Страница 39 из 132
Ленор. Соломинка, Лигейя, Серафита.
В огромной комнате тяжёлая Нева
и голубая кровь струится по граниту.38.формат
Людку с мужем Колей клопы не беспокоили по причине беспробудного пьянства. Коля – токарь 6-го разряда получал бешеные деньги – 280 руб. в месяц (с премией) и пропивал их все до копейки. Единственным источником твёрдого дохода для Людки были мои 30 руб., половину из которых мне компенсировал Лёха, сбежавший из общежития филологического факультета, куда его по доброте душевной пристроил наш декан (старинный приятель Колдаева – старшего).
Из филологов помню Санникова (у него была пластинка Жужи Конц), щуплого Макар Силыча в белом свитере, венгров Яноша (акациевая дубрава и полотенце пилы), а также Вилмоша (мадьярский клон Эктора Бракамонте ), который много лет спустя такой же тощий и патлатый привёз мне в Москву бутылку грушевой палинки марки Vilmos и, с гордостью указуя перстом на этикетку, сказал:
- Имени мене!
Отличная, кстати, вещь. Натур продукт. Настя, когда училась в школе, по моей просьбе купила в Будапеште грушевой и абрикосовой палинки. Так две её учительницы, которые до того про натур продукт слыхом не слыхивали, до сих пор мне за ту науку благодарны. А Янош так вообще был шпионом. Потом в Штаты уехал. Как при клопах спали Людкины дети – не знаю. Детей было четверо. Одна девочка и три мальчика в разной степени дебильности. Одного из них, особо доставучего, мы ласково звали Сифилис. Если становилось невмоготу, я собирал все одеяла и подушки, бросал их в угол, после чего пинком под зад отправлял туда же настырного мальца. Через всю комнату тот по дуге летел в корнер (как барон Мюнхгаузен на ядре) и балдел. Когда я это понял, то перешёл к иным методам воспитания .
Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было.
а, может быть, нас было не четыре, а пять?39.формат
Лёха выживал, залезая с головой в пустой пододеяльник, изнутри стискивая в кулаке края его ромбовидной четырёхугольной прорехи, предназначенной как для продевания, так и для извлечения одеяла из лона этой постельной принадлежности. В Псковском дворце клопы были везде, но почему-то роль одеяльника Лёха исполнял только у Людки. На простынях экономил, что ли?
Хотя, вряд ли. На вопросы санитарии мы обращали самое пристальное внимание. Например, я как-то подмёл пол, собрал мусор в большой целлофановый пакет и попросил Лёху вынести его на помойку. Лёха согласился. Другое дело, что в ожидании помойки пакет простоял у стеночки недели две, потом, задетый чей-то ногой, упал, мусор из него сначала просыпался, а потом каким-то непонятным образом ровным слоем распределился по всей комнате.
Старые обои хозяева разрешили разрисовать. Углём и цветными мелками на одной стене я в полный рост изобразил Роберта Ли Прюитта в униформе с десантным ножом наизготовку. В нише рядом со стеллажом из крашеных синей краской сосновых досок повесил светло-серый фотопортрет седого Хемингуэя. Людка думала, что я, переполненный родственными чувствами, вывесил портрет своего деда. На самом деле, выполненный на твердой основе, портрет американского писателя после снятия с гвоздя служил подложкой для бумаги, на которой можно было писать лёжа, не вставая с дивана.
Пьяный Коля долго смотрел на Хемингуэя, потом сел рядом со мной на диван, обнял рукой за плечи и, проникновенно заглядывая в глаза, спросил, шамкая беззубым ртом:
- Панкратов, ты еврей?
- Нет, - отвечаю, - русский.
- Что же ты, гад, так на еврея похож?
Задолго до этого, насмотревшись по телику на игру сборной Италии по футболу, Осоцкий довольно искренне сказал:
- Вова, ты вылитый итальянец.
Я особо не возражал, поскольку уже придумал, как адаптирую своё имя, когда стану играть в зарубежных чемпионатах. Roberto Pankra (для итальянцев) и Bobby Pankra (для англичан). Но вначале для итальянцев! В Советском Союзе я играл за футбольную команду "От Манчестера до Ливерпуля", а Лисаковский за команду "Red Danger". Надо признать, что свой лучший гол я ещё не забил. На картошке мы устроили турнир с механизаторами. По обочинам футбольного поля валялись базальтовые валуны, которые в эти края хрен знает откуда притащил ледник. Днём валуны нагревались, а к ночи медленно остывали, постепенно возвращая небу полученное от солнца тепло. Поэтому вечерами болельщики и болельщицы колхоза Кондратьевский в ожидании матча рассаживались на этих, ещё тёплых, камнях. На большой валун за воротами сели четверо. Три девчонки и парень. Чтобы не свалится, они крепко взяли друг друга под руки. Я играл центрального защитника. Осоцкий всё время мазал, и к концу матча я решил подключиться к атаке, чтобы помочь нападению и внезапным натиском решить исход матча в нашу пользу. Оставил центр поля на Мишку и подался вперёд добывать победу. Из последних сил домчался до чужих ворот, на скорости получил пас и от души засадил в ближний угол. Тяжёлый футбольный мяч со шнуровкой (такие наша промышленность стала выпускать к середине 50-х годов прошлого столетия) удобно лёг на кирзовый сапог, поэтому удар получился пушечным. До ворот было метров пять, но по ним я не попал. Я попал в грудь молодому человеку, который сидел на валуне.
Удар снёс парня с базальтового возвышения, как точный выстрел из охотничьего ружья сметает с пенёчка на опушке леса пустую пивную банку. Чувак слетел с камня не один, он прихватил с собой трёх девиц, намертво сцепившихся между собой в одно визжащее целое. Через мгновение над опустевшим валуном торчали только пара мужских и три пары голых женских ног. Табло не обманывало, счёт был 4:4.