог встретиться сам с собой. Я знал, что я есть ещё один, но бесовская сила всегда отводила меня от жуткой роковой встречи. Я может быть всё ещё жив и в том родном для меня приделе мироздания, и в этом. Я ведь не настолько тёмен умом, чтобы не знать об этом. Я ведь всё чувствую душою. Вот и знаю, что поповский ад, если туда занесёт человека хоть умершего, хоть живого - это только дорога или обратно в родной мир, или тебя, как они черти преисподней говорили мне, отправят для искупления греха ещё куда-то, где может быть и не хуже чем дома, но всё не твоё и от этого страшно и без несчастья не обходится.