Страница 21 из 32
В зеркале Тихон увидел тонкий фюзеляж истребителя, его окрашенный желтым кок винта. Сейчас откроет огонь. Тихон отклонил ручку влево, пустив самолетик в скольжение элеронами. И почти сразу загрохотал пулемет Кати. С непривычки Тихон в первую секунду испугался, сроду с его самолета огонь не велся.
Мимо пронеслись трассирующие очереди истребителя. Немцы обязательно заряжали в ленты трассирующие патроны – так виден след, трассер, и можно скорректировать стрельбу. Вторую очередь он дать не успел, пронесся мимо с набором высоты, но на его место уже встал ведомый.
Катя стреляла длинными очередями.
Тихон хотел ей крикнуть: «Экономь патроны!», но пулемет смолк. Пилот повернул голову – девушка меняла опустошенный магазин.
В зеркале «худой» нарастал быстро, сейчас начнет стрелять…
Тихон стал выписывать змейку и одновременно снижаться.
Пулеметные очереди истребителя прошли выше и правее. «Худой» пронесся рядом, с боевым разворотом, показав кресты на крыльях. Вот суки! Развлечение нашли! Неужели поблизости нет ни одного нашего истребителя? Сам же видел, как барражировали…
Катя вновь открыла огонь. И снова – длинная, в полмагазина, если не больше, очередь. Эдак она за секунды весь боезапас выпустит… Да хоть бы толк был. «Вот сядем, отругаю по полной, – мелькнула мысль у Тихона. – Интересно, попала она в немца или нет? Куда она стреляет? Ведь в зеркало истребителя не видно».
А немцы придумали новую тактику – они стали атаковать сзади на сходящихся курсах и оба могли стрелять, не мешая друг другу.
До земли сотня метров, но Тихон двинул ручку вперед. Надо было снижаться до бреющего, может быть, тогда отстанут.
Он не успел: немцы открыли огонь. Тихон ощутил резкий удар по левой ноге – как палкой. Нога сразу стала нечувствительной.
Истребители сделали горку.
Снова послышалась стрельба, и Тихон поднял голову вверх. Ага, наши подоспели, на «Яках». Теперь фрицам не до У-2 будет.
Он двинул рулями, и ногу пронзила резкая боль – даже затошнило, стало дурно.
Тихон посмотрел вниз, на ноги, – левая штанина была бурой от крови. Зацепило пулей. Насколько смог, повернул голову назад.
Катина голова безжизненно болталась, гимнастерка на груди была в крови. Хреново, похоже, наповал. До своего аэродрома недалеко, однако уже появилась слабость, руки и ноги налились как свинцом, любое усилие давалось через напряжение.
Испугался, что скрывать. Аэродром рядом, а он может недотянуть. Хорошо, двигатель исправно тянет и самолет управления слушается. Уже местность знакомая пошла, а в глазах туман, расплывается все.
С облегчением увидел посадочное «Т». Собрав волю и силы в кулак, Тихон приземлился, дотянулся до магнето и выключил зажигание. Двигатель заглох, самолет катился по инерции, но уже неуправляемый. Тихон потерял сознание и не видел, как к остановившемуся самолету побежали люди. Он не чувствовал, как его вытащили из кабины, погрузили на грузовичок-автостартер и помчались к медпункту. Один из механиков сказал:
– Кровищи-то натекло!
То, что бортстрелок убит, было ясно с первого взгляда. На груди Кати – три сквозных ранения, она не дышала. И самолет – как решето.
– Досталось ребятам. И как только Тихон долетел на этом хламе?
Иван сопровождал Тихона в медпункт, стоя на подножке грузовика. Еще на ходу он спрыгнул и побежал к медикам:
– Быстрее, пилота ранило, кровью истекает!
На его крик выскочили сразу четверо – врач, военфельдшер и два санитара. На бедро раненой ноги прежде наложили жгут, чтобы остановить кровотечение, а уж потом положить на носилки.
Санитары и Иван сняли с грузовика Тихона и переложили его на носилки. Иван помогал, поддерживал ручки носилок. В медпункте сунулся к врачу:
– Вы, это, если что… Я кровь сдать могу.
– Сейчас капельницу наладим, рану обработаем, не мешай.
Иван терпеливо сидел у медпункта, пока Тихону оказывали помощь. Переживая глубоко в душе, он курил самокрутки одну за другой. Свыклись они друг с другом за время службы. И девчонку было жаль, молоденькая ведь совсем была… Видно – отстреливалась, мешок для гильз почти полный.
В авиации стрелковое оружие имело выброс гильз либо наружу, либо в емкости – вроде коробов или мешков. Не дай бог гильза попадет под тягу или трос – самолет тогда не может управляться.
Иван вздохнул. Фактически Катя своим телом прикрыла Тихона, не она – все пули достались бы пилоту.
Судьба самолета Ивана сейчас не интересовала. Судя по состоянию, У-2 пойдет на списание, только двигатель на запчасти. Вот и думай после увиденного, что самолетик не боевой. Зря тогда артистка заезжая Тихона походя обидела.
Вышел военврач:
– Рану твоему летчику обработали, сосуды перевязали. Жить будет, но очень слаб. Еще кость большеберцовая перебита. Лангету наложим – и в госпиталь.
– Вот славно! Спасибо вам!
Вскоре пришла санитарная машина, переделанная из автобуса. Стекла закрасили белой краской, сиденья убрали, а на их место установили полки в два этажа для перевозки раненых.
Тихона перевезли в полевой госпиталь в Юхнов, а через несколько дней вместе с другими ранеными – в Калугу.
Немцы, стремясь к Москве, рвались танковым клином как раз на Юхнов, и госпиталь оказался в опасности. Только и здесь Тихон не задержался: поездом его отправили во Владимир.
Он потихоньку поправлялся. Ушла слабость, но кости, перебитые пулей, срастались плохо. Тихон переживал, не останется ли он хромым? Тогда прощай, авиация. Да как бы вообще из армии не комиссовали. И куда потом податься? В артель только, к таким же бедолагам.
Сводки с фронта слушали каждый день, а они день ото дня становились все тревожнее – немцы уже были под Москвой… Каждый из раненых бывал в боях и видел, какие силы есть у немцев. Да и вояки они были опытные, стойкие, упорные в достижении цели. В этих качествах советский солдат немцам не уступал, но вооружением, а главное – запасами снарядов и патронов проигрывал. Положение исправилось только к исходу сорок второго года, самого тяжелого года войны.
С ноги Тихона уже сняли гипс, и он ходил с костылем и палочкой. Но это было все же лучше, чем неделями лежать на кровати. Как шутили раненые, «лучше гипс и кроватка, чем крест и оградка».
В сорок первом году зима вступила в свои права очень рано: уже в сентябре ударили морозы и лег снег. Наступление немцев застопорилось, не готовы они оказались воевать при таких низких температурах. Не заводилась механика, отчаянно мерзли солдаты в своих куцых шинелях, сапогах и пилотках. Да еще из Сибири и Дальнего Востока прибывали свежие дивизии – в валенках, шапках и полушубках, сибирякам к морозам не привыкать. И смекалка русская подчас выручала: под днища танков ставили обогреватели, немцы же понятия не имели о таких приспособлениях.
Нога срослась, правда, левая стала на сантиметр короче правой. Но Тихон не хромал. А потом врачебная комиссия на выписку – годен к строевой или негоден. Тихона признали годным, но документы не отдали. Пришлось ему в госпитале задержаться еще на два дня, когда для летчиков была проведена врачебно-летная комиссия. Пехотинцам или танкистам проще: признали годным к строевой – и в запасной полк. А у летчиков после ранений еще решали, на каких типах самолетов мог летать выздоровевший. Двух летчиков определили в легкомоторную авиацию, на самолеты Р-5 и У-2. Один из них бил себя в грудь:
– Я боевой летчик, истребитель! А вы меня – на У-2!
– Ничего, с полгодика придется поберечься, не давать значительных нагрузок, – улыбался председатель комиссии, с виду – вылитый Михаил Иванович Калинин, такой же седой и благообразный, с бородкой клинышком.
Другие, такие, как Тихон, ограничений не получили. Его, как и десяток других пилотов, направили в ЗАП – запасной авиаполк. В таких полках происходило переучивание пилотов на другие типы самолетов. Страна отчаянно нуждалась в летчиках-истребителях, штурмовиках, бомбардировщиках.
ЗАП располагался на окраине города. Летчики-перегонщики перегоняли с Саратовского авиазавода № 292 истребители Як-1. Такие производились еще в Химках на заводе № 301 и в Оренбурге на заводе № 47, но в малых количествах.